Черное и белое (СИ) - Ромов Дмитрий. Страница 24

Она всхлипывает, а я присаживаюсь рядом с ней, обнимаю одной рукой и притягиваю к себе. Так мы и сидим обнявшись. Она ревёт, а я вытираю её слёзы, а потом начинаю целовать мокрые щёки, мокрые глаза и губы.

— Фу-у-у… — шепчу я, — какие солёные…

— Что?

— Солёные!

Она улыбается, а из глаз льются ручейки. Как слепой дождик… Значит, будет и радуга…

Я обхватываю её голову ладонями, привлекаю к себе и целую в губы, сначала легко, а потом крепко и требовательно. И она горячо и жадно мне отвечает. Мы опускаемся на кучу одежды, и я начинаю расстёгивать на ней… ну, то что сверху. Вернее сказать, не начинаю расстёгивать, а пытаюсь расстёгивать.

Она чуть отстраняет меня и с улыбкой сама расстёгивает потайные крючки и кнопочки, раскрывая свой тайник. Магия женской одежды… Я стягиваю с неё брюки, но они не стягиваются через туфли, поэтому остаются просто спущенными. Нам всё равно. Нам всё по барабану…

В этот миг весь мир может провалиться в тартарары или взлететь на воздух. Мы полураздетые лежим на куче тряпья и неистово любим друг друга. Зверь с двумя головами, тяни-толкай, одна плоть на двоих — это всё про нас. Юная кровь жжёт, как плазма, а чувства кажутся такими свежими и яркими, что это просто невозможно выдержать. И выразить.

Я чувствую её запах, её вкус и её трепет, ощущаю натяжение гладкой кожи, напряжение мускулов, сжатия и укусы, нежный бархат языка, горячее волнующее дыхание и… и просто схожу с ума, заставляя её кричать так, что даже толстые стены нашего дома начинают дрожать, как стены Иерихона.

И в этот миг я будто начинаю видеть нас со стороны. Душа отделяется, не в силах выдержать такое непостижимое и невообразимое счастье и взмывает вверх. И моему взору открывается восхитительная картина. Юные старатели, добывающие любовную руду посреди запустения и разрухи этого мира. Словно на абстрактном холсте Джексона Поллока, или на старой палитре, покрытой червячками запылившейся краски, два горячих тела воюют за жизнь и, может быть, вся надежда только на них и есть.

Насладившись видом, душа пикирует вниз и врывается, возвращается в моё разгорячённое тело, заставляя меня проникнуться величием момента. Аминь.

Утром я собираюсь на работу, а Наташка занимается восстановлением после землетрясения. Заваливается Марина.

— Ничего себе! — ужасается она картине, открывающейся из прихожей. — Охереть не встать! Чё украли?

— Деньги, — отвечаю я. — Триста рублей.

— Триста рублей? — удивляется она и едва справляется с собой, чтобы не засмеяться. — Ну вы и богатеи. А за сервиз деньги зажали! Ната, я бы тебе помогла, но на работу надо. Потом, вечером тогда помогу.

— Не нужно, спасибо, — киваю я. — Иди, опоздаешь.

— Ната, Нат… — не успокаивается она. — Что в отделе кадров сказать? Они спрашивают уже. Ты решила или нет?

Интересно, куда она пристроит Наташку, если та вдруг согласится? Что-то я очень сомневаюсь, что Марина на самом деле работает на «Большевичке».

— Решила, — киваю я. — Ответ нет!

— Зря, — пожимает плечами она. — Опыту бы набралась, да и вместе веселее. Я бы тебя всему научила.

Ага, ты научишь…

— Не нужно, — говорю я. — Но большое спасибо. А теперь иди, иначе «Большевичка» без тебя встанет.

— Может, зря ты так с ней? — вздыхает Наташка, когда ниндзя Марина уходит.

— Слушай, Наташ, а ты не думаешь, что это твоя Мариша могла навести? — спрашиваю я.

— Воров? — удивляется она.

— Да, воров.

— Ты считаешь, она наводчица? — не верит Наташка.

— Посуди сама, кроме неё у нас никого и не было. Злобин только. А она крутилась здесь, вынюхивала. Могла и слепок с ключей сделать. Ты же её не знаешь, может она с криминальным миром связана. Может, судимая даже. Надо пробить её по ментовской базе. Точно!

А что, хорошая идея. Я тут же звоню Дольфу Лундгрену и прошу по дружбе посмотреть данные на Марину Наймушину, временно проживающую, но возможно не прописанную в нашем доме. Можно даже участкового послать, чтобы он её прямо на дому проверил. Дольф обещает помочь. Прекрасно. Давайте, занимайтесь, поварята, а то, как я вижу, у вас времени свободного дохрена.

— Егор…

— Да, Наташ.

— А ты думаешь, они деньги искали? Как-то очень странно. Деньги практически на виду были… но они перевернули вверх дном вообще всё…

— Надо нам сейф заказать. Деньги-то жалко, три тысячи как-никак. И ты права, то что они искали… Это не здесь.

— То есть… — вытягивается лицо Наташки, — ты знаешь, что именно они искали?

— Догадываюсь, — киваю я. — Догадываюсь.

— И где оно? А что это вообще?

— Извини, пока не могу тебе сказать.

Пока у меня нет чёткого плана и я просто импровизирую, но, хотя бы они больше не полезут ко мне домой. Надеюсь на это…

Когда я прихожу на работу, Новицкая даже уже и не ругается. Смотрит на моё пожелтевшее лицо и только головой качает.

— Поездка в Свердловск готова? — спрашивает она.

— Не до конца, — отвечаю я. — Когда вернёмся из Риги будет готова. У меня Янка занимается.

— Почему из Риги? — настораживается она. — Первый раз об этом слышу.

— Нет-нет, у нас по плану сначала Рига, а потом уже Свердловск. За Свердловском Ташкент. Мы же говорили, что союзные республики на первом месте сейчас. Приоритет. Тем более, Прибалтика, там, сама знаешь, с патриотизмом не так уж и хорошо. Иной раз по-русски не хотят говорить даже.

— Ты эти разговоры не заводи, понял? — хмурится она. — Про патриотизм в республиках. Неправильно истолкуют.

— Так я же с тобой только.

— А я тебе что, мать родная? Или сестра, а может быть, жена?

— Ириш…

— Всё, иди работай.

Иду. Моя команда трудится в поте лица своего.

— Бойцы, Рига готова? — спрашиваю я, входя в кабинет. — Физкульт-привет.

— Ой, а что с лицом? — удивляется Яна Авдеева.

— Я его ударил, — отвечаю я.

— Похоже, он тебя тоже… — хихикает она.

— Яна, не он, а оно, что у тебя с русским языком? Я ударил лицо. Повторяю вопрос про Ригу.

— Всё готово, — отвечает Толик. — Хоть сейчас поезжай. Вернее, сейчас, конечно, не стоит, поскольку надо же хотя бы за пару дней товарищей предупредить, совещания подтвердить и всё такое.

— Хорошо. На следующей неделе едем. Дату скажу вечером. Ты тоже поедешь.

— Яна, Свердловск на тебе. Ты поедешь в Свердловск и Ташкент. А ты, Анатоль, готовься сам возглавлять делегации. Стёпа!

— Да, Егор, у меня всё строго по плану, — не отрываясь от бумаг, бубнит зануда Степан.

— Я всегда готов, — усмехается Толик. — Я даже и ЦК могу возглавить, только предложи.

— Может и предложу когда-нибудь, — киваю я.

На обед я не иду. Вместо этого еду домой, забираю Наташку и несусь в Грибоедовский ЗАГС.

— Наташ, давай так, — предлагаю я. — В ЗАГСе просто зарегистрируемся, а торжественно отпразднуем венчание.

— Чего⁈ — округляет она глаза. — Венчание? Ты шутишь что ли?

— Почему? — пожимаю я плечами. — Во-первых, очень красиво, а, во-вторых, штамп в паспорте мало что значит и мало к чему обязывает, а вот брак, заключённый перед Богом… ты вдумайся только, его нельзя расторгнуть. И изменять друг другу нельзя, а то изменялка сразу же отсохнет.

— Нет, ты меня разыгрываешь, — не верит она.

— Да почему?

— Ты же комсомолец! Тебя исключат сразу и меня заодно.

— Ну и ладно, сама же говорила, на всё согласна, лишь бы вместе.

Она сидит и какое-то время молча меня рассматривает, а я как ни в чём не бывало просто улыбаюсь.

— А ты что, — нарушает она молчание, — в Бога веруешь?

— Конечно, — киваю я. — Все веруют. Вон парней спроси, они в бой ходили.

— Нет, — трясёт она своей каштановой копной. — Не может быть. У нас все атеисты.

— Атеисты самые фанатичные верующие, — усмехаюсь я.

— Ага, — улыбается она, типа ну-ну, меня не проведёшь.

— Они ведь веруют, что Бога нет. И всех заставляют веровать. А тех, кто с ними не согласен, готовы жечь на кострах. И что это по-твоему? Их фанатизм и словоблудие суть вера в Его отсутствие.