Зарубежный детектив - Сафьян Збигнев. Страница 4

Кортель сел в кресло за письменным столом... «Убийца должен был стоять у стола, — размышлял он. — Когда девушка вошла (а от двери до стола шагов пять), тот ударил ее...»

Два санитара вынесли тело. Врач, плохо выбритый здоровяк, закурил сигару и проворчал, что уж если говорить о нем, то он не думает, что был бы здесь еще чем-то полезен. На вопрос Кортеля о причине смерти ответил, что экспертиза все установит, но и без нее можно с уверенностью утверждать, что смерть повлек удар, нанесенный с большой силой тупым орудием в висок. Девушка скончалась почти сразу, добавил он.

В кухне была найдена ее сумочка, в которой обнаружили паспорт на имя Казимиры Вашко, год рождения 1950-й, без определенной профессии, проживает по улице Солнечной, 114. «На Мокотове», — отметил Кортель. С фотографии на него смотрела молодая девушка, пухлощекая, с большими глазами. «После смерти выглядит милее», — неожиданно и не к месту подумал он. Кроме паспорта, в сумке были дешевая губная помада, металлическая пудреница, семьдесят злотых разменной монетой и фотография мужчины, того самого, который сидел внизу, в зале. На обратной стороне фотографии стояла надпись: «Возлюбленной невесте, всегда твой — Антек». Офицер из опергруппы, поручик Соболь, тут же стал допрашивать Антека.

В отделении милиции Пущак подтвердил свои прежние показания: на виллу инженера Ладыня, которого не знал и никогда не видел, он пришел по приглашению Казимиры Вашко.

— Мы знакомы друг с другом около двух месяцев, — сказал он. — И... — Пущак замялся и опустил голову.

— Как следует из посвящения, вы собирались пожениться, — вставил Кортель, глядя в паспорт Пущака. Профессия — водитель, год рождения — 1943-й.

— Да, — тихо подтвердил Пущак. — Я любил Казю...

Они виделись часто. Пущак уже около года имел собственное такси. Они с Казей выезжали за город, а летом провели даже две недели на озерах. Казя жила у тетки, нигде не работала, а две недели назад Ладынь взял ее к себе домработницей. Работа была нетяжелой. Казя приходила с утра на три-четыре часа, убирала квартиру и делала покупки. Вечером, за день до этих событий, Казя сообщила Пущаку, что хозяева уезжают в отпуск, а ключи оставляют ей, чтобы во время их отсутствия она могла помыть полы и окна. Этим надо воспользоваться, говорила она, и он должен прийти, потому что они имеют в своем распоряжении целый особняк. Но у Пущака, по его словам, было мало времени, да он и не хотел идти туда. Однако Казя настаивала, ведь у них будет только один вечер, потому что на следующий день приезжают из провинции какие-то родственники хозяев. Они договорились встретиться в половине десятого. Опоздал он ненамного. Постучал в кухонную дверь, как она велела, но ответа не последовало. Подождав с минуту, он толкнул дверную ручку — дверь была открыта. Вошел в коридор и крикнул: «Казя!..» Ему никто не ответил... Нет, беспокойства он не почувствовал: подумал, что Казя притаилась где-то в темноте — она любила пошутить. Заглянул на кухню. Там горел свет. Увидел бутерброды и бутылку рябиновки, крикнул еще раз: «Казя!» — и вошел в зал. Только тут охватил его страх: он увидел открытые шкафы, кипу белья и книг...

— Не знаю, — говорил он, — что тогда со мной было. Я побежал наверх, там тоже горел свет, настольная лампа в кабинете. А Казя лежала на полу... Тогда я и позвонил к вам, — медленно закончил Пущак.

Его долго не задерживали, хотя и не очень-то ему верили. Поручику Соболю более интересными представлялись показания Ядвиги Скельчинской.

Скельчинская сказала, что видела грабителей, когда те выходили из особняка. Она тотчас побежала к телефону и потому не могла заметить входящего Пущака.

— Как долго сидела пани около окна?

— Минут пятнадцать, — сказала Скельчинская. — После ужина.

Это означало, что грабители действовали в особняке по крайней мере двадцать минут...

...Казимира Вашко готовит на кухне ужин для своего жениха. Скажем, уже девять часов, но она еще не торопится, поскольку Пущак придет только через полчаса. Грабители вырезают стекло в форточке и попадают в зал. Они уверены в том, что в доме никого нет. Или знают о присутствии девушки? Казя должна их слышать. Она боится войти в зал? Или они не заглядывают на кухню? А может быть, в тот момент Казя была наверху и, услышав шум в зале, спряталась в кабинете?

В сущности, сейчас это не так важно, по крайней мере на этой стадии следствия. Важны пока показания Скельчинской.

Пани Ядвига долго находилась в отделении милиции и оказалась особой весьма разговорчивой. Она пространно описала трех подозрительных типов под фонарем.

Кортель снова стал читать показания Скельчинской.

— Я знаю инженера Ладыня и его жену, — торопливо сказала та, когда Кортель на мгновение оторвался от протокола. — Очень порядочные люди, только немного легкомысленные. Что я хочу этим сказать? Что часто приглашают гостей и сильно пьют водку... Он руководитель какого-то института, она служащая в министерстве. Кажется, в торговом... Вы спрашивали об этой девушке. Я ее видела раза два, когда ходила за покупками, но никогда с ней не разговаривала. Предыдущую, да, предыдущую знала, потому что она иногда приходила ко мне, чтобы что-нибудь одолжить или просто поговорить. У них девушки менялись часто. Это дом, в котором нелегко работать, пан начальник, — оба неорганизованные, а она никогда ничего сама не сделает. Предыдущая домработница очень жаловалась...

...В котором часу выехал инженер Ладынь? Я могу точно сказать: в пять. Вывел автомобиль из гаража, погрузил чемоданы, помахал мне еще рукой. Я стояла в это время в саду, а он крикнул: «До свидания!» — а потом добавил, что у него через час самолет в Будапешт. Нет, я не знаю, куда он дел машину, может, оставил в аэропорту. Но я очень удивилась, когда он часа через два возвратился...

— Как возвратился?

— Обыкновенно. Я увидела машину. Ладынь прямо влетел в дом и тут же выбежал и уехал. Наверное, что-нибудь забыл... И как это он?..

— Но ведь самолет должен был вылететь в восемнадцать.

— Может, опаздывал...

Кортель устало положил протоколы в папку. Кажется, его беспокойство имеет основание. А дело казалось таким простым...

За окном сгущались сумерки, свет от машин, едва пробивая туман, причудливо преломлялся, снова напоминая ему о загадочном происшествии на переезде... Может, позвонить Беганьскому? Но что он-то ему скажет? Кортель представил себе его ироническую усмешку... А впрочем, надо еще раз вызвать этого Пущака и выяснить, чем хочет дополнить свои показания жених Казимиры Вашко...

Пущак сидел выпрямившись, руки положил на колени. По его лицу катился пот, ладони были влажные.

— В общем... пан... все равно сами узнаете. Я не мог жениться на Казе.

— Почему?

— Потому что четыре дня как женат. Этого еще нет в документе, но... Через пять месяцев у нас с Яниной будет ребенок.

— Казимира Вашко знала об этом?

— Нет. Я ничего ей не говорил. — Его плоское лицо как бы размякло. — Я говорю правду, пан... Я любил ее. И она меня тоже...

— Почему женились на другой?

Пущак долго молчал.

— Не знаю, пан... Я должен был жениться...

— Из-за ребенка?

— Не только это... Ее отец дал мне деньги на такси. А мне нечем расплачиваться...

Кортель привычно постукивал спичечным коробком по столу, уже не думая об Антони Пущаке. Плотный туман, насыщенный выхлопными газами, проникал в кабинет. Кортель встал, чтобы закрыть окно, и так близко от себя увидел лучи фар, внезапно ослепившие его, что не выдержал, отскочил от окна. «Кажется, схожу с ума...» — мелькнуло у него в голове.

— Значит, вы боялись сказать об этом Казимире Вашко? — обратился он к Пущаку.

— Да, — торопливо согласился Пущак.

— И обещали на ней жениться?

— Да.

— На что же вы надеялись?

— Не понимаю.

— Что, по-вашему, сделала бы убитая, узнав о вашем обмане?

— Не знаю. Пожалуй, ничего бы не сделала. Мне было жаль ее... Очень жаль.