Брак с другими видами - Мотоя Юкико. Страница 20

Она вспоминает о детях, которые вроде бы сидели здесь, за обеденным столом, и сердце ее подпрыгивает. Так почему же теперь вокруг настолько мертвецкая тишина? Эти шалопаи не умеют вести себя тихо! — не успевает подумать она, как тут же видит, что Нэон все так же рисует свои каштаны, а Рио в детском кресле напротив дергает головой над планшетом…

— Рио? Нэон?! — выдыхает Томоко с облегчением, подглядывая из-за спины старшенького в нарисованную картинку. Да тут же застывает на месте. А может, ее детей уже превратили в нечто иное, просто очень похожее? — почему-то взрывается у нее в голове. Но как еще объяснить, почему этот Нэон нарисовал кабана, которого жарят на вертеле, и самого себя, пожирающего свиную ногу? И почему этот Рио, похоже, без ума от кинохроники, в которой белые люди забивают черных дубинками до смерти и которую сама же Томоко столько раз тайком пересматривала до замужества?

И тут наконец она соображает, что нужно делать.

На дрожащих ногах она идет от детей к разделочному столу. Берет в руку валик из фольги и начинает поливать его хорошо взбитым тестом для баумкухена. Как ни в чем не бывало мурлычет себе под нос какую-то песенку, и постепенно эти вроде бы незнакомые дети превращаются обратно в ее сокровища. Только раз она сбивается с ритма — когда лезет за тарелками на самую верхнюю полку, и с ее губ чуть не срывается грубое, бессмысленное ругательство. Но Томоко тут же идет в туалет, пожимает самой себе пальцы, притворившись, будто это пальчики Рио. А затем возвращается на кухню и допекает баумкухен до конца.

Из супружеской спальни Томоко больше не ускользала.

По ночам, когда желание запереть детскую становилось невыносимым, кулачок Рио будто сам прорастал у нее в ладони, и круглые детские пальчики бесценным воспоминанием шевелились в ее руке.

Она больше не зарывалась носом Нэону в темечко. С того дня, когда она уткнулась в его волосы, глубоко вдохнула и вдруг поняла, что этот запах земли, высушенной солнцем, куда-то пропал. Хотя к самой потере запаха Томоко почему-то отнеслась без испуга.

В остальном ее жизнь потекла дальше на удивление обыденно. Ну, разве что ей стало труднее читать большие книги. Теперь, когда героям читаемых ею романов что-либо казалось, мерещилось, слышалось или чудилось, а также если в тексте попадались все эти дурацкие как бы, как будто, что-то вроде или типа, лоб ее покрывался чем-то вроде испарины и она никак не могла сосредоточиться на сюжете. Ни с того ни с сего ей начинало казаться, будто она что-то знает, хотя и непонятно откуда. Все тело точно выстуживалось с головы до ног, а потом начинало как бы слоиться, и нечто вроде скрытого, темного слоя будто проступало наружу…

Сегодня Томоко почему-то не нашла по телевизору любимую викторину, и как только поняла это, просто выключила его, не задумываясь. Но стоило ей обернуться, как Улай, дремавший на кухонном столе, поднял голову и уставился на нее. Оба сына также вытаращились на мать как на совершенно незнакомого человека…

Тут-то она и вспомнила — мельком, почти неосознанно — о той, другой викторине, которую выключили на середине. И события того странного дня, что когда-то клонился к закату, промелькнули заново перед ее глазами.

Томоко и остальные участники рассажены в ряд перед глубокой расщелиной посреди огромной долины. Покачивая головами в клоунских шляпах, они тыкают снова и снова в свои красные кнопки и ждут, когда им объявят правильный ответ. Ведущие давно уже на том свете, режиссеры сгинули, одна лишь машина продолжает задавать участникам вопрос за вопросом, но никто из них даже не собирается встать и сообщить об этом. И только шляпа Томоко поблескивает в лучах зимнего солнца ярко и прерывисто, будто бы посылая нечто вроде сигнала SOS непонятно кому.

Соломенный муж

Ее муж бежит чуть впереди нее — легко и небрежно, будто случайный прохожий, зачем-то припустивший трусцой. Он облачен в униформу любимой футбольной команды — майку и трусы до колен. А эластичные легинсы, которые они вдвоем подбирали ему в «Спорттоварах», обтягивают его ноги по самую щиколотку, хотя из зазоров между ними и кроссовками все-таки выбиваются сухие травинки. По асфальтовой дорожке просторного парка от мужа тянутся чуть заметные следы, словно с его пяток осыпаются какие-то опилки, но Томоко, лавируя между ними, прислушивается к его голосу.

— Спину держим! Колени не задираем! Пятки проносим ближе к земле — меньше устаем… Вот, хорошо… Локти — к бокам! Живот втянули!

— Хай… — отзывается Томоко, гадая, что же из этого выполнить первым.

Она рада энтузиазму, с которым он учит ее беговым премудростям, но вываливать на нее столько инструкций сразу — верный путь к тому, чтобы она тут же все перепутала. Чтобы не рассмеяться, она делает серьезное лицо и переключается на осенние листья, что тянутся по обе руки, будто нескончаемый гобелен в парадной роскошного особняка. Зеленый, желтый, красный… Каждое дерево меняет окраску в свои день и час, но именно теперь перед глазами буйствуют все три цвета сразу.

— Как же красиво, а?.. Ты только глянь… — выдыхает Томоко, и он поднимает голову.

— И правда… Славно мы выбрались!

— О, да… Спасибо, что вытащил и меня!

— Так ведь и ученые доказали… если между выступлениями не делать пауз… качество исполнения падает.

Копируя мужа, она машет локтями в строго заданном ритме и невольно разглядывает свои бледные худые руки, торчащие из рукавов! Определенно он прав: ей нужно больше двигаться. Закопавшись в работу, она так долго не выбиралась из дома, что весит уже как перышко. Особенно усохли мышцы бедер и ног. Разумеется, она и раньше догадывалась, как сильно истощена, но, лишь пустившись в этот забег, осознала на практике, что все ее высохшие суставы уже скрипят, точно ржавые шарниры.

Она говорит об этом мужу.

— Мышцы ног дряхлеют быстрее всех остальных… — наставляет он ее, как преподаватель студентку в колледже. — Ходи куда хочешь — в магазин или на прогулку… но каждый день напрягай свои ноги хотя бы немного!

Да, конечно, кивает про себя Томоко. Муж абсолютно прав. Но откуда ему это знать? Рассекая холодный ветер лицом, она вспоминает, как, готовясь к экзаменам, прикладывала снег к лицу, чтобы не заснуть. Щурясь от почти уже зимнего солнца, она разглядывает фигуру бегущего перед нею мужа и утопает в сомнениях. Как может все это понимать существо, у которого в принципе нет ни единой мышцы?

На обочине впереди пожилая пара в одинаковых полупальтишках выгуливает собаку. Провожая их глазами, Томоко не выдерживает:

— Смотри-ка… Совсем уже старенькие, а всё под ручку ходят… Так мило, да? — замечает она чуть тише, с легким намеком.

Проследив за ее взглядом, муж едва заметно сбавляет скорость.

— Просто чудесно! — тут же соглашается он.

«Вот и мы будем такими же, правда?» — добавляет Томоко про себя. Повторять это вслух смысла нет. Ее муж думает то же самое, это уж как пить дать.

Полгода жизни после свадьбы лишь укрепили ее уверенность в том, что их парочке просто-таки уготована дорога к счастью. Ведь в отличие от многих бедолаг, в выборе друг друга они не ошиблись. Да, когда-то не все близкие радовались их браку. Но теперь даже дикие птицы поют их союзу гимны и звонкими трелями желают им счастья…

Поравнявшись с пожилой парой, Томоко отпечатывает их образ в памяти как можно отчетливей. В будний день буквально все в этом парке сияет радостью и покоем. Лучи солнца сквозь кроны деревьев. Фонтан. Трава. И — ее соломенный муж… Удовлетворенная своей жизнью, она счастливо вздыхает.

За следующие пятнадцать минут неспешной трусцой, чтобы не перегружать сердце, они обегают весь парк по периметру. На огромной парковой территории каждый находит себе развлечение по душе. Сладкая парочка любуется клумбами на свидании. Семейство с детьми устроило пикничок на траве. Студент на скамейке репетирует вслух какую-то роль, мужчина снимает девушку на видеокамеру, разбрасывая вокруг нее разноцветные палые листья…