Пьющие ветер - Буис Франк. Страница 39

— Ты еще кто? — спросил Дабл с недоуменным видом.

— Неважно.

— И чего тебе надо?

Гоббо глубоко вдохнул.

— «Клянусь я кровью Божьей, будет непростым сей путь» [4], — сказал он нараспев.

Дабл повернулся в одну сторону, затем в другую, ища на улице кого-нибудь еще.

— Ты со мной разговариваешь?

— «Ее отец, хоть это говорю и я, он честный малый, пусть и очень беден, но, слава богу, он способен еще пожить...» и даже защищаться.

Великан рвал и метал. Он зигзагами направился к Гоббо и заплясал перед ним, как будто был отражением в подернутых рябью водах реки.

Моряк отошел и встал под другим фонарным столбом. Дабл с трудом последовал за ним.

— Хватит перебегать с места на место, трус... Ты знаешь, с кем имеешь дело?

— «Увы, туманится мой взор, я вас не узнаю».

— Попляшешь у меня, дай только поймаю.

— «Пощады! Боже упаси!» Я бы никогда не стал провоцировать человека, «чей подбородок волосом зарос погуще, чем хвост у Дублина, моей лошадки».

Дабл выбросил вперед кулак, и Гоббо отступил, как тореадор. Гигант почти упал на спину и еле поднялся, стараясь обрести равновесие, но ноги слушались его с трудом.

— Чего тебе надо, черт возьми? Дерись, если ты мужчина.

— Боитесь умереть? — спросил Гоббо.

— Это ты должен бояться смерти.

— Ошибаетесь, нужно бояться не смерти, а умирания.

— Чего тебе надо вообще, если не хочешь драться?

Гоббо указал вниз по улице, туда, где находился «Адмирал».

— Оставьте девушку в покое.

Гигант хлопнул себя ладонями по бедрам.

— Ты про официанточку? Ты поэтому ко мне пристал со своим цирком?

— На самом деле ее зовут Мабель, она плоть и кровь моего друга.

— Я ее себе на полдник приберегаю, если хочешь знать, — усмехнулся Дабл.

— На полдник, но сейчас только полночь, боюсь, вы слишком опережаете график, и вам придется отказаться от этого перекуса.

Дабл перестал хихикать.

— И как ты собираешься остановить меня?

Гоббо отступил назад к свету, все еще держась вне досягаемости гиганта.

— Если мне придется пожертвовать тобой, чтобы спасти честь этой девушки, я хочу, чтобы ты знал, что я именно так и поступлю и что защиты твоего хозяина тебе будет недостаточно.

Дабл больше не качался. Он пристально смотрел на моряка, не обращая внимания на его последние слова.

— Теперь я тебя узнаю. Говорят, ты был моряком.

— Ну раз говорят...

— Мы не в море, насколько я знаю.

— Нас всех, где бы мы ни находились, качает на волнах. Я в своей жизни и на китов поохотился, и на акул, которые поджидали меня на твердой земле.

— Я эту землю тебя жрать заставлю!

Дабл бросился вперед, пытаясь дотянуться до врага. Его увлек вес собственного тела, он рухнул на асфальт и оказался на четвереньках, тело не хотело ему подчиняться, как крупное животное, увязнувшее в тине. Гоббо достал лезвие из ножен на поясе, обошел Дабла, обхватил его и приставил нож к горлу.

— Смирно! Я умею и таким гарпуном пользоваться, — сказал он.

— Опусти тесак, забудем об этом недоразумении! — прошипел гигант, почти не разжимая губ.

— Кто сказал, что я хочу о чем-то забыть?

— Дай мне хотя бы встать.

— Хорошо, но не пытайся ничего предпринять, иначе я перережу тебе горло.

Гоббо перекинул ногу через Дабла и помог ему встать на ноги, а затем протащил еще немного в более темное место. Он подумал о Снейке, который скоро должен был выйти из «Адмирала».

— Что будем делать? — спросил Дабл.

— Ты выполнишь мою просьбу?

Дабл успокоился, он больше не чувствовал лезвия у себя на шее, как будто его растворил алкоголь.

— Я не совсем понимаю, почему ты так поступаешь ради этой девушки... разве что... — Гигант сделал паузу. На его лице расплылась улыбка. — ...Если только ты тоже не хочешь трахнуть ее.

Гоббо крепко зажмурился.

— Заткнись! — сказал он.

— Если дело только в этом, то мы можем поладить... Я буду с ней хорошо обращаться, чтобы ее можно было использовать снова.

Наступило короткое молчание. И этим молчанием для Дабла все закончилось: за ним последовал резкий и незаметный, как пустельга, проносящаяся над землей на полной скорости, жест, который спровоцировали эти слова, вырвавшиеся из уже перерезанного вонючего горла. Дабл не почувствовал боли. Рефлекторно он поднес руку к ране, отнял ее и посмотрел на ладонь, которая окрасилась чем-то темным, что он сначала принял за склизкую тень, отбрасываемую ночью. Его зрение затуманилось. Алкоголь здесь был ни при чем. Он попытался что-то сказать, но ничего вразумительного не выходило. Приближалась ночь, и она не была бездонной, даже не была пропастью, вопреки тому, во что всегда верил Дабл. Эта ночь была прочной стеной, к которой он мог прислониться, она была спокойной и приносила свободу. Он ушел, не сопротивляясь, не думая ни о том, что только что случилось, ни о том, можно ли было что-нибудь изменить. Только одно занимало его мысли: откуда именно придет смерть? Ибо он не боялся смерти, которая все еще была лишь простой вероятностью. Он наконец получил ответ на вопрос, который каждый человек задает себе в момент смерти, и унес этот ответ с собой.

Гоббо ослабил хватку и согнул ноги, чтобы положить гиганта на землю. Присев на корточки, невидимый в ночи, он оглядел обе стороны пустынной улицы и положил нож на мостовую. Затем подтащил тело за ноги к арке. Прежде чем уйти, он поднял нож и прошептал на ухо тому, что было Даблом, несколько слов, которые, как он полагал, облегчат душу мертвеца, как и его собственную. Затем Гоббо быстро скрылся в темноте. И вдруг понял, что ни один человек не может долго верить в собственную ложь.

Снейк спускался по ступенькам с удовольствием, которое приносят исполнение желания, идущего от животных инстинктов, и чистый момент удовлетворения. Он осмотрел пустой бар и удивился, не обнаружив там Дабла. Он спросил Роби, куда делся его спутник, и тот ответил, что видел, как Дабл ушел чуть раньше полуночи, пьяный и злой, потому что новая официантка отвергла его ухаживания. Девушка же вышла через черный ход. Роби не знал, что случилось дальше.

Снейк покинул «Адмирал». Роби тут же опустил за ним рольштору. Карлик оглядел пустынную улицу, освещенную конусами света от уличных фонарей. Это было не похоже на Дабла — уйти, не дождавшись его. Снейк двинулся вверх по улице. Его глаза постепенно привыкли к темноте, в которой мерцали фонари. Вскоре он увидел фигуру, лежащую на тротуаре. Подошел поближе, скорее с любопытством, чем с опаской. Он сразу узнал обувь по огромному размеру. Снейк достал зажигалку, щелкнул, и длинное колеблющееся пламя осветило круг диаметром едва ли в метр, в центре которого находилась его рука. Он шагнул вперед и увидел под аркой дома бесформенное тело. Тело Дабла. Гигант спал — почти сидя, вытянув ноги, подбородок лежал у него на груди.

— Эй, Дабл!

Видя, что тот не отвечает и даже не двигается, он попытался снова:

— Это я, Снейк... Вставай, пошли.

Снейк пнул ботинок, и тот провернулся, как часовая стрелка, а затем принял исходное положение, как будто не желая поддаваться ходу времени.

— Не жди, что я помогу тебе подняться, если ты еще слишком пьян.

Снейк убрал палец с колесика зажигалки и, присев, наклонился над Даблом. Озабоченность на его лице сменилась удивлением, потому что гигант совершенно ни на что не реагировал.

— Ты что, не слышишь, что я говорю?

Снейк сел на корточки. Он был похож на неловкую птицу. Снова потряс Дабла, велел ему вставать, сказал, чтобы тот перестал дурачиться, что это уже не смешно, и взглянул на здания вокруг, но ни в одном из окон не горел свет.

— Хватит шуток! — сказал он с легкой дрожью в голосе.

Левой рукой толкнул гиганта в плечо. Голова Дабла наклонилась в сторону и застыла в невообразимом положении. Снейк снова щелкнул зажигалкой, быстро убрал руку, которой касался Дабла, и поднес ее к пламени, словно оракул, способный постичь немыслимую истину. Затем он уронил зажигалку, которая отскочила в лужу крови.