Рассветная бухта - Френч Тана. Страница 4
Мы свернули на проселок, и маршрут, словно выцветший набросок, стал постепенно всплывать у меня в памяти: проехать мимо этих зарослей (деревья уже вымахали), за изгибом в каменной стене повернуть налево… Но если раньше с низенького холма открывался вид на море, сейчас откуда ни возьмись появился поселок и, словно баррикада, преградил нам путь: за высокой стеной из шлакобетонных блоков — рады черепичных крыш и белых фронтонов. У входа рекламный щит, на котором яркими и крупными, с мою голову, буквами написано: «Добро пожаловать в Оушен-Вью в Брайанстауне. Новое слово на рынке жилья премиум-класса. Роскошные дома открыты для просмотра». На знаке кто-то нарисовал большой красный член с яйцами.
На первый взгляд Оушен-Вью был довольно симпатичным: большие дома (нечто осязаемое за ваши деньги), узкие полоски газонов, причудливые указатели — «Детский сад „Самоцветы“», «Развлекательный центр „Бриллиант“». Второй взгляд, и вы понимаете, что газоны заросли сорняками, а на пешеходных дорожках не хватает камней. С третьего взгляда становится ясно — что-то здесь не так.
Дома слишком похожи друг на друга. Даже у тех, что отмечены кричащими красно-синими знаками с триумфальной надписью «Продано», никто не покрасил входную дверь в идиотский цвет, не расставил на подоконниках цветочные горшки, не разбросал по лужайке пластмассовые игрушки. У домов там и сям припаркованы автомобили, но в основном подъездные дорожки пусты — и совершенно непохоже, что хозяева уехали на своих машинах поднимать экономику. По дорожке, толкая перед собой коляску, шла крупная молодая женщина в красном анораке с капюшоном, ее волосы трепал ветер. Возможно, она и ее круглолицый ребенок — единственные живые люди на много миль вокруг.
— Боже мой, — произнес Ричи, и в тишине его голос прозвучал так громко, что мы оба вздрогнули. — Деревня проклятых.
В отчете о вызове значилось: «Подъем Оушен-Вью, 9», — и название имело бы смысл, будь Ирландское море океаном или будь у нас на худой конец возможность его увидеть. Однако приходилось довольствоваться тем, что есть. Навигатор, похоже, столкнулся с непосильной задачей — привел нас проездом Оушен-Вью к роще Оушен-Вью, которая взяла главный приз, поскольку там не было ни одного дерева. «Вы прибыли на место назначения. До свидания», — сказал нам прибор.
Я развернулся и продолжил поиски. Мы словно смотрели фильм задом наперед: чем дальше мы продвигались в глубь городка, тем больше дома напоминали чертежи, а вскоре они окончательно превратились в наборы из отдельных стен и строительных лесов — с зияющими дырами вместо окон, с недоделанными комнатами, заваленными обломками лестниц, трубами и мешками с цементом. Делая очередной поворот, я каждый раз надеялся увидеть толпу строителей, занятых работой, но в конце концов увидел лишь накренившийся набок старый желтый экскаватор среди холмиков выкопанной земли.
Здесь никто не жил. Городок был построен в стиле лабиринтов из живой изгороди — сплошные тупики и развороты, — и мы почти сразу заблудились. Я слегка запаниковал. Ненавижу терять ориентиры.
На перекрестке я притормозил — рефлекторно, вряд ли здесь кто-то бросился бы мне под колеса, — и во внезапно наступившей тишине мы услышали рев прибоя. Вдруг Ричи поднял голову:
— Что это?
Короткий, хриплый, раздирающий вопль — он повторялся снова и снова, с удивительной регулярностью. Можно было подумать, что его издает какой-то механизм. Звук отражался от недостроенных стен, так что мог прилететь откуда угодно.
— Бьюсь об заклад, что это сестра, — сказал я.
Ричи посмотрел на меня так, словно я над ним прикалываюсь.
— Это лиса или какой-то другой зверь. Может, ее задавила машина.
— Ричи, готовься: тебя ждет большой сюрприз.
Я открыл окно и поехал на звук. Эхо заставило меня пару раз сбиться с курса, но дом мы узнали с первого взгляда. С одной стороны подъема Оушен-Вью аккуратно, словно костяшки домино, стояли чистенькие белые двухквартирные лома с эркерами, а с другой — торчали леса и валялся строительный мусор. Между «костяшками», за стеной, виднелась серая полоска моря. Возле некоторых домов парковалось по одной-две машины, а у одного — сразу три: белый «вольво»-хэтчбек, на котором не хватало только надписи «Семейный», желтый «фиат-сейсенто» и полицейский автомобиль. Вдоль невысокой садовой ограды была натянута сине-белая лента.
Я не шутил, когда говорил Ричи, что в нашем деле важно все — даже то, как ты открываешь дверцу автомобиля. Пусть я еще ни слова не сказал свидетелю или подозреваемому, но он уже должен знать — прибыл Мик Кеннеди, и у него все схвачено. В чем-то мне повезло: я симпатичный (уж поверьте на слово), высокий, еще не облысел, и мои волосы на девяносто девять процентов темно-каштановые. Все это работает в мою пользу, а остальное добыто упорным трудом. В самую последнюю секунду я ударил по тормозам, ловко выскочил из машины, прихватив чемоданчик, а затем быстро пошел к дому. Когда-нибудь Ричи научится не отставать.
Один из «мундиров» неуклюже присел на корточки рядом со своей машиной и гладил человека на заднем сиденье — видимо, того, кто вопил. Второй полицейский расхаживал перед воротами, заложив руки за спину. Воздух, свежий и сладко-соленый, был холоднее, чем в Дублине. Среди строительных лесов и балок посвистывал ветер.
Второй полицейский оказался примерно моего возраста — грузный, с брюшком; он, очевидно, прослужил лет двадцать, не сталкиваясь ни с чем подобным.
— Полицейский Уолл. У машины полицейский Маллон, — доложил он.
Ричи протянул ему руку; в этот момент он напоминал щенка.
— Сержант уголовной полиции Кеннеди и сотрудник уголовной полиции Курран, — вставил я, прежде чем мой напарник начнет набиваться Уоллу в друзья. — Вы заходили в дом?
— Только когда приехали, но сразу вышли и позвонили вам.
— Отличное решение. Теперь рассказывайте, что делали, от входа до выхода.
Полицейский перевел взгляд на дом, словно до сих пор не мог осознать, что пару часов назад прибыл именно сюда.
— Мы решили проверить, все ли в порядке, — сестра хозяйки волновалась. Подъехали к дому в начале двенадцатого и попытались связаться с жильцами, звоня в дверь и по телефону, однако ответа не получили. Следов вторжения не заметили, но, заглянув в окно, увидели, что на первом этаже горит свет, а в гостиной беспорядок. Стены…
— Через минуту мы сами увидим этот беспорядок. Продолжайте. — Нельзя, чтобы кто-то рассказывал тебе о месте преступления, на котором ты еще не был, — увидишь то же, что и он.
— Ясно. — Полицейский моргнул, пытаясь сосредоточиться. — Ну вот. Мы хотели обойти дом, но тут и ребенок не пролезет. — И правда: ширины зазора между домами хватило только для боковой стенки. — Мы решили, что беспорядок и беспокойство сестры — достаточное основание для взлома входной двери. Мы…
Он переминался с ноги на ногу, не сводя взгляда с дома, словно тот — затаившийся зверь, в любую секунду готовый броситься в атаку.
— Вошли в гостиную. Ничего примечательного там не оказалось — обычный беспорядок. Затем мы проследовали на кухню и обнаружили мужчину и женщину, лежащих на полу. Судя по всему, их зарезали. Одна рана на лице женщины была отчетливо видна мне и полицейскому Маллону, и напоминала ножевую…
— Это решат врачи. Что вы сделали потом?
— Мы не сомневались, что оба умерли. Там лужи крови. Лужи… — Уолл неуверенно махнул рукой, указывая куда-то на себя самого. Нет, не просто так люди остаются служить в участке. — Маллон все равно проверил у них пульс — на всякий случай. Женщина была рядом с мужчиной, как будто прижалась к нему и заснула… ее голова… ее голова лежала у него на руке… И вдруг Маллон сказал, что у женщины бьется сердце. Мы и не предполагали… Он сам поверил, лишь когда услышал, как она дышит. Тогда мы вызвали «скорую».
— А пока вы ждали?
— Маллон остался с женщиной. Разговаривал с ней. Она была без сознания, он просто говорил ей, что все нормально, что мы из полиции, что «скорая» уже едет… Я поднялся наверх. Там, в спальнях… Там, в своих кроватках, двое детей — мальчик и девочка. Я попробовал сердечно-легочную реанимацию. Они… они были холодные, застывшие, но я подумал — после того, что случилось с матерью, кто знает… Безуспешно. Убедившись в этом, я вернулся в кухню, и мы с Маллоном позвонили вам.