Глаза Сатаны (СИ) - Волошин Константин. Страница 6

Через пару дней в буераке появились три казака. Они оставили лошадей пастись и полдня рыскали по нему. Ивась часто слышал их, дрожал в страхе, однако и на этот раз пронесло. Но услышанные слова ещё больше испугали его, повергай в очередной ужас. А услышал он вот что:

– Этот Нос, будь он проклят, чует моё нутро, где-то здесь обретается. Я думаю, что стоило бы притащить сюда его собаку. Она-то обязательно его учует, и мы его словим.

– Надо бы раньше об этом вспомнить, – устало заметил второй казак.

– Всего не упомнишь. Но завтра обязательно с его кобелём приду. Уверен, что мы его схватим. Ярема обещал по пять злотых за него, кто приведёт.

– Ну паршивец! Чего натворил! Зазноба, видишь ли! Молоко ещё не обсохло на губах, а туда же! Весь в своего батьку.

– Ты что, его знал раньше?

– А как же! Вместе казаковали не один год. В молодости. Знатно за бабами бегал. Не одну испоганил, шельмец! Ха-ха! Прыткий был, да вот сынок обгадил. Ха!

– Ещё платить придётся убытки. Ярема теперь с него не слезет. По миру пустит! Он такой! Спуску не даст.

Услышанное ещё больше повергло юношу в уныние и страх. А тут ещё об отце такое услышать. Слёзы сами навернулись на глаза, спазм комком закупорил гордо, а сдерживаемые рыдания сотрясли тело.

Мысль о самоубийстве снова вспыхнула в голове. Она огнём обожгла сердце, прокатилась внутри волной ужаса, жалостью к себе. Ивась зарыдал, не в силах больше сдерживаться.

Ночью он почти не спал. Кошмары маячили перед глазами один другого страшнее и ужаснее. Он почти не вспоминал Ярину, а когда она возникла перед внутренним взором, оказалось, что её образ легко заслонился его собственным горестным, безвыходным положением. Это нисколько не удивило, в голове не засело, словно он оказался равнодушным ко всему, что недавно происходило у него с этой девушкой.

Постепенно злость, остервенение овладели юношей. Он мстительно задумался, а потом со злорадством подумал: «Хорошо бы перед бегством ещё наведаться в село и подпалить ещё раз! Меня там ждать не могут. Уверены, что я в страхе забился в нору и дрожу, как заяц!»

И тут вспомнил о собаке. Казак грозился утром прискакать сюда. Это с быстротой молнии блеснуло в голове. Он вскочил, больно ударился в темноте головой о потолок, потёр ушиб, собрал узелок с остатками харчей и полез наружу, не обращая внимания на царапающие колючки куста.

Ночь перевалила за середину. Юноша про себя чертыхнулся, упрекнув себя, что понапрасну потерял столько времени, забыв столь важное для себя. Страх гнал Ивася дальше, пока он не подумал, что надо скрыть следы от собаки. Огляделся, сообразив по звёздам, что идёт на восток. Вспомнил, что Рось протекает в двух вёрстах севернее и решительно направился к ней.

Парень спешил. Времени оставалось мало. Через три часа начнётся рассвет. Почти бегом достиг реки, вошёл в неё и побрёл на запад по воде. Местами он проваливался по пояс в глубину, это его не смущало. Вспомнил с лёгкой усмешкой, что давно не купался.

Пройдя с версту, устав, вышел на берег продрогший, мокрый и растерянный. Куда дальше идти, Ивась не знал, но страх гнал его, и он продолжил спешно шагать дальше на запад. Босые ноги начинали побаливать от уколов, покрылись мелкими царапинами, щемили.

В голове было пусто, но до безразличия ещё не дошло. После рассвета оглянулся назад, но ничего не увидел, кроме всхолмленного пространства с редкими рощицами вблизи логов и буераков.

Спустился в один из них, когда солнце брызнуло своими лучами на привольные земли. Деревень поблизости видно не было.

Усталость сморила хлопца. Ночь без сна ощущалась. Перекусил, оставил чуточку на обед, укрылся в тени кустарника и мгновенно заснул.

Муравьи разбудили его своими укусами. Солнце показывало за полдень.

Хотелось пить, но лог был сухим, а до речки было больше версты, как ему казалось. И страх держал его на месте.

Ивась вылез из лога, осмотрелся. Было пустынно, тихо и жарко. Жажда успела сделать рот шершавым, но страх от этого не уменьшился. Он решил перетерпеть, дождаться ночи и только тогда идти к реке.

На его счастье он нашёл на пологом склоне обильно росшую землянику. Он ползал по траве, набивал рот вкусной, разогретой ягодой и блаженно чавкал весь в розовом соке, липком, привлекающем ос и пчёл.

К вечеру он докончил остатки еды и со вздохом сожаления свернул тряпицу и аккуратно запихнул в карман холщовых штанов.

Ивась сидел на краю лога в ожидании темноты, чтобы пойти к реке. Сумерки тянулись долго, нетерпение росло. Юноша уже порывался пуститься в путь, когда справа услышал далёкие звуки позвякивания уздечек и приглушенный перестук подкованных копыт коней.

Внутри похолодело. Бросился на землю и затаился. Вскоре он увидел двух всадников, неторопливо приближающихся к логу. В пятнадцати шагах от него они проехали в лог, негромко переговариваясь.

Ивась признал в них казаков, но чужих, не из села. Страх отпустил его, захотелось подойти к ним, людское общество звало его. Он сильно переживал одиночество и теперь колебался, не зная на что решиться.

Всё же жажда давала себя чувствовать. Парень решил, что эти казаки неспроста путешествуют одни и решили остановиться в этом уединённом месте. И поспешил к реке, оставив встречу с казаками на потом, если осмелится.

Юноша оглянулся назад, стоя во весь рост. Проследил, как казачьи тёмные силуэты исчезают в рощице, раскинувшейся на краю пологого лога, и пустился к реке.

Назад возвращался с полным кувшином воды, оставшемся от последней передачи матери. В нём ещё катались капли кислого молока, он их тщательно высосал, даже выпил с водой, не решившись вылить мутную воду в реку.

Теперь хотелось есть, и людского общества. Его тянуло к тем казакам, что так неожиданно и таинственно появились перед ним. Страх всё же боролся с этими порывами, а мозг перебирал возможные варианты и остановился всё же на знакомстве. Решил, что не обязательно говорить им всей правды. Можно наплести, а проверить им всё одно нет возможности. А так есть вероятность, что его примут, хоть у него и нет коня. Но он готов последовать за ними и пешком. Это его нисколько не страшило.

Ивась осторожно пробрался к роще. Свет костра показал расположение казаков. Вот и кони, стреноженные, пасутся поблизу. Вскинули головы, настороженно навострив чуткие уши. Послышался голос одного казака:

– Что-то встревожило коней, Демид. Пойти глянуть?

– Можно, – отозвался второй голос. – Да что тут может быть?

Ивась испугался, но тут же выступил вперёд, поближе к свету костра.

– Это я, Ивась, паны казаки. Я один. Можно к вам?

– Ты откуда взялся такой? – поднялся тот, кого назвали Демидом. – Подойди-ка ближе. Посмотрим.

Ивась несмело подошёл и остановился у костра.

– Что молчишь, хлопец? Отвечай, коль старшие спрашивают.

– Да вот, паны казаки, убёг из дому, – промямлил Ивась.

– Бывает, – молвил тот, что поднялся раньше проверить коней. – Ты откуда будешь?

Ивась назвал свою деревню. Демид заметил:

– Недавно мы её видели издали. Так, Ивась, так тебя кличут?

– Так, пан казак. Вот вода у меня, не хотите попить, – и юноша с готовностью протянул кувшин.

– Оставь себе, хлопец. Мы вдосталь напились, переходя реку. Садись к огню, а то комарьё заест. Небось харча нет, а?

Ивась сглотнул слюну, промолчал, а Демид посмотрел на товарища, подмигнул, бросил с усмешкой:

– Карпо, брось-ка хлопцу кус хлеба, да репы с луком. Думаю, от этой еды его не своротит, а, Ивась?

– Благодарствую, пан казак, – несмело ответил Ивась, а Демид ещё спросил, с интересом разглядывая гостя:

– Фамилия у тебя имеется?

– Нас все кличут Нос, пан казак.

– Ну правильно, хлопец! – хохотнул Демид, показал на нос Ивася и добавил: – С таким носом другого прозвища и быть не могло. У отца, небось, такой же?

– Ага! – улыбнулся Ивась, и обиды никакой не почувствовал.

– И откуда такой нос взялся у твоей родины, ха? Кто твой отец?