Кокаин - Скоробогатов Александр. Страница 6

Но дочка вздыхала, часто и глубоко затягивалась, молчала.

- Нет, дочь, в натуре, - сказала жена и потрогала ту за плечо. Скажи... Легче же будет.

- Ах, мама...

- Нет, дочь, скажи, - снова произнесла жена. - Все равно ж мы с отцом узнаем. Тогда хуже будет.

И, повернувшись ко мне, жена знаком приказала снимать ремень.

Пряжка уже была расстегнута, когда дочь бросила сигарету на пол, раздавила ее ботинком... и вдруг кинулась матери на шею!

Вот тут мы с женой так и застыли!

- Он?! - закричала жена. - Ну! Говори - он?!

- Да! - закричала дочь. - Он, мама, он!

- Завалил?!

- Как вихрь налетел...

Дочка горько плакала и отирала слезы руками, размазывая по щекам изумрудные сопли.

- Обещал жениться...

- И ты поверила? - спросила жена.

- Мама, а что мне оставалось делать?! Я ведь люблю его...

Я продолжал стягивать ремень, стараясь делать это бесшумно.

- Ты... - жена не договорила и красноречиво кивнула на живот дочки.

- Да, мама, - покраснела та.

- И когда? - выдохнула жена.

- Мама, сядь, - сказала дочь и стала поворачивать ее к креслу. - Сядь, а то упадешь.

- Да нет, не нужно, не упаду я, - говорила жена. - Перестань.

- Да нет, мама, сядь, а то упадешь, - говорила дочь. - Сядь, мамочка, правда, на самом деле сядь. Так будет лучше.

Я посмотрел на часы: дело затягивалось.

- Жена, - сказал я. - Ты, правда, лучше сядь. А то, неровен час, на самом деле упадешь.

- Правда?

- Ну, конечно, мама, - дочь с любовью провела ладонью по седым волосам матери.

- Сядь, жена, - сказал я. - В ногах правды нет.

- Может, я лучше постою? - робко посмотрела на меня жена.

- Сядь, тебе говорят! - дочь стала давить ей на плечи.

- Нет, дорогие мои, я уж лучше все-таки постою!

- Вот упрямая-то какая! - сказал я с удивлением. - Да сядь же ты. Сколько можно людей задерживать.

- Что вы меня все усаживаете?! - спросила нас жена. - Точно сговорились.

- Мы с папкой не сговаривались, - сказала дочка. - Правда, па?

- Честное слово.

Мы и на самом деле не сговаривались.

- Быстро сядь, - сказал я.

- Ну! - повысила голос дочка. - Слышишь, что отец сказал?

- Вот теперь ни за что не сяду.

Таков был ответ моей жены.

- Ну хорошо же, - произнес я. - Вот ты, значит, как...

- Ага-а, - сказала дочь. - Ну-ну.

- Не сяду.

- Почему?! - загорячилась дочь, глядя матери в глаза. - Ты только подумай, до какой степени глупо твое сопротивление! Что мы тебе предлагаем? с балкона спрыгнуть? под поезд лечь?! или соседу отдаться? Ответь мне, эгоистка!

Кстати, зря она про соседа.

- Не сяду, - упрямо мотнула головой жена, - и ничего не отвечу.

- Странный ты человек, - проговорил я, сдерживая дрожь в голосе. Человеческим языком говорят тебе: сядь! Сядь, тебе говорят! Сядь быстро! Ну! Садись вот в это кресло!

- В какое? - спросила жена.

- В это, - указала дочь пальцем.

- Пальцем показывать неприлично, - заметила жена.

- Ха, ха, ха, - сказала дочь. - Подумаешь, какие мы здесь все воспитанные.

- Ну же, глупенькая, садись, - сказал я, хрустя косточками кулаков. Никто ничего плохого тебе не сделает.

- В прошлом году тоже вот так-то обещал, - неизвестно к чему сказала жена.

- Удивляюсь я тебе, - я покачал головой.

- И я тоже, - качала головой и дочь.

Терпение мое кончилось.

- Если ты сейчас же не сядешь...

Я встал на носки, чтобы мое лицо было вровень с лицом жены, и закричал:

- Я не знаю, что сделаю!!! Я тебе башку разобью!!! Уши отрежу!!!

Жена упала в кресло.

- Мама, - дочь ласково улыбнулась, сложив руки на пузе. - Это должно произойти через месяц...

Вот те раз, подумалось мне. А ведь через месяц у меня отпуск, я собирался отдохнуть как следует, поразвлечься, сбросить усталость и напряжение... А тут дочка надумала рожать!

Покраснев, дочка достала из кармана сарафана листок.

- Что это, милая? - спросила мама.

- Это он, - прошептала дочь и протянула той фотографию. - Сынишка.

- А можно и мне? - спросил я. - Взглянуть?

Что-то меня в этом фотографическом снимке сразу насторожило. Глядя на ее первенца, я мучительно пытался разобраться в своих ощущениях. Форменная фуражка, строгий пиджак в тон... Где я все это видел? Милиционер?! пронзила догадка. - Тот, из начала рассказа, - герой, спасший на проспекте крысу? Нет, не он.

Нечистый воротник белой рубашки обхватывает тощую шею в сухих складках, похожую на ножку сушеного боровика, желтоватое лицо плохо выбрито, словно побито каким-то мелким червяком, взгляд темных маленьких глаз недобр и надменен; в голове - черный гвоздь торчит, как антенна у инопланетянина... Стоит прокурором за каким-то деревянным барьерчиком и держит в руках чью-то шапку, как две капли воды похожую на мою.

Что и говорить. Незнакомец.

* * *

Сонэт

Читатель уже, понятное дело, обо

всем давным-давно догадался, в то

время как сам автор пока еще

нет.

Читателем вообще быть гораздо проще,

нежели писателем. Читатель, например,

легкостью

может

перевернуть

страничку-другую

вперед, посмотреть, что будет дальше,

вот автор лишен такой

приятной

возможности.

Конец сонэта

Сонэта конец

Возможности

приятной

такой лишен автор вот

, дальше будет что, посмотреть, вперед

другую-страничку

перевернуть

может

легкостью

, например, читатель. Писателем нежели

проще гораздо быть вообще читателем.

Нет

еще пока автор сам как время

то в, догадался давно-давным всем

обо, дело понятное, уже читатель.

Сонэт

Взглянув на часы, жена вдруг заторопилась:

- Ой, дочка, мы тут с тобой совсем заболтались! Тебе ведь в школу пора! А я еще бутербродов не приготовила!

Жена бросилась в кухню, дочь - в свою комнату, собирать ранец. Я стоял с ремнем посреди комнаты.

- А когда же хлестать будем? - я взмахнул тяжелым ремнем.

- Какой же ты зануда, - проговорила жена, пробегая мимо с бутербродами. - Завтра, послезавтра... Успеется.

- А может, ломануть разок-другой по лбу пряжкой? Смотри, какая она с углов заостренная!

Жена только махнула рукой.

Комната была совсем не освещена. Я постоял, пока глаза мои не привыкли к темноте. Вот он, тот, что оскорбил меня, копается, согнувшись, в тумбочке у низкой кровати. Направив на него гвоздь, я приближался; свет мутной луны вспыхивал мгновениями на острие гвоздя. Старик, видимо, все не мог сыскать номерок. Он сопел и тихо ругался. Приставив гвоздь к его голове, я с силой ударил молотком. Первый удар, к несчастью, пришелся по пальцу, но уже вторым я загнал его по самую шляпку.

Мой чичероне вскочил, с немым укором глядя на меня, из тощей его руки, похожей на куриную шею, посыпались номерки. Подергавшись, он грохнулся на пол, где, - подрожав немного ногами, - вскоре застыл.

- Стоп, машина, - произнес я. - В следующий раз неповадно будет.

Кстати, кто это сказал, Достоевский или Гоголь? - "Не песни петь, не басни рассказывать: задача писателя по преимуществу быть санитаром общества, всеми своими силами заботиться о его духовном здоровье". Вот так-то, бляди.

Она ждала меня на автобусной остановке у леса.

Мы подошли друг к другу; автор растерялся: он не знал, какие слова произносят в подобных обстоятельствах. Причина его смущения мне более чем ясна: он не видел эту молодую женщину уже несколько лет, он любил ее многие годы, и не просто любил - она была его самой первой возлюбленной; кроме того, с нею была связана одна из самых сложных и неприятных загадок всей его жизни.

Они прошли к лесу, чувствуя себя скованно. С другой стороны, автору трудно судить о состоянии молодой женщины: чужая душа - потемки. Молодая женщина говорила больше и как бы веселее, из чего можно сделать заключение, что она пришла в себя первой либо же лучше собой владела. Была ли она красивой? Автор не обязан отвечать на этот вопрос. Он шел позади, чувствуя себя глупо, глядя в землю и изредка - на нее.