Невероятная - Герцик Татьяна. Страница 11
– Ты же знаешь, что желудок… – принялась вразумлять ее хозяйка дома, но Виолетта, чувствуя в себе непреодолимый бунтарский дух, ее оборвала:
– Тебе надо, ты и ешь! Мне еще, слава богу, не пятьдесят лет, чтоб жрать всякую гадость!
Игорь Алексеевич осуждающе скривился, но вмешиваться в женские разборки не стал, а вот Кира Серафимовна, весьма болезненно относившаяся к своему возрасту, с силой бросила поварешку в супницу, расплескав зеленоватые брызги по белоснежной накрахмаленной скатерти, и угрожающе повернулась к возмутительнице спокойствия.
– Да что это такое! – ее голос повысился до противного визга. – Ты что, с ума сошла? Почему ты так отвратительно себя ведешь?
Виолетта не могла ответить на этот вопрос. Что-то внутри подзуживало на еще большие пакости, и она скандальным тоном сообщила:
– Может быть, потому, что ты ведешь себя как деспот?
Киру Серафимовну, всю свою замужнюю жизнь считающую себя идеальной женой и безупречной матерью, это провокационное заявление напрочь выбило из привычной колеи, и она завопила, уже не сдерживаясь:
– Это я деспот?! Да тебе дозволялось все, что только в твою пустую головенку не приходило! Да твой гардероб раз в пять больше моего! Да ты где только ни была, тогда как я…
– Тогда как ты вынуждена тщательно стеречь любимого муженька и ездить отдыхать только с ним, не то ведь уведут, – ехидно прервала ее дочечка. – Ты же папочку пасешь днем и ночью!
И тут Игорь Алексеевич не выдержал. Аккуратно положив ложку на стол, поднялся и со словами:
– Вы тут отношения выясняйте без меня, а я пойду пройдусь, проветрюсь хоть немного, а то что-то тошно стало, – покинул поле боя.
После его ухода скандал разгорелся с новой силой. Виолетта, вымещая на матери разочарование из-за Клима, наговорила той много неприятных слов. Но и Кира Серафимовна в долгу не осталась. Донельзя возмущенная и расстроенная, она выхватила из супницы поварешку и так приложила ею по лбу единственной дочери, что та пошатнулась и если бы не сидела, то непременно бы упала.
– Что, еще хочешь? – прошипела мать, едва сдерживаясь, чтоб не ударить еще раз. – Вот именно так нас воспитывал мой дед, когда кто-то начинал дерзить. Очень помогало, между прочим!
– Я ведь и сдачи дать могу! – огрызнулась дочь. – Что ты тогда будешь делать?
– Ты не посмеешь! – решительно отрубила мать. – И хватит! Ты и так испортила весь вечер! Даже отец не выдержал твоего хамства!
– Я вообще не понимаю, как он такую жизнь выдерживает, – Виолетта сморщила курносый нос, не желая показывать слабость, хотя лоб изрядно болел и чесался, а по лицу расползлись противные суповые капли. – Он же шагу ступить без твоего позволения не может. Эта твоя слежка и святого из себя выведет, а ведь он просто человек.
– Мы все с ним делаем вместе, – Кира Серафимовна взяла себя в руки и говорила уже почти спокойно. – Нам это нравится.
– Тебе это нравится, а ему равнофигенственно, – уточнила Виолетта.
– Не решай за других! – внутри у Киры Серафимовны снова начался неконтролируемый пожар. – Если бы его чего-то не устраивало, он бы давно мне об этом сказал.
Дочка ехидно рассмеялась:
– Ха-ха-ха! Вот как! Сказал? А ты что, умеешь слушать? Ты же никого, кроме себя, любимой, не слышишь! Я сколько лет говорю, что терпеть не могу этот дурацкий ночной супчик – и что? Ты пичкаешь им меня каждый вечер! А мне начхать, что он полезный, меня от него тошнит!
Величественно выпрямившись, мать приказала:
– А ну вон отсюда! И чтоб я тебя здесь больше не видела!
Фыркнув, Виолетта ушла в свою комнату и так шваркнула дверью, что во все стороны полетела штукатурка. Потревожить соседей она не боялась – квартира была двухуровневая, а самочувствие домработницы, обитавшей снизу, ее никогда не волновало.
Оставшись одна, Кира Серафимовна приуныла. Такого в ее семье еще не бывало. Все всегда было упорядочено и выверено до последнего миллиметра. И вдруг такое мерзкое безобразие! Что приключилось с дочерью? У нее даже в подростковом возрасте не бывало подобных эксцессов.
И Игорь тоже хорош! Нет, чтоб приструнить девчонку, как и положено отцу в таких ситуациях, он просто взял и удрал, снова бросив все разборки на нее. А она устала! Она ведь тоже человек, так же, как и все, подверженный плохому настроению, и вообще слабая женщина. Она всю жизнь избавляла мужа и дочь от всех бытовых проблем, стараясь, чтоб им жилось хорошо, – и вот благодарность!
Упрямо прикусив губу, налила себе уже остывшего супа и принялась есть, стараясь не замечать приевшегося вкуса и убеждая себя, что польза от него перевешивает его невкусность.
А неприятности скоро забудутся. Утром дочь пожалеет о своей вспышке, и все у них пойдет по-прежнему. Только вот нужно сказать Равие, чтоб спрашивала у Виолетты, чего та хочет на ужин, и готовить то, что попросит. Да и вечернего супу дочери больше не наливать, раз уж она столь категорически настроена против.
Выйдя из дома, Игорь сел на низкую деревянную скамейку в небольшом тенистом скверике, разбитом на территории дома, и рассеянно оглянулся вокруг. Интересно, эти большие деревья сохранились от маленьких частных домиков, что стояли на этом месте и были снесены при постройке высотки, или были высажены после? Он знал, что существуют технологии, позволяющие пересаживать уже взрослые деревья, но никогда этим вопросом не задавался.
А сейчас ему вдруг захотелось это выяснить. Он понимал отчего: не хотелось размышлять, в какое жалкое убожество превратилась его жизнь. Нужно думать о чем угодно, только не о себе самом. Иначе придется признать, что живет он глупо и безотрадно и что его аморфное существование подобно безвкусному супу, который он вынужден покорно глотать каждый вечер, чтоб не выслушивать очередную тоскливую нотацию от женщины, умудрившейся так подмять его под себя, что он и шагу без ее позволения ступить не смеет.
Он знал, что сейчас Кира названивает ему, чтоб потребовать немедленного возвращения. И лукаво усмехнулся – а не получится, телефон-то остался в квартире! Он ушел из дому в обычном домашнем костюме, хорошо, что теплом, – на улице было уже довольно-таки прохладно.
Куртку накидывать не стал специально, потому что подозревал о жучках, в нее вшитых. Иначе как бы жена узнавала, где он и что делает, особенно тогда, когда он «нечаянно» забывал дома или на работе телефон? Порой она даже знала, с кем и о чем он говорил. Конечно, в лоб она ни в чем подобном не признавалась, но по обмолвкам, нечаянно брошенным фразам, все становилось понятно.
Этот тотальный контроль унижал, возмущал и заставлял чувствовать свою ущербность. Но менять тем не менее ничего не хотелось. Игорь порой сердился на себя за свою инертность, но тут же находил оправдания: дочка еще маленькая, как с ней расстаться? И вот сегодня его маленькая дочка показала такие акульи зубки, что он ужаснулся.
Когда это она успела стать подобием перманентно уверенной в собственной непогрешимости Киры? Ведь он столько времени проводил с дочерью, стараясь этого не допустить. Виолетта с таким пренебрежением, граничащим с презрением, говорила и о нем, и о собственной матери. Обидно. Нет, что-то надо менять, но вот что? Уйти?
Он представил одинокие тоскливые вечера и поежился. Да и утраченного комфорта жаль. Обедать и ужинать в заводской столовой, самому стирать носки и даже посуду за собой мыть?! Под давлением непреодолимых бытовых трудностей желание начать новую жизнь быстро сдулось.
Игорь уже приподнялся, решив идти домой, есть-то хотелось, к тому же за безвкусным супом следовали довольно-таки приемлемые блюда – рыба, чаше всего красная, под каким-либо нежным соусом, курица в разных видах или нежирная телятина. Равия готовила хорошо, этого у нее не отнимешь. А суп ему тоже осточертел, вот он вслед за дочерью от него и откажется, проявит, так сказать, твердый мужской характер.
Из дома вышла хромающая девчонка с огромной собакой. Проваливающейся походкой прошла поодаль и вышла из калитки. Он проводил ее сочувственным взглядом. Он помнил, что говорила Кира – сирота, получившая здесь квартиру из милости. Он знал об особенности милой женушки поливать грязью всех, кто казался ей недостойным, но не спорил из-за полной бесполезности: любые возражения отметались ею как несущественные.