Неуловимый убийца - Крофтс Фриман Виллс. Страница 4

Так прошло три недели, и вдруг в одно прекрасное утро все резко изменилось. Далси сразу это заметила. Он подошел близко-близко и лукаво ей улыбнулся, он даже почти не сутулился. Движения стали более плавными и одновременно более энергичными. И поздоровался он с ней так весело, как это делал прежний Фрэнк. А самое восхитительное – он как ребенка поднял ее на руки и начал целовать в щеки, в лоб, в губы, и поцелуи эти были отнюдь не дружеские…

– Фрэнк! – закричала она, как только ей удалось перевести дух, – что ты делаешь? Отпусти! Всю пудру сотрешь, и помаду!

Чуть не разрыдавшись от счастья, она начала снова пудриться.

– Что это на тебя нашло? Что-нибудь случилось? Ты сегодня совсем другой.

С прежней бесшабашной усмешкой он ответил:

– Другой, говоришь? Да, я чувствую себя совсем по-другому. То есть – хорошо. А не такой развалиной, как все это время. Сейчас я мог бы допрыгнуть до луны.

– Бедненький, неужели все это время тебе было так худо? Но ты ни разу не пожаловался, ни разу!

– Просто слишком часто пришлось бы жаловаться. Но теперь я точно приду в себя, как говорится, полегонечку… Я уже несколько месяцев не чувствовал себя таким бодрячком.

Как бы то пи было, с этого момента Фрэнк преобразился. Тихие домашние вечера у камина были забыты. Они теперь напропалую веселились, побывали везде, где только можно было побывать в изувеченном войной и лишениями Лондоне. Наконец Далси жила той жизнью, которую рисовала в своих мечтах, как только он сообщил ей, что возвращается. Она была невероятно счастлива.

Фрэнк и выглядел теперь гораздо более крепким и бодрым. От пего снова веяло неукротимым жизнелюбием. В глазах его больше не было страха. С каждым днем кожа его становилась менее бледной, а щеки – менее впалыми. Еще чуть-чуть – и он окончательно выздоровеет, радовалась Далси.

И вдруг снова откуда-то набежали тучи, и снова Фрэнк сделался несчастным и подавленным.

В тот роковой день они как обычно пошли на ленч в свой излюбленный маленький ресторанчик. Далси потом сразу отправилась на Харли-стрит, а Фрэнк пошел обменять книжку в платной библиотеке. Днем они больше не разговаривали, так, встречались случайно в коридоре, но она сразу обратила внимание на то, что он какой-то сникший. И только вечером, когда они вместе ужинали у нее дома, Далси поняла, насколько все ужасно. Снова эта застывшая маска страдания, этот полный страха и отчаянья взгляд… Причем страха кошмарного, еще более сильного, чем раньше.

– Фрэнк, дорогой, – сказала она, вся похолодев от волнения, – что стряслось? Ты выглядишь ужасно!

Он старательно прятал от нее глаза.

– Мне сегодня что-то нездоровится, – потерянно пробормотал он. – Не переживай. Сейчас все пройдет.

– Хватит! – крикнула она. – Сколько можно изворачиваться? У тебя какая-то неприятность. Что произошло?

Он, помолчав, выдавил:

– Ничего особенного. Наверное, что-то не то с желудком.

И тут на Далси накатила волна ярости, которая мигом смыла естественное сочувствие.

– Прекрати изображать из себя полного кретина, – резко выпалила она. – В конце концов, сколько можно трепать мне нервы? Я давно догадалась, что у тебя какие-то серьезные неприятности. Мне надоело ломать себе голову, терзаться. Давай выкладывай, в чем дело. Я требую.

Лицо его стало еще более несчастным и испуганным.

– И чтобы без всяких вывертов! Хватит отмалчиваться! В конце концов, я сделала все, чтобы тебе помочь, и, думаю, имею право на то, чтобы со мной обращались не как со случайной знакомой.

Он неловко заерзал.

– Милая моя, я знаю, что ты для меня сделала. Я страшно тебе благодарен. Просто…

– Благодарен! А я-то, дура несчастная, считала, что мы настоящие друзья. Что мне ты уж мог бы довериться… вместе мы смогли бы справиться с твоей бедой.

Слова се произвели на него впечатление, это Далси сразу почувствовала. Он не решался какое-то время заговорить, потом очень тихо произнес:

– Вряд ли. Я натворил слишком много недопустимых глупостей, а самое ужасное, что я моту и тебя в это втянуть, сам того не желая.

– Рассказывай, Фрэнк. Выкладывай все как есть.

Она почувствовала, что наконец его одолела. Он закурил и сделал несколько затяжек.

– Поначалу все было тихо-мирно. Я был паинькой, не делал ничего такою. А потом пошло-поехало. Чем дальше, тем страшнее. А теперь – вообще никакой надежды. Я повязан по рукам и ногам, и ничего не могу поделать.

– Фрэнк, милый, не надо так. Всегда можно найти выход. Расскажи мне все-все, мы обязательно что-нибудь придумаем.

Он посмотрел на нее, и в глазах его промелькнула робкая надежда.

– Ты настоящий друг, Далси, кажется, я тебе это уже говорил. Твоя доброта очень мне помогла, и помогает. Ладно. Я все тебе расскажу. Может, мне сразу станет легче, гораздо легче. Я давно хотел с тобой поделиться, но все никак не мог набраться храбрости.

– Бог дурачок, меня-то зачем бояться? Ну, смелее.

– Ладно. Началось это не так уж давно, после второго моего ранения. Я получил отпуск, и можно было на четыре дня съездить в Рим. Нас много таких собралось, с увольнительными. Бродили, смотрели достопримечательности. Ну, сама понимаешь, Рим.

Далси молча кивнула.

– Однако по вечерам бывало скучновато, и кто-то предложил сыграть в картишки. Все согласились, и мне, конечно, неудобно было отказываться. Как ты понимаешь, мы слегка выпили и не очень хорошо соображали, что делаем. Ставки росли, сама понимаешь, как это все бывает…

Далси знала, что должна любой ценой выудить из него правду. Любой намек на порицание – и он захлопнет створки, как моллюск.

– Еще бы, – сказала она, – конечно понимаю.

– Мне поначалу чертовски везло. Ты и представить не можешь как. Всякий раз я знал, что пойдет нужная карта, и увеличивал ставки. И все получалось так, как я думал. Это была какая-то фантастика!

– Я знаю. Удача, она всегда идет полосой, несколько раз подряд. Мне всегда казалось, что в этом есть что-то дьявольское.

– Очень верное наблюдение, я тоже тогда это понял. Но не сразу. Не буду вдаваться в детали. Когда я вернулся в казарму, у меня было шестьдесят пять фунтов долга, и ни единого пенни в кармане.

– Бедный ты мой! И как же ты выкрутился?

– Хороший вопрос. Деньги я профукал, а карточный долг – это долг чести. Разумеется, мне не грозил арест, или отчисление из части, но я бы не смог смотреть в глаза своим товарищам, будто ничего особенного не случилось.

– Понимаю. Я прекрасно тебя понимаю.

– Но вряд ли догадываешься, что было дальше. Ты знаешь, что меня перевели в казначейскую часть, и, естественно, через мои руки проходило море денег. Я подумал, что смогу подделать кое-какие расчеты в ведомостях, а если кто-то это обнаружит, сделать вид, что случайно ошибся. Решил, что так смогу выкрутиться, размечтался… Опять-таки избавлю тебя от рассказов о том, как мне удалось осуществить свою задумку. Короче: я изменил несколько цифр и подделал баланс. Пришлось изрядно помучиться, все пересчитывать и перекраивать, зато через неделю у меня в кармане была сотня фунтов из государственной казны.

Далси предчувствовала, что услышит нечто в этом роде, но тем не менее ее охватил ужас. Фрэнк всегда слишком легкомысленно относился к чужим деньгам, но этот его демарш не шел ни в какое сравнение с прежними выходками, во всяком случае, горько усмехнулась она, с теми, о которых ей было известно. Но она не смела даже нахмуриться, она должна была узнать все до конца.

– Бедный ты мой недотепа, – лишь пролепетала она. – Это же какое-то безумие!

– Еще бы не безумие, я и сам понимал, что творю, – честно признался он, – но все равно был очень доволен. Ребятам сказал, что попросил родственников прислать деньжат, ну и отдал эти проклятые шестьдесят пять фунтов. У меня оставалось еще тридцать пять, и никто от этого ничуть не пострадал, наше замечательное правительство бросает на ветер миллионы, и моя жалкая сотня – это пшик, ничто.