Гибель парома «Эстония». Трагедия балтийского «Титаника» - Рабе Ютта. Страница 23

Поскольку у одного из пассажиров в момент первого большого крена будильник, упавший со стола, остановился в 1.02, а по сценарию комиссии этот крен должен был быть вызван большой массой воды, проникшей на автопалубу, ей требовалось подправить показания Линде, чтобы увеличить длительность процесса затопления автопалубы.

А матрос утверждал, что первые резкие удары приходятся на время его пребывания на грузовой палубе, незадолго до 1.00, и что он еще в течение пяти минут изучал носовую часть, но не обнаружил там никакой течи, а потому спокойно продолжал свой обход.

Если же первый большой крен случился в 1.02, то оставалось всего пять-десять минут, чтобы автопалуба заполнилась водой, в результате чего и должен был бы возрасти крен. Однако этого не произошло.

В интервью, данном мне Линде в мае 2001 года, он сделал интересное признание: противоречия в его показаниях были результатом нажима, который постоянно оказывала на него комиссия.

«Со мной обращались как с преступником. Я ведь не сразу начал работать после гибели парома, почти год был безработным. Потом ко мне стали приходить сотрудники службы безопасности и начали регулярно терроризировать меня и мою семью. Они приходили иной раз после девяти часов вечера. Я в это время работал в Тарту. Однажды они даже увели меня с собой. Я, оказывается, должен был пояснить им причину различий между моими первым и вторым показаниями. Однако, как выяснилось, никаких различий и не было. Просто одно из них было переведено с финского, а другое я сделал на родном языке в Эстонии. В этом и заключалась вся разница.

Потом они потребовали от меня, чтобы я написал слова: «Я не лгу, когда рассказываю». Они все время придирались ко мне и оказывали на меня психологическое давление. И я наконец написал эти слова на каком-то листке бумаги.

Потом, весной 1995 года, когда я работал уже на другом пароме, я часто ходил на нем в Финляндию и обратно. Однажды прямо с парома какой-то полицейский увез меня с собой в Таллин, в транспортную полицию.

Там в процессе расспросов на меня снова стали оказывать давление. Я еще раз рассказал все, что знал и видел, однако полицейские рассказали мне свою версию событий, поскольку не верили в мои показания.

Они хотели что-то узнать от меня, однако я так и не понял, чего от меня хотят. Они все время упоминали про пять минут, составляющих разницу с показаниями на остановившемся будильнике какого-то пассажира.

Я сказал, что мне надоело все время ходить в полицию. Я сказал: «Делайте что хотите. Вы получаете за это надбавки к зарплате, а я неизвестно что». Все равно расследование скоро закончится. Они просто замучили меня этими расспросами. Я даже начал жалеть, что не утонул вместе со всеми.

Меня еще два раза доставляли в полицию и каждый раз устраивали перекрестный допрос часа на три. Они все продолжали заниматься этой идиотской историей с пятью минутами, и я, собственно говоря, так и не понял, какое это имеет значение для расследования. В результате все стало мне совершенно безразлично. Я хотел только одного — чтобы меня оставили в покое. Я сказал им, пусть пишут что хотят, но оставят в покое меня и мою семью» [34].

Таким образом, становится ясно, что не было ни одного другого свидетеля, который представил бы обстоятельства катастрофы в том виде, в каком они охарактеризованы в окончательном варианте доклада комиссии.

А пока суть да дело, Сильвера Линде заключили в тюрьму в Финляндии сроком на пять лет за то, что он будто бы перевозил на пароме наркотики. Хотя у суда не было ни свидетелей, ни вещественных доказательств. Более того, суд даже не удосужился перевести ему текст приговора с финского на эстонский. На время судебного разбирательства Линде даже не предоставили переводчика. Таким образом, судопроизводство велось на языке незнакомом обвиняемому. Это является грубейшим нарушением прав человека.

А в интервью, которое он дал мне в мае 200! года, он заявил: «Они хотели заткнуть мне рот, пытались вывести меня из игры. Чтобы я не смог рассказать, что они принуждали меня каждый раз изменять показания, пытаясь сделать их удобными для их стряпни».

Хотя Анли Мейстер уже во время первого заседания комиссии вместе со своими свидетелями демонстративно покинул зал заседания комиссии, он тем не менее по решительному настоянию президента Эстонии Мери был оставлен ее председателем. Таким образом, Мери противостоял желанию Карла Бильдта, что вытекает из переписки между ними по факсу в октябре 1994 года.

Мейстер остался председателем комиссии и после смены правительства в Эстонии в апреле 1995 года, однако действуя в этой должности недостаточно активно и решительно. После целого ряда выступлений прессы, в которых велся оживленный спор со шведским членом комиссии Олофом Форссбергом, полностью измотанный этими передрягами Анди Мейстер наконец-то оставил этот пост.

В одном из данных мне интервью он сказал, что не получил от шведов информацию, которую они должны были передать ему, чтобы он мог дать правильную оценку обстоятельствам гибели «Эстонии», и что даже те документы и видеоматериалы, которые были предоставлены в его распоряжение, оказались отрывочны и неполны; сделать из них выводы, полезные для расследования, не получилось. Особенно серьезны его упреки в адрес шведов в том, что последние во время своих водолазных работ на месте гибели парома не идентифицировали трупы найденных в ходовой рубке людей, что не позволило сделать выводы о местонахождении капитана Андрессона, когда паром погрузился в море.

Будучи дипломированным юристом с квалификацией судьи и проверяя массу дел, связанных с причинением материального ущерба, он обычно действовал по поручению правительства, играя немаловажную роль и в расследовании дел, связанных с министерством обороны. Причем связь с министерством обороны обозначена и его тактикой в расследовании, проводимом комиссией JAIC. Этот человек всегда доводил порученное до решений удобных для его заказчиков.

Когда в конце 1996 — начале 1997 года доверие к комиссии постепенно испарилось (не в последнюю очередь из-за отставки Анди Мейстера и связанных с отставкой обвинений в адрес шведской части комиссии), Олоф Форссберг, по-видимому, попытался избавиться, не теряя лица, от ответственности за состояние расследования; он не хотел ставить свою подпись под заключением комиссии. Такая возможность представилась ему, когда в мае 1997 года он был уличен журналисткой Риддерштольпе в «маленькой забывчивости». По сравнению с другими скандалами вокруг комиссии это была просто мелочь, поскольку он утверждал, что незнаком с содержанием одного письма, в котором некий журналист вступил с ним в полемику. Позднее он был вынужден признать, что уже в течение нескольких лет знает о содержании этого письма. Шведская пресса тотчас заклеймила его как лжеца, после чего министр средств коммуникации Инес Уусман моментально освободила его от должности председателя комиссии.

Вот таким образом Форссберг вышел сухим из воды, однако к нему до сих пор тянутся нити из закулисья. Еще в 1997 году он был сначала назначен судьей окружного суда, а спустя несколько месяцев судьей Оберланда. Довольно примечательный процесс, возможный только в Швеции, где судебную карьеру делают после уличения во лжи.

Для работы комиссии заполучили и психолога, человека, специализировавшегося на мотивационном тренинге судовых команд, служащих судоходных компаний и людей подобных профессий. Он предложил свои услуги комиссии через свою фирму Marine Profile АВ, расположенную в Хольмстаде. Это нашло понимание, поскольку в таких важных и больших расследованиях обязательно присутствие и психолога, которому поручают, хотя бы для видимости и престижа комиссии, работу по оценке достоверности показаний свидетелей.

Однако, когда я посетила его после его отставки, он рассказал мне, что в период своей работы в комиссии всего лишь один раз получил возможность поговорить со спасенными. И это еще не все. Все его дальнейшие предложения по участию в снятии показаний у ключевых свидетелей были отклонены.