Джулия - Ньюмен Сандра. Страница 13

— Могли бы и поглубже их закапывать, — и с глаз Джулии спала пелена.

В этой новой жизни было два утешения. Одним служили социалистические молодежные союзы, в чьих клубах всегда было тепло от горячих угольев, лежали толстые ковры, звучала музыка и пахло свежей выпечкой. Самое первое объединение, рассчитанное на детей до десяти лет, называлось «Разведчики»; затем девочки переходили в «Мейфлауэр», а мальчики — в Соцмол. С возрастом их занятия почти не менялись. В ясную погоду они маршировали с игрушечными винтовками и играли в войну. Когда лил дождь, рисовали учебные плакаты и, сгрудившись вокруг пианино, распевали патриотические песни. В «Мейфлауэре» учили готовить: с этой целью поставлялись настоящие продукты, хотя некоторые ингредиенты каждый раз приходилось заменять картинками.

Главный вынесенный из союзов урок состоял в том, чтобы подозревать всех, кто старше тебя. Взрослые воспитывались еще при капитализме и тяготели к плохомыслию. Донести о таком пороке было священным долгом, и на этом поприще некоторые дети обрели устрашающий ореол из своих подвигов. Их удостаивали знаков «Орлиный глаз» и «Блюститель», за которые полагался дополнительный паек. Высшая награда, медаль «Герой социалистической семьи», гарантировала по достижении восемнадцати лет членство в партии, а также поступление в Лондонский политех. Однако для ее получения требовалось сдать хотя бы одного из родителей, а дети в поселке Хешем были в основном эвакуированными и сиротами: доносить им было не на кого. У Джулии, одной из немногих, родная мать была под боком. Другие дети завидовали — еще бы, это ведь золотая жила, тогда как взрослые втихомолку ею восхищались за то, что она так и не позарилась на это темное золото.

Другим лучом света в жизни Джулии были летчики. Рядовые размещались в казармах, а офицеры Народных военно-воздушных сил квартировали в домах местных жителей; двое-трое всегда проживали на молочной ферме. Даже прижимистая миссис Марси воспринимала эту обременительную нагрузку благодушно. Все знали, что молодые пилоты скоро погибнут, а потому досадовать на них нехорошо. Ко всему прочему, это были рослые, лихие парни со столичным выговором, которых занесло в глухомань, откуда все здоровое мужское население отправили на передовую. Одной из первых обязанностей, возложенных на Джулию, было подходить к двери, чтобы отвечать изнывающим от любовной тоски соседкам, что офицеров дома нет, хотя зачастую те резались в карты тут же, за стенкой, и громогласно переругивались.

Харизма летчиков зачастую объяснялась их рискованным пренебрежением к правительству. В то время до них еще не добрался страх доносов. Как они говорили, их так или иначе скоро собьют над каким-нибудь евразийским городом. Так что они буднично посылали к черту всех янки вместе с лондонцами и насмехались над извергаемой радиоприемниками чушью. Они наотрез отказывались всерьез воспринимать новояз и похабно переиначивали его лексикон: «мудояз», «жопомыслие», «плюсплюсманда». К Орлиным Глазам и Блюстителям они относились с презрением, обзывали их «свинскими выродками» и предлагали каждого зажарить с яблоком в пасти. Однажды двое летчиков стащили у Джулии «Наставление по шпионам» и ржали как оглашенные над списком безошибочных признаков плохомыслия, таких как «необычная борода» и «порча воздуха во время речей нашего Вождя». Когда на ферму в качестве рабочей силы брали лагерных заключенных, с ними разговаривали только летчики. Один офицер завязал дружбу с военнопленным из немцев и подолгу беседовал с ним на его родном языке; на летчика донесли, но время шло, инцидент замяли, а летчик погиб на боевом вылете, когда у него в грозу отказал двигатель.

К летчикам Джулия была неравнодушна с детства. Она дарила им на удачу букетики полевых цветов и заваривала целебный чай из ягод боярышника, которые сама собирала в лесу. Некоторые объявляли ее своим талисманом и звали покататься, когда отправлялись на джипах по каким-то делам; Джулия в полном восторге высовывалась из окна и строила рожи всем подряд встречным детям. После гибели кого-нибудь из летчиков она пряталась на сеновале и часами лила горькие слезы. Но на его место приходил другой, которому она с той же радостью латала рубашки и, сдерживая дыхание, задавала вопросы. Юность ее прошла в состоянии влюбленности. Пилоты либо населяли небо, либо уходили в незамутненное черное царство за пределами жизни. Когда она впервые представила себе секс, он слился у нее в голове с военной авиацией и смертью храбрых, с ночными полетами среди звезд и с вечной утратой. Потом, уже позже, ее подчас захлестывала горечь оттого, что самолеты производятся в неимоверных количествах, тогда как сельскохозяйственная техника ржавеет и выходит из строя, лошадей в голодные годы забивают на прокорм, а в плуги впрягаются изможденные люди. Но в том возрасте она бы весь мир уморила голодом, лишь бы в небо взмыл еще один самолет с доблестным экипажем. А иначе зачем вообще нужен такой мир?

Ей самой только раз довелось подняться в небо на самолете. За штурвалом был Хьюберт, энергичный двадцатилетний здоровяк; она так и не узнала, для чего ему понадобилось брать ее с собой. Никаких амурных целей он определенно не преследовал, поскольку Джулия тогда была тщедушной двенадцатилеткой, а его отличала скучная порядочность. Единственной его страстью было слушать радиотрансляции крикетных матчей. Разумеется, в том возрасте она его отчаянно любила. Разумеется, ему суждено было вскоре погибнуть.

Их полет она запомнила до мельчайших подробностей, словно в нем заключалась вся ее жизнь. Сперва был оглушительный рев двигателя, который доходил до ее ушей через все тело; потом тот миг, когда самолет оторвался от земли и превратился из машины в животное. Он мотался и дергался, будто пытаясь вырваться из узды, а потом устремился вниз и развернулся с устрашающим перепадом, от которого у нее подвело живот, как от голода. Затем вверх, все выше и выше, и Джулия невольно представляла, каково будет скользнуть вниз и разбиться. Ее хватил ужас, но ослепительно-прекрасный. Она даже рассмеялась и выпрямила ноги. У нее было такое чувство, будто летать им предстоит вечно.

В том полете Джулия смотрела сверху на искристую водную гладь с извилистой береговой линией. Она впервые увидела океан — причем совсем не такой, как на картинах. Поверхность воды была совершенно ровной, черно-серой; по ней струился металлический свет. Куда ни глянь, вид был один и тот же, и Джулия не понимала, высоко или низко они летят, пока Хьюберт не указал ей на маленький парусник. Сначала она подумала, что это шпионское судно, и должным образом взволновалась, но Хьюберт, обдав ее своим горячим дыханием, от которого у нее почему-то похолодели ноги, прокричал ей в ухо:

— Контрабандисты! Из Франции! Везут нам шоколад!

Но самое незабываемое впечатление произвел на Джулию вид Хрустального дворца. В этом необъятном стеклянном замке жил Старший Брат, когда находился в пределах Взлетной полосы I. Возвели это сооружение на развалинах какого-то дворца капиталистической эпохи, сгоревшего во время одной из войн, которые стали обыденным явлением; социалистический вариант, конечно же, был куда величественнее, поскольку строился более научными методами. Изображение Хрустального дворца украшало фронтиспис учебника по научному атеизму, а гравюра с таким же изображением висела на стене у них в классе. Прозрачный со всех сторон, дворец утверждал тот факт, что Старшему Брату скрывать нечего. На уроках им говорили, что с построением коммунизма все люди будут жить в таких сказочных зданиях. А после уроков школьники гадали, каково живется в доме, если у туалетов стены тоже прозрачные, и что станется с обитателями, если во дворец попадет бомба. Джулия всю жизнь воспринимала Хрустальный дворец как должное, но даже помыслить не могла, что это реальное строение, которое можно увидеть воочию.

Хьюберт ее не предупредил, что они, вероятно, будут пролетать над этим районом, и не указал пальцем в нужную сторону. Джулия сама узнала Хрустальный дворец, как только он возник на вершине какого-то холма. Крошечный на таком расстоянии, пугающе безупречный, он оказался еще прекраснее, чем рисовали ее мечты. В стеклах отражались розовые закатные облака. Дворец будто бы целиком состоял из драгоценных серебряных украшений и света. Его окружали ровные ряды деревьев; их кроны едва заметно шевелились на ветру, и это легкое движение, похожее на водную рябь, поразительным образом оживляло всю панораму. У Джулии по телу побежали мурашки. Наверно, внизу сейчас находился Старший Брат. А значит, она могла его увидеть.