Костяной - Провоторов Алексей. Страница 82

Зоав подхватил из мха камень и могучим броском опрокинул неживую навзничь.

Лода схватился с третьим сердцеедом, выдернув из-под плаща кузнечную заготовку меча.

Я бросился мимо Ставры к оружию, пятная листья кровью; подхватил два самострела и нажал на спуск. Одна стрела вошла в грудь Лоды, вторая в висок. Неглубоко, но я понял, что он не железный.

Лода выбил топор из рук сердцееда первыми двумя ударами, но тот перехватил руку нежити своей лапой и сжал. Что-то загудело в воздухе, до визга, вся фигура Лоды завибрировала крупной дрожью. Ставра вскочила абсолютно нечеловеческим движением. Сорока в ее голове валялась оглушенная, и неживая ощущалась мной как пустое место. Теперь было понятно, почему эмоции у моих ведомых были такими нарочитыми и чуть запоздалыми: они лишь внушали дремлющей в теле птицы человеческой душе нужные сны. Только испуг смог нарушить положение дел.

Лода рванул руку и располосовал сердцееду пальцы. Подскочивший Зоав ударил Лоду ножом в бок – нож соскользнул, – а потом в лицо. Второй навалился на Лоду и подмял его по себя, сомкнув зубы на запястье, а окровавленной левой комкая плащ.

Я тем временем приладил еще одну стрелу и взвел самострел. Куда стрелять, я не представлял.

С тонким визгом красная игла пробила воздух, поле зрения перечеркнуло вспышкой, потом еще одной. Словно призрачное раскаленное лезвие, боевая магия полоснула сердцееда поперек спины, и он рухнул набок.

Лода выпрямился. Зоав изо всех сил ударил его в лицо подхваченной корягой. Ставра подняла руку, но я прыгнул между ней и Зоавом, спуская стрелу. Я метил в сочленение поясницы, но промазал. Она бросилась ко мне, чтобы отшвырнуть в сторону, и я ударил ее ножом, но без толку – она легко отбросила меня в листья.

Капюшон слетел с головы Лоды, его костяной головы, где верхняя часть человеческого черепа, скрепленная металлическими пластинами, соединялась деревянными и железными крепежами с какими то фарфоровыми амулетами, фигурами из медных нитей и прочей жуткой магической начинкой. Череп был разбит, под ним гуляли искры. Рука, раздавленная сердцеедом, разжалась, дергаясь; хаотично плясали железные суставы, деревянные фаланги с ложбинами для медных полос.

Ставра выбросила руку вперед, изящно, как в учебнике по фехтованию. С красной вспышкой лапищу Зоава срезало на самой вершине размаха.

Фонтаны лиловой крови зацепили разбитую голову Лоды, и голова эта внезапно взорвалась искрами, аж молнии проскочили. Запахло гарью и горячим железом, и неживой рухнул. Деревянные его части стремительно обугливались, потом нехотя задымился плащ.

Ставра хладнокровно шагнула навстречу Зоаву, тот с ревом атаковал ее длинным выпадом ножа, и ее клинок обрубил его вторую руку без всякой магии. Я не успел поразиться ее силе, когда она перебила сердцееду шею, и он упал.

Ставра подняла плащ. Набросила на свое тело, забрызганное чужой кровью, которая быстро темнела на морозе, источая запах свежесрубленной бузины.

Неживая подошла и подняла меня за волосы.

– Пошли дальше, эмпат, – сказала она. Я не знал такого ругательства. Наверное, что-то вроде психопата.

– Ты сдурела?! – спросил я. – Чтоб я нежить к живым вел? Ты что, смеешься?

– Нет. Я даже не издеваюсь. Сейчас начну, если не пойдем.

– А иди-ка ты льда поешь!

…Когда я пришел в себя, один мой глаз ничего не видел, заплыл. Кровь текла по лицу, по шее, впитывалась в рубаху. Я сидел спиной к стволу, почти как вчера вечером. Остальные обстоятельства от вчерашнего вечера разительно отличались, как будто после него прошел уже месяц.

– Итак… – сказала Ставра, и я понял, что ее меч упирается мне в тыльную сторону правой ладони. – Идем?

– Не-а, – ответил я и стиснул зубы до темноты в глазах, потому что она навалилась на меч всем своим железным весом и пробила мне руку. Я не заорал только потому, что у меня свело челюсти. Зато замычал я так, что чуть не захлебнулся слюной.

– Я сейчас поверну клинок, – предупредила неживая, и я лихорадочно затряс головой, не очень понимая, что мне надо выражать: согласие или протест.

Не повернула, чуть качнула.

Когда взрыв боли миновал, я открыл рот и прохрипел короткое слово:

– Иду.

Еще кусок боли – это клинок выдернули из раны. Нервная тошнота, как яд, проникла во все тело. Но я все же встал, опираясь о ствол.

Я собирался остановиться возле Ёнси, но получил удар между лопаток. Может, и к лучшему – он дышал, но Ставра, наверное, не заметила этого. Я надеялся лишь на Пел-Ройг.

…День перевалил за середину. Неживая шла позади, не опуская меча, я, спотыкаясь и прижимая поврежденную руку к телу, указывал путь. Эта дрянь перевязала мне раны, чтобы я не истек кровью, и теперь меня тошнило еще и от отвращения. Сороку она выбросила из головы, вроде бы даже живую.

Лужи подернулись ледком; шумели птицы, большая стая, но очень далеко. На тропе стоял чей-то заиндевелый капкан, и мы обошли его. Попалась старая железная ограда, вырастающая прямо из земли, вся исписанная сердцеедскими насечками. Я мало в них понимал, но, по-моему, это были ругательства.

Один раз упал и сказал, что, пока не поем, дальше не пойду. Есть старался долго. Прилагать усилий не нужно было, одной рукой получалось плохо.

Шел я путано, сворачивая где не надо, придумывая несуществующие препятствия, но все равно мы продвигались вперед, к Торнадоре. К живым – людям и нелюдям – которые не знали, что к ним приближается нежить.

У меня был план, один-единственный и крайне сомнительный.

И когда стальная рука резко взяла меня за плечо, я понял, что все идет как надо.

– Эй, мы ходим кругами, эмпат! Мы здесь проходили?

– Да неужели? – спросил я безо всякого выражения.

Ставра повернула меня к себе – капюшон съехал, пустая клетка вместо головы ужасала.

– Заблудились, да? – спросил я.

– Я думаю, нет, – ответила нежить. – Я думаю, ты тянешь время, и теперь тебе придется его наверстывать. Иначе я причиню тебе боль.

– Какой-то предсказуемый диалог, – сказал я, и быстрое лезвие резануло меня по щеке и, не успел я испугаться, – по шее. Неглубоко, но болезненно. – Промахнулась?

Вместо ответа она ударила меня железным кулаком, а когда я упал, наступила на пробитую руку ледяной подошвой и стала вдавливать ее в лесной сор. Я закричал во всю глотку. Просто не мог больше сдерживаться.

Она убрала ногу только через десять секунд, и, боги, я не хочу даже вспоминать, на что я был согласен в ту минуту.

– Итак, – сказала она, – теперь я готова выслушать, как мы можем перестать ходить кругами и начать действовать.

Если бы я согласился сразу, она могла бы мне и не поверить. А я хотел убедить ее, что она меня заставила. Поэтому с невероятным усилием ответил:

– Нет.

…По правде сказать, я отключился и пришел в себя только от железных ледяных пощечин. Рука, охваченная болью, занимала полмира. Я скосил взгляд и увидел, что к первой ране добавилась еще одна, в районе между большим и указательным пальцем. Не сквозная, но это меня не утешало.

– Ладно… – прохрипел я. – Что ты, тварь, хочешь?

– Я ж не тварь, – сказала Ставра. – Я нежить. Ты не путай.

– Пошла ты. В общем… Пошли.

– Ты вспомнил короткий путь?

– Я еще устрою тебе проблемы. Но, видят боги сквозь Стекло, вот тебе короткая дорога. Дай мне отдохнуть.

Я поплелся, баюкая раненую руку, как младенца. Пахло кровью, я не любил этот запах, но сейчас… Пусть, подумал я. Пусть.

Местность понижалась. А подошвы все глубже уходили в грязь. Мы вступали в Острый лес, и небо над нами мрачнело. Было очень холодно, но я шел и шел, пока голос Ставры не вырвал меня из какого-то мозгового оцепенения. Я обнаружил себя по щиколотку в иле. В двух шагах от стальной таблички на столбе, где значилось название этих мест: «Поника». Табличка стояла тут с войны. Мне всегда казалось, что она обломана и слово раньше было длиннее.

– Болота, эмпат? Надеешься, что я провалюсь?

– Я не так наивен. Но это короткий путь.