И снова весна... - Хенкс Мэрил. Страница 1

Мэрил Хенкс

И снова весна…

Пролог

С некоторых пор Марджори Лоуэлл возненавидела весну — весной она возвращалась на каникулы домой, к родителям.

Нет, она, конечно, по-прежнему обожает время буйного цветения в Корнуолле, когда в Лондоне только-только начинают распускаться почки. И дом, в котором родилась и выросла, ей дорог.

Построенный чуть ли не два века назад, он неоднократно реставрировался и перестраивался. Тем не менее его считают памятником архитектуры восемнадцатого века. За два столетия в нем выросло несколько поколений аристократического рода Лоуэллов. Именно происхождение, которым непомерно гордились ее родители, леди Патрисия и лорд Стивен Лоуэлл, накладывает на Марджори тяжкую обязанность вести себя «как подобает».

Проблема состоит в том, что с первого момента своего появления на свет и в течение вот уже восемнадцати лет она разочаровывает своих родителей. Во-первых, они ждали мальчика, во-вторых, Марджори упорно не желала вести себя «как подобает». Няни, а затем гувернантки, которым вменялось в обязанность исправлять дурные замашки их девочки, ничего не могли с ней поделать. Родители меняли их так часто, что Марджори не успевала ни к кому из них привязаться. А сами родители вели светский образ жизни: коллекционировали картины, участвовали в престижных выставках, играли в крикет, много разъезжали по всему миру, устраивали приемы. Большой капитал, перешедший к ним по наследству и к тому же удачно вложенный, приносил изрядный доход, который позволял им вести такой образ жизни, который Марджори ненавидела с детства.

— Гадкий утенок, — говорила Патрисия извиняющимся тоном после очередной проделки дочери.

— Не забывай, дорогая, — напомнила ей как-то ее старшая подруга миссис Эйкройд, — что из таких гадких утят вырастают прекрасные лебеди.

— Только и остается надеяться на чудо, — вздыхала миссис Лоуэлл.

Но годы шли, а чуда не происходило. По-прежнему скучным светским приемам Марджори предпочитала работу в конюшне, верховую езду без седла, ныряние с мальчишками со скал и другие, неподобающие для аристократки развлечения. Даже многолетнее пребывание в школе-интернате для привилегированных детей не изменило младшую Лоуэлл.

Глухая стена взаимного непонимания между Марджори и ее родителями заставляла ее чувствовать себя изгоем в родном доме и все больше замыкаться в себе. И, хотя к восемнадцати годам она действительно превратилась из нескладного существа неопределенного пола в красивую длинноногую девушку с копной по моде коротко стриженных рыжевато-каштановых волос, в ее отношениях с родителями ничего не изменилось.

Пропасть, разделявшая их, стала, казалось, непреодолимой, после того как Марджори категорически воспротивилась обручиться с Кристофером Эйкройдом, который был старше ее на десять лет. Миссис Эйкройд, мать Кристофера, была не столько огорчена, сколько удивлена, потому что с детства Марджори была очень привязана к ее сыну и считалась с его мнением. Только он был способен понять необузданный характер и страдания этого, в сущности одинокого, ребенка. За что Марджори всегда платила ему доверием и относилась, как к старшему брату. Поэтому после скандала с родителями, который выразился в том, что их лица приобрели еще более холодное и высокомерное выражение, Марджори решила сама объясниться с Кристофером.

Она поделилась с ним своими планами на ближайшее будущее, в которых не было места даже мыслям о замужестве. Кристофер одобрил намерение Марджори поступить в художественный колледж Лондонского университета, после чего обрести наконец независимость. Тем более что сам не раз советовал ей выбрать профессию искусствоведа, обнаружив у нее еще в подростковом возрасте серьезный интерес к искусству.

В отличие от Марджори Кристофер умел скрывать от окружающих свои чувства, что давало ему возможность избегать конфликтов. Но в Марджори ему нравилось все. Несмотря на разницу в возрасте, их вкусы совпадали. Если речь заходила о музыке, то свои симпатии они, не сговариваясь, отдавали пианисту Джону Лиллу. Вместе восторгались картинами молодого художника Дэвида Иншоу, увлекались творчеством драматурга Алана Эйкборна. Но больше всего Кристофера восхищала в девушке ее искренность, прямота, естественная манера поведения. Ему и в голову не пришло обидеться в ответ на ее просьбу отложить на неопределенное время их обручение, высказанную так непосредственно и прямодушно. Кристоферу казалось, что душа Марджори для него, как и прежде, открытая книга. Но он ошибался, потому что накануне в ее жизни произошло событие, которое рано или поздно происходит с каждой девушкой.

В одно прекрасное майское утро Марджори проснулась и сразу ощутила странное беспокойство, словно кто-то настойчиво звал ее куда-то. Сдержав порывистое желание немедленно бежать в конюшню и помчаться очертя голову на своем любимом жеребце Хоппи неведомо куда и зачем, она осталась лежать в постели и попыталась разобраться, что могло вызвать у нее такое необычное состояние. Наверное, что-нибудь приснилось, мысленно отмахнулась она и встала. Постояв под душем и одевшись для верховой прогулки, Марджори нарочито медленно прошлась по дому, обитатели которого еще спали, потом спустилась в кухню, где у плиты уже колдовала Розитта.

Никто в доме не знал точно происхождения и возраста Розитты. Известно было, что как-то в одну из послевоенных зим лорд Лоуэлл, дед Марджори, привез из Лондона смуглую девочку с большими черными глазами. Не зная ее настоящего имени, которое она отказывалась назвать, нарекли ее Розиттой и воспитывали почти как родную дочь. Она блестяще окончила школу, но дальше учиться отказалась и после смерти старой кухарки добровольно взяла на себя ее обязанности, в чем преуспела необыкновенно. Замкнутой она была с детства, постоянно держала дистанцию с членами семьи, к чему все давно привыкли. Но Марджори могла поклясться: если бы Розитта высказала все, что думает об их семейке, это была бы потрясающая речь.

Зыркнув на Марджори черным глазом, Розитта буркнула что-то, смутно напоминающее утреннее приветствие, и скороговоркой поинтересовалась, соизволит ли мисс позавтракать.

— Чай с гренками, если можно, Розитта, — попросила Марджори.

— Есть пышки, — лаконично сообщила Розитта.

— Пусть будут пышки, — ответила Марджори с отсутствующим видом и присела к кухонному столу.

Через минуту перед ней стояла чашка крепкого чая, блюдо с горячими пышками и яблочный мармелад.

А что же мне снилось сегодня? — пыталась припомнить Марджори, но ничего не выплывало из подсознания. Незаметно для себя она уминала пышки, меланхолически разрезая каждую и вкладывая внутрь ломтики божественного домашнего мармелада. Протянув руку за очередной пышкой, Марджори очнулась от задумчивости, потому что блюдо опустело.

— О Господи! Что я наделала?! Это твоя вина, Розитта! У тебя все так вкусно, что я опять наберу лишний вес!

— Поправиться вам не мешает, мисс, — заметила Розитта с плохо скрываемым удовольствием от похвалы. — Похоже, в вашей школе детей морили голодом, — добавила она ворчливо.

— Розитта, сколько раз я тебя просила не выкать хотя бы мне. И не «мисс» я для тебя, а Мардж. Мы же договаривались с тобой, забыла? — с досадой сказала Марджори. — В школе нас голодом не морили, а я и так похожа на пышку, как говорит Патрисия.

— Слава Господу, что не на свою мамашу! — вдруг вырвалось у Розитты.

— Я бы хотела быть похожей на тебя. — Марджори обхватила ее за тонкую талию. Несмотря на возраст, Розитта стройностью фигуры могла бы соперничать с любой девушкой в округе. — Спасибо тебе. — Марджори чмокнула Розитту в щеку и вышла из кухни.

В конюшне Хоппи встретил ее тихим радостным ржанием и загарцевал перед ней.

— Застоялся, малыш, — ласково сказала Марджори и потрепала гриву своего любимца. — Стой спокойно, сейчас мы с тобой разомнемся.