Белый Север. 1918 (СИ) - Каляева Яна. Страница 11

— Я патриот своего Отечества и стремлюсь к его скорейшему освобождению от узурпаторов-большевиков, — сказал Максим совершенно искренне, а потом добавил то, что, очевидно, было значимо для генерала: — И надеюсь, что Россия выполнит союзнические обязательства по войне с Германией в полном объеме.

— Рад слышать, — генерал снисходительно кивнул. — Совместными усилиями наши державы быстро разобьют немецких агентов, которые по досадному недоразумению взяли под контроль центральные области вашей страны. Этих bolsheviks, — генерал словно пробовал на вкус непривычное слово. — Побочный эффект мировой войны.

Максим задумался. Большевики, конечно же, были немецкими шпионами — и сейчас, и сто лет спустя об этом знали все; однако сводить их роль только к этому было недальновидно. Но вряд ли генерал Пуль был настроен выслушивать возражения. Он продолжил говорить:

— Люди, подобные вам, чрезвычайно нужны нашей миссии. Предлагаю вам поступить на службу в должности переводчика. Жалованье в британских фунтах, офицерский паек. Вы весьма удовлетворительно владеете английским языком, для аборигена это редкость. Хотя акцент я не распознаю. Вероятно, вам преподавал американец?

В действительности Максим занимался с уроженцем Лондона, но язык несколько изменился за сто лет. Приходилось постоянно напоминать себе, например, что привычные модальные формы вида have to или got еще не используются, вместо них в ходу shall и ought. Произношение некоторых слов тоже отличалось, и в употреблении артиклей были нюансы, которых он пока не понял. Если в родном времени Максим владел английским на крепком профессиональном уровне, то здесь откатился до среднего; впрочем, для Архангельска и это было более чем прилично.

— Я в разных местах обучался языку, — ушел от прямого ответа Максим. — Ваше предложение — большая честь для меня, однако я вынужден его отклонить, поскольку уже поступил на службу в отдел юстиции Верховного управления Северной области.

— Ах да, местное правительство… — Пуль побарабанил пальцами по столу. — Что-то такое припоминаю. Хорошо, что оно имеется, это полезно. Надо не забыть направлять туда копии моих распоряжений. В городе необходимо поддерживать порядок. А вас, мистер Ростиславцев, я более не задерживаю.

* * *

Первым, что Максим встретил на новой службе, был скандал. Чаплин, красный, как советское знамя, орал на Гуковского:

— Почему это не мы можем просто взять и арестовать всех большевиков поголовно? Как это большевизм — не преступление? Не желаю этого слушать! С кем мы в таком случае сражаемся, если не с преступниками, позвольте спросить⁈

Гуковский отвечал спокойным, скучным даже голосом:

— Большевизм есть столь неопределенное и неуловимое для юридической квалификации явление, что подведение его под те или другие статьи уголовного закона представляется совершенно невозможным.

— А убийство Государя, в котором сами большевики расписались в своих же газетах, квалификации поддаётся?

— Гражданин Романов от престола отрёкся? Отрёкся, в пользу своего брата Михаила. Уже больше года назад. А потому гражданин Романов на момент казни Государем именоваться не мог. Следовательно, о покушении на жизнь, здоровье, свободу и вообще неприкосновенность Священной Особы говорить никак невозможно….

— Но убийство-то было! Было ведь!

— Конечно, было. Только убийство — это статья 453-я, по ней до восьми лет каторги. Это никак не 99-я, о покушении на Священную Особу, предусматривающая смертную казнь…

Пока Гуковский разъяснял такие тонкости, Чаплин из красного становился белым.

— А что насчёт Октябрьского переворота? Может, и его не было? — спросил он подозрительно спокойным голосом.

— Переворот, да… Конечно, он был, это… посягательство на насильственное изменение образа правления… — Гуковский повёл рукой, показывая, что опускает формулировку. — Словом, это статья 100-я, там только смертная казнь.

— Так за чем дело стало?

— Видите ли, переворот в столице осуществляли совсем не те лица, которые были арестованы вчера в Архангельске…

— Но эти «лица» состояли с ними в одной банде! — процедил Чаплин. — Это — соучастники!

— Понимаю ход ваших мыслей, — Гуковский, кажется, входил в азарт. — Но статья 102-я тут неприменима! Она гласит о сообществе, составившемся для учинения данного преступления — а большевики такой цели при создании не заявляли. Формально…

Хотя до изобретения слова «троллинг» оставалось почти сто лет, ничего не мешало Гуковскому с удовольствием заниматься им уже сейчас.

— Вы слепы, глупы или попросту некомпетентны⁉ — орал Чаплин. — Все эти революционеры сами, в своей же печати излагали свои замыслы! Это же чистосердечное признание!

— Вы правы, конкретные лица излагали свои цели и намерения. Они покушались на совершение тяжких преступлений. За это они понесут всю полноту ответственности. Но заявления частных лиц, пусть даже занимающих высокие посты, не должны переносить ответственность на рядовых членов партий!

— Вы мне бросьте это крючкотворство! — Чаплин ударил кулаком по столу. — Городская тюрьма переполнена, пленные и подозрительные лица прибывают с каждым часом, а вы тут будете буквоедство разводить? Необходимо немедленно учредить военные трибуналы для оперативного решения большевистского вопроса!

— Вы еще чрезвычайку предложите создать, — сварливо ответил Гуковский. — Не можем мы казнить людей за сам факт состояния в политической партии, как вы не понимаете? Только за конкретные преступления, доказанные в установленном порядке. И даже вступление в РКП(б) еще ни о чем не свидетельствует. Я давеча беседовал с женщиной, которая записалась в большевики, потому что по городу прошел слух, будто партийным увеличат выдачу хлеба и ситца.

— Все они — изменники и предатели Отечества! — Чаплин брызгал слюной. — Расстреливать либо отправлять на каторгу надо прямо по партийным спискам!

— А где вы намерены взять эти партийные списки? — Гуковский приподнял бровь. — Может быть, в ЦК РКП(б) запрос отправим? Потому что, знаете ли, каждый крестьянин покажет на соседа, что тот является большевиком, потому только, что между семьями существует давний спор из-за полоски земли или конского приплода.

— Нам требуется действенное решение вопросов, а не эта либеральная демагогия!

— В самом деле? А почему же вы тогда препятствуете действенному решения вопроса в случае с поручиком фон Дрейром? Это ведь вы наняли ему адвоката.

Максим попытался припомнить, о ком речь. Тот корабль, который красные затопили возле Мудьюга, пытаясь перекрыть союзникам проход… кажется, им командовал некто фон Дрейер. Максим еще удивился, почему человек аристократического, судя по фамилии, происхождения воевал на стороне большевиков.

— Да при чем тут это? — Чаплин подобрался. — Я же говорю про большевиков, а не про обманутых ими русских офицеров! Фон Дрейер ложно понял свой долг и подчинился преступному приказу. Он должен понести ответственность, его следует разжаловать, возможно, в низшие чины! Но нужно разбирательство, вероятно, он принял союзные корабли за немецкие и поэтому допустил ошибку.

— Ошибку? А я так понял, что если бы фон Дрейер точнее рассчитал место затопления ледокола, союзники не смогли бы высадиться в Архангельске, и тогда мы с вами тут бы не сидели. А про отношение к большевизму он показал на допросе…

— Вы не имели права допрашивать его без адвоката!

Гуковский закатил глаза:

— Вот видите, как только речь заходит о людях вашего круга, вы сразу вспоминаете про права, адвокатов и прочую, как вы изволили выразиться, «либеральную демагогию». А не в том ли дело, что фон Дрейер — ваш двоюродный брат?

Ясно-понятно, подход «вы не понимаете, это другое» намного старше, чем соответствующий мем…

— Вы сейчас пытаетесь меня оскорбить, — сказал Чаплин неестественно спокойно. — Ваше счастье, что вы — калека… Я говорю про суровость в борьбе с большевиками именно потому, что из-за них наши офицеры попадают в такое положение.