Аморал (СИ) - Багров Михаил. Страница 6

А значит, этот первобытный ужас дело рук самого осквернённого. Каким-то образом он транслирует эти эмоции на меня. Интересно, и почему же адамант не блокирует эту способность?

— Да что ты за тварь такая? — естественно, мой вопрос остаётся без ответа. Осквернённый только сильнее выгибается под моей ногой в попытках вырваться. Надо уже что-то решать. Удерживать его становится всё труднее, а на его покрытом чёрными венами лице ни единого признака усталости.

Можно было скинуть его в пропасть, но не уверен, что смогу дотащить. Эта тварь не испытывает ни боли, ни усталости в отличие от меня.

Решение не пришло спонтанно, как любили описывать наши сказители в своих историях о древних героях. Не было ни божественного озарения, ни удачного стечения обстоятельств. Эта мысль уже несколько минут настойчиво скреблась в моей голове, но я упорно её прогонял. И ужасно злился на себя за это.

Последние годы Царь-Богом заставили меня расслабиться и заплыть «жирком». Когда я вёл свою армию в очередную битву, то за моей спиной неизменно были тысячи преданных мне воинов и предсказания жрецов. Это вселяло уверенность, но эта же уверенность и сыграла сейчас злую шутку. Именно поэтому я оттягивал свой спуск в недра Клоаки, предпочитая день за днём отдаваться бессмысленной подготовке, в надежде, что в очередной свой заход найду что-то, что чудесным образом поможет мне выбраться отсюда. Лишившись своих сил, союзников и знания будущего, я просто испугался. Хотя в трущобах меня никогда не останавливала неизвестность и противник, превосходивший меня по силе в несколько раз.

— Соберись! — зло цежу сквозь зубы и двумя руками перехватываю палку.

Заострённым концом импровизированного копья упираюсь в уголок глаза осквернённого и полностью переношу свой вес, усиливая давление. Или я успею добраться до его мозга, или я труп, потому что осквернённому насрать на то, что ему только что выдавили глаз.

Тварь неистово бьётся в припадке, пытаясь подняться и добраться до открытых участков тела. Палка, с отвратительным чавканьем, медленно погружается в глазницу противника. Слишком медленно, солёный пот заливает глаза, а палка то и дело норовит выскользнуть из взмокших ладоней. С трудом проворачиваю её и, изменив угол, вгоняю палку глубже. Осквернённый дёргается ещё несколько раз и затихает.

Получилось!

На секунду меня накрывает волна облегчения и радости, заставляя рухнуть на колени рядом с поверженным противником. Я смахиваю мокрые волосы со лба и довольно скалюсь в пустоту. Уже и забыл, как это может быть здорово, адреналин заставляет кровь бурлить и разгоняет её по венам, наполняя тело жаждой жизни.

Ладно, хватит рассиживаться, нужно найти старика и разобраться с оставшимися осквернёнными.

Аморалы рассосались по Клоаке и забились в самые глубокие норы, которые только смогли найти. Особо впечатлительные так вообще, не задумываясь, сиганули в пропасть. Видимо, осквернённые произвели на них настолько неизгладимое впечатление, что те решили прервать свою убогую и унылую жизнь, но уже на своих условиях. Что же, не мне их осуждать.

От былого хаоса не осталось и следа, поэтому я мог спокойно оценить обстановку. Единственным местом, которое до сих пор взрывалось криками и звуками борьбы, был лагерь Бритвы. Одного из осквернённых прижали к стене и теперь удерживали его там. Приятель Шила тоже помогал, тихонько поскуливая. Он был готов наложить в штаны от ужаса, но, видимо, Бритву боялся сильнее и поэтому не двигался с места, лишь отворачивал голову, чтобы не смотреть на осквернённого.

В это же время сам Бритва планомерно и остервенело уничтожал голыми руками второго. Его кулаки били словно отбойные молотки, не давая твари ни малейшего шанса на сопротивление. Силён, я даже невольно восхитился. И в отличие от меня, в его действиях не было ни единого сомнения. Что неприятно царапало по самолюбию.

Чуть в стороне от того места, где происходило избиение осквернённого, я заметил знакомый силуэт.

— Ты что задумал, старый? — прошептал, до боли в глазах вглядываясь в полумрак Клоаки.

Андрей Павлович медленно подкрадывался к Бритве со спины и кинжал по-прежнему был при нём. Он двигался осторожно, стараясь не наступать на разбросанные по лагерю кости и прочий мусор.

Твою мать! Ты же сам предупреждал меня не связываться с этим психом и теперь сам задумал какую-то глупость.

С трудом вытаскиваю палку из глазницы осквернённого и бегу туда.

Это чистой воды самоубийство и я не понимаю на что надеется старик. Даже если ему и удастся убить Бритву (в чём я сомневаюсь), его приспешники этого так не оставят.

Мне не хватило буквально нескольких шагов до того, как Андрей Павлович подобрался достаточно близко для удара. Выверенное до миллиметра движение и тонкое лезвие должно пройти между рёбер, пробивая лёгкое. Вот только удача сегодня была явно не на стороне старика.

Каждому рано или поздно надоедает, что его бьют и он даёт сдачи. Запуганная собака начинает огрызаться; подросток, которого задирают сверстники, взрывается и мстит обидчикам. Всегда есть точка кипения, даже если ты просто оболочка для чего-то тёмного без своей собственной воли.

Осквернённый, что до этого только отступал под градом ударов, уворачивается и размашисто пинает Бритву между ног.

А эти твари учатся. Если до этого осквернённый бездумно шёл в лобовую атаку, не думая о защите, то сейчас было видно, что он оценивает ситуацию и не спешит опять кидаться на врага.

— Сука!

Бритва сгибается и это спасает ему жизнь, лезвие только чиркает по коже, оставляя глубокую царапину.

— Ты труп, старик! Я буду убивать тебя медленно, отрывая кусок за куском, пока ты не начнёшь молить о пощаде! — разъярённо ревёт Бритва.

— Это мы ещё посмотрим, Василий, — Андрей Павлович говорит на удивление спокойно и медленно двигается в бок, заставляя Бритву крутиться между собой и осквернённым.

Мне казалось, что за эти две недели я достаточно изучил старика, чтобы понимать, что им движет. Он всегда держался как можно дальше от Бритвы и его компании, и мне советовал делать так же. Не высовывайся и просто постарайся протянуть хотя бы ещё один день — вот его девиз. И то что происходило сейчас не укладывалось в логику его поведения. Или старик внезапно спятил, или он не так прост, как хотел казаться.

— Ща, босс! Я иду! — шипящий с присвистом голос, полный подобострастия, вплетается в бессвязную ругань Бритвы.

От аморалов, держащих второго осквернённого, откалывается высокий и тощий как щепка парень и устремляется на помощь своему лидеру.

Понятия не имею, почему они до сих пор не прикончили вторую тварь. Возможно, оставили для Бритвы, чтобы он имел возможность прилюдно поссать на осквернённого и в очередной раз закрепить за собой статус местного царька, а может там были и другие планы. В любом случае, это только мне на руку.

Нужно сместить центр внимания и устроить неразбериху. Двое против шести в данных условиях это очень хреновый расклад, а так, хотя бы появится шанс.

Конечно, я могу развернуться и уйти, оставить старика самого расхлёбывать ту кашу, что он заварил, и никто меня за это не осудит. Но он был единственным человеком, который протянул мне здесь руку помощи и я был обязан ответить ему тем же. Моя совесть, это самая большая проблема в моей жизни. Сложно вспомнить во сколько передряг я ввязывался исключительно из-за неё.

Резкий короткий тычок палкой в висок и друг Шила падает как подкошенный.

— Ты чё, дичь? Бессмертный или где? — самый здоровый и, по обыкновению, самый тупой, набычился и двинулся в мою сторону.

Я не отвечаю, так как экономлю силы и дыхание, ещё успею посостязаться в остроумии. Если выживу, конечно.

Перекатываюсь на пятках и раскачиваюсь из стороны в сторону, в открытом противостоянии я этой отожранной горе мышц не соперник, поэтому надо его запутать и отвлечь внимание. Палка постоянно мелькает в воздухе, заставляя гору мышц внимательно следить за ней.