Полуночный ковбой (сборник) - Бенчли Натаниэль. Страница 24

Бродский, который был на самом верху, посмотрел на Розанова.

— Ну словили мы ее, а теперь что делать?

— Нельзя больше терять времени, — ответил командир. — Придется брать ее с собой.

— Интересно как? — поинтересовался Бродский. — Тут без железной клетки не обойдешься.

— Лысенко, переведите женщине, что, если она будет продолжать в том же духе, мы убьем ее дружка.

Лысенко перевел.

— Теперь вставайте по одному, — продолжал Розанов. — Тот, кто внизу, пусть подержит ее еще немного. Кто внизу?

— Угадайте, — прогудел снизу Хрущевский. — Кому всегда из кучи дерьма достается самый большой кусок?

— Ладно, вставайте, — скомандовал Розанов.

Пыхтящие моряки осторожно сползали с кучи и вставали на ноги. На земле остались двое — Агнес и Хрущевский. Ногами он, словно ножницами, обхватил ее талию. Одну ее руку ему удалось прижать к земле, но движения другой ее руки причиняли немало неприятности. Лицо Хрущевского исказилось от боли.

— Скажите ей, чтобы прекратила, — взмолился он. — Она меня убьет!

— Лысенко, переведите: если она не бросит сопротивляться, мы застрелим ее дружка.

Лысенко передал приказ, и Агнес подчинилась. Хрущевский перевел дух и поднялся, глядя на нее почти восхищенно. Вытерев ладонью кровоточащую губу, он произнес:

— Хотел бы я, чтобы она была на нашей стороне. — Наклонившись, он помог Агнес встать.

— Ладно, двинулись. — Держа Грилка на мушке, Розанов жестом велел ему идти вперед. Грилк поправил перья и заковылял, поддерживая поврежденную руку. Потрепанная процессия зашагала по улице. Василов, который не принимал непосредственного участия в схватке, пристроился рядом с Агнес. Она шагала, не озираясь по сторонам, и глаза ее пылали от гнева, как два огонька на болоте.

— Я восхищаюсь людьми, сильными духом, — начал замполит.

Агнес не отвечала.

— В Советском Союзе вы бы стали выдающейся личностью. Вас бы окружили почетом и уважением. Люди носили бы вас на руках.

Агнес хранила молчание, поэтому, немного помолчав, Василов изменил тактику.

— Вы счастливы здесь? Как вы считаете, ваши таланты ценят здесь по достоинству?

Агнес скользнула по нему взглядом.

— Хочешь, я тебе тряпочку одолжу, толстячок? — сказала она. — Чтобы ты в нее помолчал.

— Извините. Не понял.

— Что вы сделали с моим авто? — вмешалась мисс Эверетт. — Я недавно выложила двадцать долларов за покраску. Если вы ее поцарапали, придется вам платить. Где вы ее бросили?

— Мадам, вы зря переживаете из-за таких мелочей, — ответил Василов. — Смотрите на вещи шире. Вы должны радоваться, что ваша машина внесла свой вклад в дело победы коммунизма…

— Хорошо, что предупредили. Никогда в нее больше не сяду, — объявила мисс Эверетт.

— Да, вероятно, и не сможете, — улыбнулся Василов.

— А вам, молодой человек, — мисс Эверетт повернулась к Лысенко, — вообще должно быть стыдно… — Тут она внезапно вспомнила. — Что вы сделали с Олином Левериджем?

— Кто это? — спросил Лысенко.

— Тот парень, что привел вас в мой дом! Что вы с ним сделали?

— Он убежал.

Мисс Эверетт уставилась на Лысенко.

— Не верю. Вы убили его!

— Нет, он убежал.

— Вы убили его! Дикари!

Поймав взгляд Агнес, она запричитала:

— Бедняжка Олин! Мы знали, что он плохо кончит, но и не думали, что так плохо. — На глаза ее навернулись слезы. Оглянувшись на Лысенко, мисс Эверетт добавила: — Ну одного-то вы точно добились — сделали его героем, так что, можно сказать, он не зря прожил жизнь. Он сам, наверное, поблагодарил бы вас за это.

— Мадам, мы его не убивали, — уверял Василов. — Коммунистам нет нужды убивать людей, наше общество — образец гуманности.

— Пусть мне об этом скажет сам Лаврентий Берия, тогда я, может быть, и поверю, — заявила мисс Эверетт.

— Зря вы верите своим газетам, — перебил ее Василов. — Они печатают сплошную грязную ложь.

Шедший впереди Розанов оглянулся.

— Прекратите с ними спорить, Василов. Вы ничего не добьетесь и сами это прекрасно знаете.

— Не указывайте, что мне делать, — огрызнулся замполит. — Я свои обязанности знаю.

— И многих вам таким образом удалось завербовать?

— Я не гоняюсь за количеством. Я устанавливаю контакт, преодолеваю их образ мыслей…

— Ну так преодолевайте побыстрее, потому что впереди я вижу гавань.

Роланд Гарни проснулся рано, голова слегка кружилась после вчерашней пьянки с Левериджем. Он приготовил кофе и перелил его в термос, чтобы взять с собой на прогулку. Пройдя на корму, он налил дымящийся напиток в крышку от термоса и отставил в сторонку, чтобы кофе чуть остыл, а сам стал копаться в двигателе. Он осмотрел сверкающие медные наконечники, вытер с одного пятнышко грязи и проверил регулировку. В тот момент, когда Гарни повернул ключ зажигания и нажал на стартер, до него донеслись шум автомобиля и рев клаксона. Интересно, кто это до сих пор празднует победу школьной команды, подумал он. Идиоты, совсем с ума посходили! Посадить бы их в тюрьму заодно с родителями…

Мотор чихнул, затарахтел и завелся, полетели брызги воды. Гарни прислушался к неровному дребезжанию, но тут мотор застучал и затих. Проклятие, выругался он, опять подача топлива барахлит. Он выключил зажигание и занялся скучным делом — разборкой бензопровода. Автомобильный гудок не умолкал по-прежнему. Гарни работал и вспоминал рассуждения Барбары о воспитании трудных детей. Помощь им, конечно, нужна, подумал он угрюмо, но суть в том, что ее предлагает не коренной островитянин. Барбара просто не понимает своего счастья. Она может уехать и найти работу в любом месте, но нет, ей непременно хочется остаться здесь. Любой, кто хочет остаться здесь на зиму, — чокнутый. Я-то на острове зимую в последний раз, решил для себя Гарни. И скажу ей об этом. Продам лодку, гараж и — прощайте. Это уже твердо. Если хочет, пусть едет со мной, но я в любом случае смоюсь отсюда.

Разобрав двигатель, Гарни стал продувать медный бензопровод. На причале поверх его головы раздались шаги, Гарни выпрямился и увидел Барбару.

— Доброе утро, — сказала она. — Это у вас такой завтрак?

Гарни вытер бензин с губ и улыбнулся.

— Вроде того. Спускайтесь.

Он протянул руку в пятнах от смазки и помог ей слезть в лодку.

— Я собирался вам звонить. Зачем вам было приходить так рано?

— Я проснулась на рассвете, а просто лежать в постели не хотелось. Куда поставить корзинку?

— Куда понравится. Кофе выпьете?

— Спасибо, нет. Уже пила.

Барбара уселась, поставив корзинку рядом с собой.

Гарни снова занялся бензопроводом. Некоторое время оба молчали.

— Знаете, — произнесла Барбара, — а ваш городок забавный.

— Вы тут еще многого не знаете, — отозвался Гарни из-под мотора.

— По пути сюда мне встретились на улице две пожилые женщины. Одна, кажется, была в ночной рубашке, а другая сообщила, что идут русские. Это что, местная шутка?

— Я такой не знаю.

— Я подумала, что это, вероятно, какой-то розыгрыш. Если бы они были лет на сорок помоложе.

— Как они выглядели?

— Та, что в ночной сорочке, — приземистая и невысокая. Вторая — громадная, похожа на мужчину. Вылитый Поппи-морячок [15].

— Сдается мне, что это Агнес Грилк. Это она сказала, что русские идут?

— Да.

— На нее временами накатывает.

— Похоже на то. А еще я разговаривала.

— У вас, смотрю, было хлопотливое утро.

— Нет, мы беседовали вечером, когда я вернулась домой.

— Интересно.

— Позвонил мистер Торп.

— Член школьного совета?

— Да.

— И чего он хотел?

— Сказал, если я не ограничусь только преподаванием, меня уволят.

— Прямо так и сказал? — Гарни вылез из-под мотора.

— Именно так. Он заявил, что я выхожу за рамки своих обязанностей, вмешиваюсь в чужие дела, о которых не имею ни малейшего представления. Точнее не скажешь.