Полуночный ковбой (др. перевод) - Херлихай Джеймс Лео. Страница 12

— Прекрасно понимаю. Но теперь помолчи. Ладно?

Джо медленно убрал свою руку и уставился прямо перед собой. Потом вздохнул и произнес:

— Слишком много наболтал?

— Да нет, все в порядке. Но сейчас я хочу, чтобы ты помолчал. Ладно?

— Ладно, Перри. Это самое малое, что я могу для тебя сделать.

ГЛАВА 9

Маленькая спортивная машина свернула с шоссе в лабиринт из стоянок грузовиков, складов стройматериалов, старых построек и полукустарных заводиков. Все вместе это называлось — городок Ньювилл, штат Техас. Затем она подъехала к огромному пустырю — ни деревьев, ни кустов; на голой земле стоял старый бревенчатый домище. И ни дороги, ни даже тропинки, чтобы подъехать, — создавалось впечатление, что дом на пустыре оказался случайно. Он выглядел как огромная игрушка, которой ребенок-великан позабавлялся, да и бросил где попало. А завтра, быть может, он придет и вовсе сломает надоевшую забаву.

Перри поставил машину у дома. Взойдя на крыльцо, они увидели, как на веранде зажегся свет. Дверь распахнулась, и на пороге, загораживая вход, показался длинный нескладный субъект. Его звали Том, а по прозвищу — Крошка-Босоножка. Крошка Том был белолицый, светловолосый метис. Сложен он был весьма нелепо — крошечная голова, узенькие плечики, а ниже пояса — слон да и только. Он носил серый спортивный пуловер с надписью «Гарвард», линялые поношенные джинсы и тапочки. В ушах болтались золотые сережки.

— Привет, Перри, — поздоровался он.

Голос был писклявый, с техасским акцентом.

Из глубин дома послышалось раздраженное ворчание:

— Принцесса, погаси свет на веранде.

Крошка Том улыбнулся.

— Мамочка хочет, чтобы вы отбили себе задницу на этих ступеньках. Очень мило с ее стороны, не правда ли?

Он пожал руку Перри, потом Джо.

— Познакомься, Джо, это Крошка-Босоножка.

— Очень приятно, — осклабился склеенный из двух половинок метис.

— Здорово, Крошка, — ответил Джо.

Метис повел их через прихожую в дом, покачиваясь на ходу, как слон, страдающий ревматизмом. Казалось, он вот-вот рухнет на четыре точки. Пройдя в дверь, он отступил в сторону и провозгласил:

— Добро пожаловать во дворец чертовой матери!

Комната была заставлена массивной громоздкой мебелью времен «великого подъема» [4]. В те годы такой стиль считался модерном. На каминной доске стояла ваза, из которой торчал американский флаг, а рядом — фотографии каких-то личностей, с виду явно государственных мужей, хотя опознать их было невозможно. Все фото были с автографами.

На стенах с ободранными полосатыми обоями красовались гравюры в рамках — фрагменты росписи потолка Сикстинской капеллы, в основном руки, груди и зады крупным планом.

В углу, на кушетке, в позе Будды восседала сморщенная старая карга в атласном алом кимоно. Огромные бледно-голубые глаза были воспалены и слезились. На старушечьем лице они смотрелись совершенно не к месту — хищные, рыщущие по сторонам. Они, казалось, принадлежали не тщедушной женщине, а злому великану из кошмарного сна. Губы ее покрывал толстый слой пурпурной помады, будто вместо рта на ее лице зияла страшная рана. Из раны торчал тлеющий окурок.

— Перри! — заорала она, как ни странно, мужским басом.

— Добрый вечер, Хуанита, — поздоровался тот.

— Какой он, в задницу, добрый, — проворчала Хуанита и обратилась к Джо: — Привет, сынок.

Пока Джо представляли хозяйке, чье полное имя было Хуанита Коллинс Хармеер, а попросту — Босоножка, ее сынок развалился в кресле-качалке, скрестив руки на животе.

— Вставай, вставай, — скомандовала Хуанита, замахав руками. — Залезь-ка в бар, Принцесса. Всем — виски.

Крошка встал с резвостью, удивительной для его габаритов.

— Виски так виски, — согласился он.

У двери, в которую тот вышел, Джо приметил замечательную штуку — огромного мягкого игрушечного жирафа. Джо мысленно посадил Крошку на жирафа, и тот вылетел не только из комнаты, но и из Техаса. Но тут жираф ослаб под своей ношей и рухнул, ломая кости.

В своем воображении Джо переживал эту трагедию все время, пока он и Перри рассаживались на массивных стульях перед Хуанитой, восседавшей за зеркальным столиком для коктейлей.

— Я как чувствовала, что ты сегодня вечером нагрянешь, — обратилась она к Перри.

— Ты всегда это чувствуешь, — улыбнулся тот.

— На, посмотри! — Ведьма вытянула грязную руку с желтыми от никотина, обкусанными до мяса пальцами. На ней алели две свежие глубокие царапины. — Это она сотворила, когда я ее будила, чертова кошка. — Внезапно Хуанита вскинула свои огромные глаза на Джо: — Ты любишь кошек, а?

Джо ухмыльнулся, но ему стало не по себе. Он представил клетку, в которой металось странное изголодавшееся существо: полуженщина-полутигр. Нет уж, он обойдется без этого, кошки ему ни к чему. Ему бы кого-нибудь помягче, потолще, понежнее, с уютными складочками на теле, где можно спрятаться.

— И тебе тоже обломится! — пообещала Хуанита и повернулась к Перри. — Это еще не самое скверное. — Хуанита показала на царапины. — На прошлой неделе она укусила меня. Кровь мне пустила.

Крошка-Босоножка вернулся с бутылкой виски и немытыми стаканами.

— Ну и как ты отреагировала, мамочка? Поведай нам, это очень интересно.

— Что он там несет? — спросила Хуанита у Перри. — Острить пытается, тоже мне шутник! — И прикрикнула на метиса: — Не трепись, болтун. Придержи язык!

Крошка наполнил стаканы, один подал Перри, другой — Джо, отхлебнул из своего и потопал в кресло-качалку.

Хуанита вооружилась тяжелым хрустальным блюдом.

— Принцесса! — рявкнула она, угрожающе замахиваясь.

— Ах! — Крошка притворился удивленным. — Прости, мамочка, я и позабыл про тебя.

Он поставил перед Хуанитой свой стакан и налил себе другой.

Хуанита отложила блюдо и взяла виски.

— И музыку давай, — велела она. — Что тут у нас — бардак или похоронное бюро?

— Вопрос непростой. Поскольку, мамочка, ты здесь главный персонаж, то поневоле начнешь думать, что у нас тут нечто среднее…

— Заткнись! — Крик Хуаниты разнесся по всей комнате. Крошка шмыгнул вон. — Ты, парень, тут новичок, я тебе поясню, — обратилась Хуанита доверительно к Джо, — этот толстозадый петух с выемкой вместо мужской гордости (это точно, ты уж мне поверь) и мячиками от пинг-понга вместо яиц вовсе мне не сын, ну вот ни на столечко. А все потому, что эта чокнутая сука — нянька в больнице генерала Джонса, что в Шривпорте, ошиблась той ночью. Она перепутала младенцев. Думаешь, я шучу? Нисколько. Я помню как сейчас ту ночь, когда мне заделывали того ребенка, все помню, никто уже ничего не помнит, а я помню все подробности, и где было, и в какой позе я была, и что чувствовала, и как потом Дарлингтон Босоножка и я лежали на веранде, и как нам было хорошо: выпивка рядом с кроватью, а над нами — луна. Все помню, каждое движение, словно это было десять минут назад. И что ж, по-вашему, в такую ночь я могла зачать такого урода, как Крошка? Я точно помню, у моего ребеночка были черные как смоль волосики. Я ведь не отключилась, когда он вылезал из меня, и видела черные кудряшки. Каким же еще должен быть сын Дарлингтона Босоножки из Браунсвила? Рыжим, что ли? Черта с два! А что я увидела на следующее утро, когда его принесли кормить? Огрызок какой-то — только рот да задница! У меня от такого безобразия грудь тут же высохла, глянь-ка! — Хуанита распахнула алое кимоно и показала обвисшие груди. — Думаешь, шучу? С того самого дня ни капельки молока! Ни единой!

Крошка вернулся из гостиной, сопровождаемый песней «Волны качают лодку моей мечты», и вмешался в разговор:

— Всю эту кошмарную историю мамочка рассказала для того, чтобы в итоге продемонстрировать вам свое увядшее вымя. Она здраво рассудила, что вы ее об этом просить не станете, и решила проявить инициативу.

Хуанита нахмурилась, словно прислушиваясь:

— Я ведь всю твою брехню слушала, шут гороховый. Дальше ехать некуда. Ну держись, теперь тебя сам Господь не спасет.