Крепкий орешек II. Шесть дней Кондора [сборник] - Беркли Джон. Страница 10
Чуть сбоку, в нескольких метрах, зияла, как рана, грязная канава, оголяя толстые жилы кабеля. Работа кипела.
У заднего крыльца с сигаретой в зубах застыл Гарри Краун. Увидев бегущего Тома, он посмотрел на часы, сплюнул, бросил окурок себе под ноги и тщательно растоптал ребристой подошвой бутсы.
— Где Кокренс? — вопрос прозвучал довольно резко.
— Он остался там, — негр махнул рукой в сторону здания аэропорта и влетел в помещение.
Полковник Стюарт стоял в центре комнаты, склонившись над расстеленной на столе картой и высчитывая время, оставшееся до прибытия самолета.
Это уже была не церковь. Вдоль стен расположились радары, контрольные приборы, панели радиосвязи. Казалось, это настоящий диспетчерский пункт. Да нет, не казалось. Это и БЫЛ НАСТОЯЩИЙ диспетчерский пункт, полностью дублирующий КДП башни Далласа.
Том застыл за спиной полковника, не решаясь нарушить его работу. Стюарт даже не поднял головы. Он только оторвал карандаш от бумаги и, опираясь двумя руками о стол, бросил:
— Ты опоздал.
От этих слов Тома передернуло, как будто по его телу пропустили ток.
— Простите, полковник, но у нас там были проблемы… Какой-то полицейский, возникший неизвестно откуда… Он убил Кокренса. Я еле успел уйти, — Том стоял навытяжку и смотрел на Стюарта не мигая.
Это ничего не меняло. Ну погиб Кокренс… И что? Гибель одного человека не дает права другому опаздывать к назначенному времени. Здесь все рассчитано по минутам и не должно быть ни малейшего нарушения графика. Иначе, вся четко продуманная операция рухнет к черту!
Полковник выпрямился.
— Ты пришел за моим решением?
— Да, сэр. Но Кокренс…
Стюарт не дослушал. Глядя прямо в глаза негра, он достал из кобуры «кольт».
— Наказание будет жестоким, — черное дуло ткнулось в потный лоб Тома.
Негр молча смотрел в водянисто-серые глаза, не отводя взгляда. Палец медленно потянул курок… Раздался сухой щелчок… и… Ничего. В барабане не было патрона…
Он сумасшедший. Ему доставляет радость убивать. Этот псих пустит пулю в лоб родной матери, если та не успеет вскочить, когда он прикажет: «Встать!»
Полковник весело оскалился. Его позабавила собственная шутка. Но каков парень! Даже не вздрогнул. Отличный боец. И, согнав с лица улыбку, Стюарт жестко закончил:
— Еще раз подведешь меня, и чердак будет пустой. Свободен, — и снова отвернулся к карте.
Стрелки на часах показывали 4 часа 25 минут.
Лайл Тодор — первый пилот военного самолета ФМ-1 — был в отличном настроении. Это его последний полет. Честно говоря, ему давно все осточертело, и он даже рад, что может уйти на пенсию.
Старушка Мэри прогрызла ему уже всю черепушку. Когда да когда мы сможем пожить по-человечески. В ее понятии «по-человечески» — означает либо мотаться туда-сюда по всей стране, либо принимать гостей, либо играть с ней и ее трепливыми подругами в бридж! Все. Другие варианты рассмотрению и обсуждению не подлежат.
Но в одном она права. Пора поберечь здоровье. Сердчишко действительно пошаливает. Он и так слишком долго ходит на медкомиссии, затаив дыхание, с трепетом ожидая, когда же его выпроводят на пенсию, или, говоря проще, просто дадут пинка под зад.
Лайл пригладил рукой седой ежик волос и покосился на второго пилота.
Билл Крамер — на двадцать лет моложе его. Ему было ужасно грустно, что это их последний вылет. Конечно, такого первого у него больше не будет. Они летали вместе уже шесть лет и понимали друг друга с полуслова, с полужеста. Все правильно, если мотор не тянет, ему нужно дать отдохнуть. Но все же, все же…
— Эй, чего нос повесил? — Лайл, даже не глядя на Билла, уловил его настроение. И легко усмехнулся.
— А ты не знаешь!.. Смешно, старик. Можно подумать, что ты разваливаешься на части! Ты же еще молодой мужик!
— Почти как ты. Да ладно, не дрейфь. Все будет тип-топ.
Они помолчали.
— Эй, Лайл, смотри. Эскорт нас покидает.
Два истребителя, сопровождавшие их, вдруг развернулись и, качнув крыльями пошли обратно.
— Это не имеет значения. Мы теперь в безопасности. На всем пути до Штатов будет спокойно. Сколько еще осталось?
Билл взглянул на часы — 02:25.
— Три с половиной часа.
— Теперь уже скоро. Вернемся домой, жду тебя. Мэри обещала закатить грандиозный банкет. О’кей?
— Договорились.
Они молча вели самолет, но Лайл почувствовал какую-то тревогу. Подсознательно. Конечно, он понимал, что здесь они уже вне опасности, но все же… Уж слишком опасный у них был груз.
Генерал Эсперансо тоже слышал рев удалявшихся истребителей.
Он сидел, облокотившись о спинку скамейки, и смотрел прямо перед собой. У двери, отгораживающей пассажирский отсек от кабины пилотов, застыл молодой солдатик, с неподвижными черными глазами. Руки и ноги генерала были закованы в цепи, которые, впрочем, довольно свободно свисали к полу.
— Чертовы цепи! — сказал Эсперансо, потирая ногу. — Сынок, ты не мог бы снять их? — парень молчал. — Ты думаешь, я смогу убежать куда-нибудь отсюда?
Солдатик сжал губы. Этот человек, сидевший напротив, смотрел на него добрыми, чуть прищуренными глазами. На лице его было написано страдание и усталость. Конечно, о нем говорили, бог весть что. И что он убийца, и мафиози, и многое еще… Но… кто может разобраться в делах больших людей?
— Извините, генерал. Мне не разрешили этого делать, — в его голосе звучало сожаление. Но приказ есть приказ.
— Хорошо, сынок, хорошо, — покорно согласился Эсперансо. — Ты прекрасный солдат, — он немного помолчал и достал из нагрудного кармана кителя сигару (цепи пс помешали ему это сделать). — Может, вместо свободы дашь мне огоньку?
Хуан, так звали солдатика, на минуту задумался. Ему строго-настрого запретили общаться с пленником. Но ведь дать прикурить генералу, который к тому же назвал тебя «прекрасным солдатом», когда ты отказался снять с него кандалы, это не общение. Все равно как подать жаждущему стакан воды…
Эсперансо ждал. Подойдет или нет? Он мял в пальцах сигару, опасаясь сломать ее, выдать волнение. Только бы подошел.
Взгляд его оставался таким же скорбным и покорным, как у мученика, невинно страдающего за свою веру.
Солдатик еще потоптался на месте. Потом полез в карман форменных брюк, извлек зажигалку и медленно направился к генералу. Остановившись в метре от пленника, он щелкнул колпачком и протянул чуть дрожащую от напряжения руку.
Эсперансо откусил кончик сигары и потянулся к огню, который слегка подрагивал в полумраке отсека.
— Спасибо, сынок.
Он с удовольствием затянулся и проводил взглядом мальчишку, который, пятясь, отошел на место.
Ничего, сосунок, главное — начало положено.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Пауэлс — чернокожий полицейский с огромными карими глазами на круглом, вечно сияющем, лице, — сидел за столом в родном участке и уписывал пончики.
Пончики он обожал. Он мог поглощать их десятками. Пол даже стыдился этой своей привязанности. И когда приходилось расплачиваться в булочной, на удивленные взгляды продавцов всегда бормотал, оправдываясь, что его беременная жена не может без них обойтись. И это для нее. На самом деле из-за этой слабости он сам уже выглядел, как беременная женщина на восьмом месяце.
Весь участок знал о его пылкой любви и слегка подсмеивался над ним. Но не зло, потому что Пол был отличным парнем и неплохим полицейским. А что он постоянно жует, так ведь это никому не мешает. Есть гораздо худшие пороки, и люди мирятся с ними.
На столе резко звякнул телефон.
Пауэлс отодвинул пакет и взял трубку правой рукой, продолжая двумя пальцами левой сжимать надкусанный пончик.
— Пол слушает.
Джон прислонясь к стойке авиакомпании «Нортутс» (наконец-то он разглядел табличку) звонил в Лос-Анджелес единственному человеку, который сейчас мог ему помочь.