Пси-ON. Книга II (СИ) - Нетт Евгений. Страница 3

— Абсолютно. — Я сохранял не только внешнее, но и внутреннее спокойствие. Ведь подозрения к делу не пришьёшь, а выйти на мой мотив навредить именно этому парню должно быть очень непросто. Ксения имён не называла, а я ничего про её обидчиков не выискивал. — Но там я был на тренировке, а здесь — просто общался. Нападение стало для меня неожиданностью. Всё-таки в ЭТИХ стенах разумно чувствовать себя в безопасности, разве не так?

Белёвская поджала губы, а её «летописец», переносящий наш разговор на бумагу, прищурился.

— Безопаснее только во дворце. — Ответила девушка после небольшой паузы. В её эмоциях запузырилось лёгкое негодование, приправленное щепоткой обиды. — Будем считать, что этот вопрос мы закрыли. Следующий будет касаться того… помешательства, в котором оказался студент Дубинский. Ты заметил что-то подозрительное или необычное, как телепат?

— Кроме того, что он фонтанировал злобой и ненавистью, в какой-то момент обратившейся на меня — нет. Собственно, я и заметил его только из-за этой вспышки негативных эмоций.

— И ничего примечательного перед этим?

Я всерьёз задумался. На пару секунд реального времени.

— Ничего. Боюсь, я практически ничем не смогу помочь с этим инцидентом. Описать, кто был рядом и что делал, разве что…

Глаза Белёвской загорелись:

— Правда можешь? Идеальная память? — Я кивнул. — Что ж, тогда начнём с твоих спутниц…

О, если бы я знал, насколько дотошными бывают имперские следователи… Шучу. Я не мог ограничиться уже сказанным минимумом, если хотел посеять семена доверия Анастасии Белёвской. Что бы она подумала, если бы на все вопросы я отвечал в формате «не знаю», «не видел»? То-то и оно. Зато теперь я как бы вовлечён в дело, готов к сотрудничеству и ничего не скрываю.

Совсем другой разговор, правда же?..

Глава 2

Второй шанс для дворянина

По итогу отпустили меня только в начале восьмого, и ментально я был… не выжат, но близко к тому. Слишком активно приходилось думать, целенаправленно осмысливая реакции Белёвской и «секретаря» просто для того, чтобы составить максимально точную картину их ко мне отношения. Ну и хоть немного разобраться в том, что вообще происходит в, так сказать, кулуарах следствия. Да: можно было очень многое узнать о том, что беспокоит твоих собеседников, просто обращая внимание на их реакцию и косвенно, порой очень-очень отдалённо касаясь интересующих тебя тем. Слово тут, слово там — и вот уже ты уже хоть что-то, но знаешь. Самый минимум, конечно, да только другие едва ли располагают и этим.

Как оказалось, до сего момента следствие лишь собирало доказательства и прибирало к рукам наиболее ценных свидетелей, попутно, — уже лишь моя догадка, — «убирая» из академии сотрудников, от которых уже давно хотелось, но не получалось избавиться. И только недавно, — сегодня, можно сказать, — имперские следователи прихватили за яйца всех причастных. «Моя» жертва в этом списке тоже оказалась, и, похоже, я мог даже не особо сдерживаться, перенаправляя осколки таким образом, чтобы эта скотина не издохла по дороге к врачу. По крайней мере, комиссар Белёвская пыхнула такой смесью презрения и, кхм-кхм, недоброжелательности, что о будущем одного из моих недругов можно было не беспокоиться: если с плахой его всё-таки не познакомят, то точно отправят трудиться и гнить туда, откуда не возвращаются. Государству всегда нужны индивидуумы, готовые «мыть» золото по колено в ледяной воде, или работать в новых, потенциально опасных штольнях.

Или не готовые, а вынужденные, как в нашем случае.

Так или иначе, но некую иллюзию умиротворения я, вышагивая прочь от пустующего главного кабинета клуба, всё-таки испытал. Иллюзию потому, что полноценным это чувство станет лишь после кончины всех тех, кого я записал во враги, и обретения мною всего того, что я хотел заполучить. А сие, есть такое подозрение, задача от и до невыполнимая. Чем больше получаешь — тем больше жаждешь, и едва ли на белом свете существует человек, отошедший от этого закона. Ненасытность лежит в основе человеческой природы, а во мне этот первородный Голод воплотился целиком и полностью. И никому не дано понять, насколько сложно мне сдерживаться.

Тяжело вздохнув, я остановился посреди пустующего коридора, понемногу растворяющегося в багровом свете заходящего солнца. Я поддался мимолётному порыву, наплевав на все прочие дела и с ногами забравшись на широкий подоконник, находящийся на высоте полутора метров от пола. Та грязь, что была на подошвах, тихонько осыпалась вниз: телекинез как ничто иное хорошо подходил для решения подобного рода бытовых вопросов. А после, устроившись поудобнее и прислонившись затылком к быстро ставшему прохладным стеклу, я закрыл глаза… и прислушался.

Биение собственного сердца, пульсирующий шелест движущейся по жилам крови, размеренное пение пси, бесконтрольно растекающейся во все стороны после выполненных манипуляций — всё это было частью меня, и воспринималось чуточку иначе, нежели окружающий мир. Я ощущал и осознавал структуру шлифованного гранитного подоконника, видел потоки воздуха, расходящегося по коридору и тянущегося вверх, к вентиляции, чувствовал электричество, струящееся по проводам и дарящее людям спасительный свет, без которого человечество никогда не достигло бы своего нынешнего уровня развития. И каждый из этих аспектов в полной мере поддавался контролю: по воле моей потухли ближайшие лампы, окончательно окрасив коридор в багровые тона, а внешняя сторона стекла за моей спиной покрылась инеем. Псионика как явление поражала воображение, а уж как подвластный именно тебе инструмент…

Проще было поверить в то, что из меня сделают киборга-убийцу, чем в то, что по некое стечение обстоятельств позволит мне достичь такого уровня силы. В чём моё главное отличие от остальных псионов? Я был заперт наедине с собой на протяжении пары веков так точно. Почему я был заперт? Возможно, так проявилась моя уникальная способность: ускорение работы сознания. Я не раз задумывался об этом. Не мог не задумываться. Вот только всегда, абсолютно всегда упирался в боязнь вновь застыть на много лет, осознанно ограничивая себя и выискивая всё новые и новые аргументы в пользу того, что стазис был не проявлением моей силы, а чем-то извне. Какие аргументы, спросите? Как минимум то, что сейчас ускорение сознания ощутимо угнетало мою нервную систему: в среднем я поддерживал тридцатипятикратное ускорение, и для отличного самочувствия этого уже было многовато. Станет ли лучше в процессе тренировок тела и разума — вопрос десятый. Тут важно то, что в те далёкие времена я не секунду и даже не долю секунды растянул на века, а отдача и близко не походила на то, что я ощущал, например, после изучения всей информации на учебном планшете. Рациональному объяснению этот феномен пока не поддавался, и потому я не торопился на практике проверять свою способность «останавливать время». Мало ли?

Вот только иногда этого очень хотелось. Как сейчас, например. Но крепость моей воли в этом вопросе невозможно было сломить простому «хочется», так что и в этот раз неадекватная мысль оказалась загнана в дальний угол, а я, насладившись моментом, аккуратно открыл окно и десантировался вниз, предварительно всё за собой заперев. Мимо пролетели густые кроны могучих деревьев, и я мягко приземлился на траву прямо на глазах студентов-малявок, увлечённо копошащихся в ближайших кустах.

— Что-то потеряли?

Отвечать вызвался самый бесшабашный на вид пацанёнок с ершистыми волосами, большими отчаянными глазами и сжатыми кулаками.

— Нет, ничего мы не теряли! — Я между делом прошерстил заинтересовавшие их кусты своим восприятием, отыскав там брошь с несколькими волосками, которые та, похоже, перед побегом благополучно выдрала. Мозг мигом заполнил недостающие детали на картине произошедшего, вписав туда дерево с низко расположенными ветвями и кое-где ободранной корой, ссадинами на руках девчушки, которая жалась позади своего защитника, и тоном волос, присутствующих и на заколке, и на голове растеряшки.