Полуночный ковбой (сборник) - Бенчли Натаниэль. Страница 4

— Доброе утро, ребята, — поздоровалась она. — Меня зовут мисс Хейджман. Садитесь.

— Доброе утро, мисс Хейджман, — ответил хор, и стулья снова заскрипели. Барбара подошла к своему столу, раскрыла список класса и углубилась в него, обдумывая свои дальнейшие слова.

Мальчик с третьего ряда откашлялся и, ни к кому в особенности не обращаясь, брякнул:

— Моя сестра спит с котами.

По классу пронесся смешок, а у Барбары сжалось горло. Она взглянула на мальчика и нашла его имя по списку — Гардинер Палмер.

— Гардинер, встань, пожалуйста.

Тот, ухмыляясь, встал, ничуть не смущаясь.

— Повтори, пожалуйста, что ты сказал? Может быть, я ослышалась?

— Я сказал: моя сестра спит с котами, — повторил Гардинер, явно довольный собой.

— Так говорить не подобает, — заметила Барбара. — Будь добр, прекрати эти разговоры.

— Но это правда, побей меня Бог, если я вру.

Барбара почувствовала, что краснеет.

— Ну хватит. Кстати, сколько лет твоей сестре?

— Много, она уже хорошо разбирается во всех этих штучках.

Класс взорвался хохотом.

— Сядь! — отрезала Барбара. — Побеседуем после уроков.

Однако беседа после занятий ничего не дала. Тогда Барбара решила встретиться с родителями Гардинера. Маленький провожатый неохотно показал, где он живет. Ида Палмер во дворе развешивала белье. Его было столько, что Барбара сразу поняла: семья у Палмеров большая. В доме вовсю орал младенец.

— Вы миссис Палмер? — спросила Барбара.

Женщина, у которой рот был набит прищепками, кивнула.

— У вас найдется свободная минутка?

— Говори, зачем пришла, да побыстрей, — промычала Ида Палмер сквозь прищепки. — На пустую болтовню времени нет.

— Я считаю, что вашему ребенку в чем-то присущ затаенный комплекс… — начала Барбара, но ее перебил Гардинер:

— Я только сказал, что Мэри Лу спит с котами, — заныл он, — и не понимаю, что тут такого!

— Да, именно так он и сказал, — подтвердила Барбара. — Вполне возможно, он даже не понимает смысла сказанного. Но если он понимает, это значит, что он нарочно старается казаться развязным. Из этого следует, что мальчик чувствует себя ущербным, не уверен в себе и пытается компенсировать свою ущербность подобным образом. К тому же его тон вполне подтверждает…

— Слушай, мисс, — перебила Ида Палмер, вынимая изо рта последние прищепки, — кто ты, я не знаю, и что ты там про себя воображаешь — тоже. Пока Гардинер не хватает двоек и не приходит домой каждый день с расквашенным носом, все слава Богу. А коли так, то нечего всяким чужакам жаловаться на моего сыночка. И так неприятностей хватает, новые ни к чему разводить. Если ты чего про учебу хочешь сказать, я послушаю, а если просто так пришла лясы точить, ступай отсюда, да поживее, не лезь, куда не просят. Поняла?

— Извините, — тихо проговорила Барбара, повернулась и ушла.

Теперь, прогуливаясь под руку с Гарни по Главной улице, Барбара со смущением вспоминала этот неудачный визит.

— Это была моя неудача, — признала она. — Я допустила неверный подход, поэтому…

— Никакие подходы не помогут, — возразил Гарни, — держитесь от них подальше, вам же будет лучше.

— Но это моя работа! Я здесь не только для того, чтобы учить детей читать и писать, я должна их воспитывать!

Гарни рассмеялся.

— Нет, ей-Богу, бросьте это, а то хлопот не оберетесь.

Они свернули на тропинку, ведшую к пансиону, где жила Барбара. Вокруг темнели силуэты домов, белая изгородь смутно маячила вдали. Девушка остановилась и повернулась лицом к Гарни.

— Могу я вас кое о чем попросить?

— Конечно, — ответил Гарни, неожиданно почувствовав, что у него засосало под ложечкой, — о чем угодно.

— Помогите мне найти подход к родителям моих учеников. Если на моей стороне будет уроженец острова, кто знает здешних людей, ко мне будут относиться по-другому.

— Вы с ума сошли! В любой семье вам дадут от ворот поворот!

— А мне и не нужна любая семья. Я хочу поговорить лишь с некоторыми родителями.

— Зря вы это. Вас просто выгонят с острова.

— Не выгонят, если вы мне поможете.

Гарни притих на минутку, потом улыбнулся.

— А я-то думал… Да, промашка вышла!

— В чем?

— Я тоже хотел обратиться к вам с просьбой, вернее, с предложением. Собирался предложить вам выйти за меня замуж, выкинуть всю эту учительскую чепуху из головы, уехать ко всем чертям с этого острова и поселиться где-нибудь на материке. Вот такие у меня были задумки.

— Зачем уезжать? Разве жить на острове плохо?

— Я хочу жить как все нормальные люди. Не гадать, плохой будет год или хороший в смысле рыбы или моллюсков, не забивать себе голову этой чертовщиной. Зимой здесь возникает такое ощущение, будто сидишь в тюрьме. Если я не выберусь с острова, то наверняка свихнусь. Но, видать, мое предложение не стыкуется с вашими планами, так?

После долгого молчания Барбара произнесла:

— Да, думаю, что так. И все равно, благодарю вас.

— Ну и выбросьте его из головы.

— Ваше предложение так неожиданно…

— Оно остается в силе, если вы захотите покинуть остров.

Барбара покачала головой и повернулась к калитке.

— Пойдете со мной завтра на лодке? — спросил Гарни.

— С удовольствием. А куда вы собрались?

— Да никуда особенно. Просто хочу ее опробовать после ремонта. Там зажигание барахлило, но, по-моему, я его отладил.

— Я буду готова, во сколько вы скажете. Хотите, возьму с собой поесть?

— Конечно, если не трудно.

— Договорились.

Они стояли у изгороди, глядя друг другу в глаза. Наконец Барбара откинула задвижку и вошла в калитку.

— Я завтра позвоню, — сказал Гарни ей вдогонку.

Ее каблуки простучали по ступенькам, раздался скрип отворяемой двери, потом она захлопнулась. Гарни увидел, как в окне Барбары зажегся свет. Он повернулся к забору, размахнулся и всадил кулаком в затрещавшие тонкие доски. Забор покачнулся, а кулак словно огнем прожгло. Гарни пошел по тропинке обратно на Главную улицу.

Когда он вернулся в «Пальмовую рощу», его охватило уныние, грозившее перерасти в глухую тоску. Ему не хотелось ни пить, ни разговаривать, но Гарни знал, что, если он поддастся своему настроению, дело, скорее всего, кончится дракой, а это сейчас было не ко времени. Для драк время наступало в конце февраля или в марте, когда зимние штормы держали людей взаперти, а воющий ветер рвал нервы в мелкие клочки. Тогда неосторожное слово или неудачная шутка могли сыграть роль искры в пороховом погребе. Но сейчас драка была бы ничем не оправдана: наступил сезон, когда жители острова сплачивались перед натиском зимы в этакое бесшабашное братство, напоминающее экипаж тонущего судна, которое уже покинули пассажиры. Потасовка в это время означала бы, что зачинщику либо надоело жить на острове, либо он просто выпендривается: в обоих случаях друзья и знакомые отшатнулись бы от него.

Конечно, всех островитян нельзя было назвать друзьями: они четко делились на фракции, кланы и группировки по социальному положению, политическим убеждениям и профессиональным интересам. Однако в любом случае все обитатели острова крепко держались друг за друга, и горе тому, кто угрожал нарушить это единство.

Гарни толкнул дверь в «Пальмовую рощу» и вновь окунулся в дым, гомон и неистребимый запах солярки от обогревателей.

Леверидж выглядывал из кабинки. При виде Гарни он просиял и поманил его к себе, приветственно подняв бокал. Гарни подошел, и Леверидж сделал знак бармену.

— Я не хочу больше пива, — отказался Гарни, — скажи, чтобы налили водки, — и полез в карман за деньгами.

Леверидж посмотрел на товарища.

— Что-нибудь стряслось?

— Да нет. Просто не хочется пива.

Леверидж заказал рюмку водки, допил бокал и решил:

— Я, пожалуй, тоже выпью водки. Клем, тащи сюда две порции.

— Извиняюсь, — ответил бармен, — заплатите сперва.

— Подожди-ка, — заволновался Леверидж, — когда это я тебя обманывал? Что за новости такие?