Я, колдунья и полосатый кот (СИ) - Волков Игорь Владимирович. Страница 9

— Давай-ка его подпоим! — продолжил Василий. — Я к хмелю стоек, молодяжнек же окосеет знатно, язык развяжется...

— Мнится мне, Васютка, — засомневалась Агриппина, — помыслы твои корыстные. Опять желаешь за воротник заложить да в слюни упороться...

— Помилуй, матушка! — возмутился кот. — Об общем благе радею! Воротника у меня отродясь не водилось! Хлебал горькую, грех не признать, бо на душе кручина лютая. Но нынче, в лихую годину, позволь мой порок позорный на службу селению нашему поставить!

Травница промолчала.

— Я с ним побаю, мол, то да сё, горлица наша осерчала шибко, погорячилась, повиниться желает. Ты ж на стол снеди метни, садовины разной, мерник перевары сыченой, четверть настоек душистых. Ни слова не молви, будто стыдно тебе говорить с Юрой этим. Разомлеет, оклякнет, тады я его в лапки-то и заграбастаю.

Я нахмурился. Вот так, да? Окей, поиграем по вашим правилам! Сделаю вид, что ничего не слышал. Тем более, выпить предложат, накормят, а после я уже Васяна разводить начну. Не верю, что котяра умнее меня.

***

Когда все формальности утрясли и я сделал вид, что повёлся, мы с котом плюхнулись за стол, ожидая, пока Агриппина, порхавшая туда-сюда, организует нам попойку. За околицей надрывался петух. До меня дошло, что наступило утро. Время суток перемешалось с событиями, я потерялся. Как там говорят? С утра выпил — весь день свободен? Отлично!

На белоснежную скатерть запрыгнули глиняные тарелки с росписью, наполненные ягодами, которые я не рискнул есть в саду, молодыми яблочками, зеленью, свежей репой и нарубленной кольцами морковью. Появилась мисочка с маринованными грибами. Шляпки мелкие, ножки тоненькие. Есть жалко. Персонально Василию травница презентовала блюдо с сырой рыбой. Передо мной плюхнула мясное желе или студень. Внутри него я увидел кусочки чего-то белого, предположительно, чеснока. Запах приятный, обязательно попробую. По центру, на потёртую дощечку, Агриппина поставила шкварчащую сковороду, откуда поплёвывалась кипящим жиром яичница с салом. Довершили прекрасный натюрморт три запотевшие литровые бутыли с настойками и бочонок объёмом с ведро, о содержимом которого я не догадывался.

— Я в холодную, — бросила травница. — Кличьте, коль понадоблюсь.

— Юра, плескани-ка мне пенного, — попросил кот, придвинув две кружки и указав на бочонок. — Сам не могу: у меня лапки.

Я наполнил ёмкости, уловив сладковатый запах мёда. Мы чокнулись. Василий влил в себя всю кружку, крякнул, облизнул нос с усами, где осели пузырьки пены. Я пригубил и... Последовал примеру собутыльника, вылакав медовуху до дна. Сахарная, чуть кисловатая, приправленная чем-то похожим на мяту, освежающая и бодрящая.

— Закусим! — безапелляционно приказал кот. — Иначе к полудню под стол повалимся.

Вилок почему-то не было. Я взял ложку, выковырнул кусок яичницы, отправил в рот. Василий привстал, погрузил морду в миску и, урча, втянул несколько долек рыбного филе. Прянул ушами, муркнул, постучал когтем по кружке. Алкаш усатый! Я налил, мы снова выпили, закусили, повторили процедуру. Тело расслабилось. Ни странные тени, ни мордобой с Агриппиной не казались чем-то из ряда вон выходящим. Подумаешь, колдунья... Или призраки какие-то! Может, к ней мама с папой в гости приезжали, я же семейную идиллию разрушил, вмешавшись... Некрасиво!

— А раскрой-ка, Юрок, тайну, — кот приступил к допросу, — откель ты нам на голову свалился?

— Понятия не имею, — признался я. — Точнее, «откель»-то знаю. Из города. Вот как, загадка.

— «Огород» ведаю, «город» — нет... — Василий почесался. — Энто место какое-то, верно?

— Поселение громадное, — пояснил я. — Там автомобилей много, дома высокие, по двадцать пять этажей... Ну, ярусов таких, будто избы друг на друга поставили.

— Двадцать пять?! — кот встрепенулся, едва не свалившись с табурета. — На кой столько?! Мы подклет за ненадобностью не строим, подполом обходимся, бо по вёснам водицей не подтапливает, а у вас хоромами в небеса тычут... Брешешь, поди.

— Доказать могу.

Я достал телефон, порылся в фотках, нашёл селфи на фоне нашего квартала.

— Вот!

Василий посмотрел на экран, отшатнулся, зашипев, и выпустил когти.

— Эй, полегче! — крикнул я. — Расслабься!

— Ты, значится, колдун! — прорычал кот.

— Почему?!

— А как ты посередь штуковины неведомой оказался?

Вон оно что! Испугался селфака моего! Мне, наоборот, он нравится. Классный вышел. Больше всего лайков на него накидали.

— Это просто фотография... — принялся объяснять я. — Как картина. У вас никто разве портреты себе не заказывает? Облик свой не запечатляет на холсте или бумаге?

— Смекаю, про што ты, — Василий успокоился. — Токмо у нас вышивают аль на лубке малюют.

Я приподнял бутылку настойки. Кивок с противоположной стороны стола подтвердил готовность квасить дальше. Бочонок мы уже опустошили, пора повышать градус. Плеснул в глиняные чарки, одну из них придвинул коту. Заворожено наблюдал, как он раскрывает лапу, выпускает из неё здоровенные когти, затем резким движением сжимает, надёжно фиксируя стакан. Интересно, он сразу так умел или из-за пьянства научился?

— Слушай, Васян, — я подлил в мгновенно опустевшую чарку, — почему меня деревенские не тронули? Чужака же первого на вилы поднимают, когда беда случается... Люди напуганы, не знают, что делать, а тут есть отличная возможность выпустить пар... И ей никто не воспользовался. Агри-то, похоже, лишь прикидывается простухой.

— Будем здравы, молодяжнек! — Василий закинулся настойкой и закусил грибочком. — Дело в равновесии, што травницы поддерживают. Испарится оно, и каюк нам! В стужень морозы не лютуют да уброда много, озимые укрывающего. В половодень все луга водицей умываются, а в деревне её ровно столько, штоб огороды не иссохли. Цветень наступает — зелено вокруг, плодородно. Жатень приходит с урожаем богатым. Но энто вкруг селенья нашего. Вёрст пять протопай, сразу в степь плешивую попадёшь. Ни лесов, ни рек, ни ручьёв. Дураков нет себе могилу рыть.

— Неужели все безропотно правила приняли? Вообще никто бунтовать не пробовал?

Я поднёс чарку к губам, выдохнул, выпил. Ожидал горечи или обжигающего вкуса, характерного для спирта. Ничего. Словно ледяной колодезной воды хлебнул. Мгновение спустя во рту начало возникать сложное послевкусие, ягодно-травянистое. Настойка провалилась в желудок, распространяя за собой тепло. Я довольно замычал, схватил бутылку и накатил нам добавки.

— Пытались, да. Годков десять тому. На левом берегу, окромя Новосёлки, Ковыльники стояли. Тамошние возжелали поперёк своей травницы пойти, грозились хату подпалить, коль перечить вздумает. Та молча в короб одёжу попихала, припасов собрала, дворнягу свою прихватила да отчалила неведомо куда. Меньше года прошло, сгинули Ковыльники. Лядо на их месте. Едва остовы изб разглядеть можно. Кто поумнее, по другим селениям успел разбежаться. Самые упрямые ворон с крысами накормили.

Кот помолчал, доедая рыбу.

— Аще травница кого в хорому пустила, он её гостем почитается. Трогать нельзя. За околицей, правда, могли поколотить, кабы поймали до разговора. Теперича пальцем не тронут.

— Зачем, кстати, вы несколькими деревнями живёте? — спросил я. — Собрались бы в одном месте, удобнее же! И поля обрабатывать, и скотину пасти, и растить всякое для пропитания. Колдуний, опять же, сразу три штуки. Магия мощнее.

— Што ты, дурень! — замахал лапами Василий. — Нельзя чары в одном месте накапливать! Беда случится! Там, откуда мы пришли, живых не осталось, бо меры колдовства никто не ведал!

«Интересно, — подумал я, — получается, здесь все неместные?»

Кот, тем временем, приложил коготь к губам, спрыгнул на пол и покрался к печке. Подковырнул половицу рядом с ней, приподнял, вытащил две бутылки. Такие же, как на столе.

— У меня под мостиной тайничок, — шёпотом объяснил Василий. — Давай сюда полные, а пустые ставь рядом с початой.

Я повиновался. Кот приладил половицу на место, вскарабкался на табурет, пробасил: