Голодная бездна Нью-Арка (СИ) - Демина Карина. Страница 79
— А у человека, лишенного дара… это как увеличивать давление внутри двигателя при заблокированных клапанах.
— Двигатель разорвет, — Мэйнфорд наблюдал за доком с явным интересом.
— Да… сердце… скорее всего просто откажет. Но, как мне кажется, первичная реакция наступит не со стороны сердца… мозг… конечно, мозг… теридоксин считается миотропным препаратом, но он же является и нейролептиком… да… основа очень похожа… такая же у тоофена. Им лечат легкие расстройства… бессонницу, скажем, вызванную дисбалансом энергообмена. Усталость… неплохой стимулятор, хотя и устаревший… интересное решение.
— Док!
— Что? — Джонни отвлекся от таблетки. — Простите… конечно… передозировка тоофена вызывает гипервозбудимость. Приступы агрессивности. Или апатию… длительный прием ведет к энергетическому истощению, поэтому его сейчас сняли с производства. А вот теридоксин… теридоксин при схожих свойствах разрешен. И рекомендован. Надо будет написать…
— Напишешь. Синтия, — напомнил Мэйнфорд, и весь научный пыл Джонни испарился моментально. Он точно вспомнил, что держит в руках не просто решение логической задачи, но лекарство, которым отравилась его невеста.
— Если она приняла его… странно, конечно, но… ее мозг отключился бы первым. Глубокий обморок. А потом и остановка сердца… милосердная смерть.
— А что странного?
Тельма не мешала. Как на ее взгляд, странного в этой истории имелось с избытком. И оглядываясь на прочтенное воспоминание, она отмечала все эти странности.
Разговор по телефону.
Фразы эти, будто украденные из радиоспектакля о несчастной любви. Картинные слезы. Картонные позы. И эта истерика, которая отпустила Синтию слишком уж быстро.
Настолько быстро, что Синтия решила перед смертью макияж поправить… пудра, карандаш, помада. Ей как будто было не все равно, в каком виде ее обнаружат. Или действительно не все равно?
Нет.
Фальшивка.
Все, от первого слова, произнесенного по телефону, до последнего вздоха, фальшивка. Только смерть настоящая.
— Дозировка… здесь на упаковке значится сотка…
— А на деле? — Мэйнфорд подобрался и руку убрал.
— А таблетки, вот, — Джонни подвинул пальцем ту, которая лежала на зеркальце, и лупу подал. — Пятисотки.
Лупу Мэйнфорд не принял, лишь уточнил:
— То есть, если представить, что умирать она не собиралась… всерьез не собиралась. А, скажем, хотела устроить спектакль… с самоубийством… мол, прощай жизнь, коварный соблазнитель бросил меня накануне свадьбы…
Щеки Джонни вспыхнули. Это себя-то он считает коварным соблазнителем? Впрочем, Тельма смешок сдержала. Не время и не место.
— … и для того спектакля позвонила старому приятелю. А потом нажралась таблеток, чтобы он обнаружил ее в таком вот состоянии… и спас… Тельма, ты считала? Сколько она съела?
— Около дюжины.
— Дюжина таблеток по соточке… смертельная доза?
Джонни задумался, но все же покачал головой.
— Нет. Она потеряла бы сознание и… и она не поступила бы так! Это же опасно! Это…
— Это заставило бы тебя мигом позабыть про пропавшую сестрицу и свои обвинения. Скажи, если б тебе позвонила мамаша Синтии и сказала бы, что ее дражайшая девочка от расстройства таблеток нажралась и ныне при смерти находится, ты бы прибежал?
Джонни отвернулся.
— Прибежал бы, — ответил за него Мэйнфорд. — Прискакал бы мигом. И на коленях бы прощение вымаливал. Был бы прощен… там, глядишь, заодно уговорила бы она тебя уйти.
…а это многое объясняет.
Не самоубийство, а игра в самоубийство, рискованная, но с гарантированным выигрышем. Она ведь неплохо успела изучить Джонни. И пожалуй, прав Мэйнфорд, старый добрый недруг, во всем прав.
Прилетел бы.
И прошения просил бы, если не на коленях, то почти. И умолял бы вернуться, забыть распри… сам бы себе на шею накинул поводок вины. А Синтии оставалось бы время от времени за поводок дергать, напоминая, кто в доме главный.
Джонни и сам не понимает, как ему повезло.
— Угомонись, док, — Мэйнфорд ткнул в таблетку пальцем. — Думаю, гениальная эта мысль не сама зародилась в голове у твоей подружки. Подсказали… а заодно и таблеточек дали. Она ж у тебя не особо в лекарствах разбиралась, верно?
Кивок.
И растерянный взгляд. Он, Джонни, достаточно умен и критичен, и когда покажут записи — а Тельма не сомневалась, что записи ему покажут — признает правоту Мэйнфорда.
Озлобится.
Жаль. Озлобленных людей в мире куда больше, чем наивных. Но так выживать легче.
— Вот и я думаю, что сама она б травилась аспирином… или еще какой ерундой… нет, это вот, — несчастная таблетка выскочила за пределы зеркала, — ей дали. И сказали, сколько принять. Объяснили, что отключится она, а очнется уже в палате… и разыграть сцену заставили, зная, что писать станем.
Мэйнфорд хмыкнул и щеку поскреб.
— Этот гад над нами издевается, не иначе.
И в этом имелся смысл.
Глава 38
Джонни молчал до самого Управления.
Он сидел боком, сгорбившись, сунув бледные ладони в подмышки, и молчал. И когда машина остановилась, очнулся не сразу.
— Мне надо с тобой поговорить, — он уставился на Мэйнфорд поверх дурацких своих очочков, которые съехали на самый кончик носа. И Джонни больше не пытался их поправить. — Пожалуйста…
— Хорошо.
Разговаривать не хотелось.
И пить не хотелось, а придется, потому как парень в одиночку пить не станет, гордый и глупый. Отправь его, и вернется в свою нору, закроется там и будет сидеть, зализывая раны, размышляя о том, где и когда ошибся. И как знать, до чего додумается.
Такие вот умники не редко доходят до удивительных глупостей.
— Кохэн…
— Отвезу.
Тельма, сонно прищурившаяся, кивнула. Вот и хорошо… хоть за кем-то присмотрят.
— А… мы куда? — второй раз Джонни очнулся уже в баре, и то Мэйнфорд не мог бы сказать, что выпал тот из собственных мыслей надолго.
— Сюда.
— Зачем?
Глупый вопрос. Зачем ходят в подпольные бары? Чтобы напиться. И Мэйнфорд, усмехнувшись, велел:
— Пей. Полегчает.
А Джонни подчинился.
«Веселая рыбка» было заведением если не древним, то с историей. Возникло оно, поговаривали, вместе с Нью-Арком или немногим позже, и с той поры если и изменялось, то мало. Как-то так получалось, что несмотря на непосредственную близость к Третьему управлению, а может, именно благодаря этой близости, «Веселая рыбка» и жила, и процветала.
Здесь было тихо.
Для бара.
Ни тебе певичек, ни музыкальных автоматов, из развлечений — пара бильярдных столов, давно уже утративших исходную зелень, да колода засаленных карт, которую можно было одолжить у бармена. Поговаривали, что одно время в подвалах и казино имелось, но его сам хозяин закрыл, ибо доставляло оно немалое беспокойство.
В «Рыбку» заглядывали те, кто хотел напиться.
Просто и без изысков.
И местная атмосфера к тому располагала донельзя. Низкие потолки, серые скучные стены с серыми же снимками старого города. Запах табака и алкоголя, который здесь, отдавая дань нынешним веяниям, подавали в пузатых кривобоких чайниках.
«Рыбка» уважала закон. Полиция… у полицейских тоже случаются дрянные дни.
— Пей, — Мэйнфорд поднял чашку. — За упокой души ее…
Джонни выпил одним глотком и поморщился. Не привык к подобному? Местный алкоголь и в лучшие времена имел сомнительное происхождение. Ныне же и вовсе… с другой стороны, что еще ждать от политиканов… восемнадцатая поправка… здоровье населения… ага, так и пошло вверх, это самое здоровье.
Мэйнфорд опрокинул чашку одним махом и зажмурился.
Ядреный.
А из закусок здесь — яичница с беконом и жареный хлеб. Хотя, следовало признать, яичницу готовили отменно. Наловчились за столько-то лет.
— Пей еще и слушай, — лучше было бы, конечно, показать пареньку, что в квартире записали, но техников поблизости не имелось, а пить в Управлении — дело дурное.
Поэтому Мэйнфорд просто перескажет, как сумеет.