Джулия - Ньюмен Сандра. Страница 52

16

Шли дни; Джулия больше не видела Уинстона. Уже началась Неделя ненависти; каждый час бодрствования был занят — люди ходили строем, выкрикивали речевки, пели, жгли, громили. Теперь она жила на улицах, а улицы превратились в безумие. Ею владело чувство, которое нельзя было назвать ненавистью, но оно объединяло ее со всеми, заставляло ощущать себя многоликой, богоподобной. Толпа, можно было подумать, восстала и возопила против неправедного обращения с Джулией; люди, можно было подумать, неистовствовали и били окна в отчаянии от предстоящей казни Смита.

Потом Неделя ненависти миновала, не оставив по себе никаких следов, кроме разве что смены имени врага.

Это произошло в разгар великого Митинга ненависти, который стал венцом торжеств длиной в целую неделю: на него вышли все без исключения лондонцы, которые заполонили несколько главных площадей и разнузданным ревом сопровождали выступления, следовавшие одно за другим. Каждый год в давке погибало человек десять-двенадцать; все газеты усматривали здесь свидетельство народного энтузиазма. Джулия решила пересидеть эту горячку и затаилась в развалинах фестивальной платформы на колесах, задремывая возле механизма, который своими руками чинила в начале недели. Она приняла одну из трех оставшихся таблеток Океании; окружающие вопли превратились в море, по которому она дрейфовала в надежде хоть где-нибудь отоспаться. После наступления темноты она проснулась, но не сразу и, еще сонная, вылезла из своего укрытия на улицу, где народные бригады торопливо расклеивали плакаты «Остазия: вечный враг» поверх вездесущих изображений евразийского солдата, оставшихся с прошлой недели. Спотыкаясь, она побрела к ближайшему телекрану и вскоре извлекла нужные сведения. Евразия, которая еще вчера была нашим вечным врагом, теперь звалась нашим доблестным союзником — всегдашним доблестным союзником. А Остазия всегда была злодейской державой, стремившейся искоренить наш образ жизни.

На Джулию это никак не действовало и означало только одно: в ближайшее время Уинстона она не увидит. В отделе документации служащие сутками трудились не покладая рук, меняя «Евразию» на «Остазию» и наоборот. Корректировке подлежала каждая книга, каждая газета, каждая телепередача и даже архивные письма давно почивших деятелей революции. К этой кампании подключили и Парсонса с Амплфортом. Впервые за долгие месяцы у Джулии появилось свободное время.

В то воскресенье она решила этим воспользоваться и записалась на однодневную загородную прогулку, организованную Молодежным антиполовым союзом. Ей захотелось поиграть в свою прежнюю жизнь: нескладно подпевать патриотическим гимнам и смеяться пустым шуткам; вновь стать такой, какой она давно уже не была. Мероприятие началось с обычного уличного митинга, на котором молодые активисты и закоренелые фанатики по очереди передавали друг другу мегафон. Остальные, прислонясь к автобусам, подавляли зевки, а тем временем фанатики один за другим разглагольствовали о новых методах хирургии, которые позволяли лишать человека способности к сексуальным контактам, с отвращением поносили разные виды «гадостной слизи», исторгаемой организмом, и восхваляли Истинное Вегетарианство, требующее не только отказаться от мясного, но и уничтожить всех животных за их непристойные повадки. Сегодня для Истинных Вегетарианцев наступил праздник: во время Недели ненависти был принят новый указ, запрещающий содержание домашних животных, или, как говорилось в тексте указа, «паразитических тварей». Некоторые из присутствующих лишились кто кошек, кто собак; многие другие давали немыслимые взятки, чтобы сохранить своих питомцев. В женском 21-м не было отбоя от желающих зарегистрировать Комиссара и Тигра как занятых в службе по борьбе с грызунами-вредителями, а также позолотить нужные ручки, но, так или иначе, кошек теперь нельзя было выпускать на улицу: их запросто убивали, чтобы получать вознаграждение за каждый сданный хвост. Среди слушателей находились такие, которые ерзали и стискивали зубы. Тем не менее в паузах на долю каждого выступающего приходились бурные аплодисменты и крики «Верно! Верно!».

По ходу этих речей у Джулии было время отметить, что в толпе нет никого из ее давних знакомых, кроме разве что Вики, которая припозднилась вместе с шумной компанией вестминстерских девушек — помощниц и секретарш из центрального комитета и палаты депутатов. Те если кого и поддерживали, то исключительно своих: каждую, к которой переходил мегафон, встречали визгом и бурей оваций. На фоне этой компании Вики казалась изможденной и встревоженной; Джулия хотела к ней подойти, но передумала.

Наконец водители стали сигналить, и все участники, подхватив свои корзины для пикника, благодарно потянулись к автобусам. Джулия вошла в один, а Вики с вестминстерскими подружками — в другой. В поездке Джулию укачало, к горлу подступила тошнота, которая донимала ее уже не одну неделю. Сидя у открытого окна, она подставила лоб под струю воздуха и сделала вид, что дремлет, а сама то и дело сглатывала обильную слюну. Пыталась прикинуть, не беременна ли она, но мысли упрямо возвращались к О’Брайену и Смиту. В последнее время ей не раз вспоминалась разыгранная О’Брайеном сцена — сплошная фальшь, сдобренная мужским гламуром. Такие усилия — и все ради того, чтобы один-единственный заранее приговоренный оказался виновным настолько, что дальше некуда. Уж конечно, О’Брайен не так прост, чтобы заподозрить в Уинстоне Смите угрозу государственному строю, да в минилюбе никто бы и не принял такой бред за чистую монету. Нет, там определенно знали про готовящийся обман и продолжали эти жестокие игры, чтобы… чтобы что?..

Но она бы не стала утверждать, что ничего не понимает. Речь о том же инстинкте, который заставил ее подтолкнуть Тома Парсонса к призыву «Долой Старшего Брата!» и склонить беднягу Амплфорта к сексу. Когда правила игры определены, каждая сторона во что бы то ни стало стремится победить. В самом деле: когда заберут и Смита, и Парсонса, и Амплфорта, что ждет ее дальше, кроме таких же ночей с такими же обреченными мужчинами, которые будут действовать по ее указке, а затем подвергнутся — уж кто за что — пыткам и смертной казни? А в финале и ее постигнет та же участь, ведь теперь она твердо знала, что все посулы О’Брайена — сплошное вранье. Можно, конечно, выгадать для себя несколько месяцев, а то и лет неприкосновенности, если обречь на смерть десятки других. Но потом — так и так смерть.

Когда автобус наконец остановился, Джулия, отчаянно благодарная, поплелась к выходу, мечтая только глотнуть свежего воздуха, стоя на твердой земле. Вначале ее подташнивало при каждом шаге, и она, изображая интерес к бабочкам, отстала от группы. К ней привязалась Пегги, ее напарница по раздаче листовок, и завела какую-то нескончаемую историю о потерянной книжечке талонов, которую вернул ей человек, знакомый, как оказалось, с ее двоюродным братом. Джулия не сразу сообразила, куда их привезли. Это была та самая тропа, по которой она шагала к лесной прогалине вместе с Лу; это место Уинстон прозвал Золотой страной.

Тут инструктор группы объявил привал. Как нередко бывало, из-за всех затянувшихся речей они припозднились, отчего саму прогулку теперь приходилось сократить. Те, кто не относился к числу ораторов, стали ворчать. Нет, если бы, мол, речи действительно были наполнены партсмыслом, тогда конечно… и теперь они искали повод ткнуть носом каждого оратора в ту или иную идеологическую ошибку. Подслушав эти пересуды, ораторы стали нашептывать друзьям, что в основе такого критиканства лежит плохомыслие. Все с подозрением косились друг на друга; атмосфера отдавала гнильцой. И что совсем уж обидно, весь пикник, как оказалось, состоял из продуктов третьей категории. Бутерброды с сыром были черствыми, но это еще куда ни шло: так называемый яблочный сок фабрики «СоцЗдор» близко не стоял к яблокам и оставлял стойкое послевкусие желчи. Джулии от одного запаха сделалось дурно, и бедственное чувство не отступало. Даже такой краткий день отдыха — и тот, похоже, был напрочь отравлен. Пегги в конце концов от нее отлепилась и пошла туда, где на расстеленном одеяле уже сидели более энергичные ворчуньи, так что Джулия впервые за всю свою историю таких вылазок оказалась в одиночестве.