Извращение желаний - Круковер Владимир Исаевич. Страница 4

Все это сообщил мне рыжий кот, которого я по-инерции продолжал звать Васькой. Впрочем, я, будучи слегка обалдевшим, больше выражался односложно: «Да. Конечно. Может быть. Да неужели? Кто бы мог подумать. Это надо обсудить…»

Зачем это надо обсуждать, я как-то и не понимал толком. Тем более, что Ыдыка Бе по-прежнему находился внутри информации, продолжая тройственно оценивать ее снаружи, что, несомненно, несколько затрудняло наш диалог. Я, даже, попытался быстро просмотреть инструкцию по общению с закукленными цивилизациями («Малыш», стр. 157.), но Ыдыка Бе сообщил, что их цивилизация вполне открыта и, даже, присматривает за другими.

Тогда я не нашел ничего лучше, чем спросить кота:

– Как мне к тебе теперь обращаться: Василий или Ыдыка Бе? И что эта самая Ыдыка означает?

– Пока я общаюсь с тобой через это животное, – сказал нежданный гость, – лучше обращаться ко мне по имени – Бе. А Ыдыка – это, скорей, титул, если применить простенькую аналогию с принципами вашей социальной структуры. Нечто вроде понятия ученый, могущественный, правящий, дворянин.

– Хорошо, Бе… Как-то странно звучит, прямо скажем. Послушай, Бе… Да-а. Может, все же Василий?

– Сам ты Василий, – обиделся Бе. – Для меня ваши земные имена тоже странно звучат, будто в одно имя сразу нескольких человек воткнули.

– А у вас что, каждый слог – имя.

– Естественно, – ответил Бе, почесывая задней ногой противоблошный ошейник. – Ты бы купил, что ли, ошейник новый, этот уже выдохся.

– Кусают? – спросил я.

– Покусывают, – уклончиво ответил Бе.

Подожди, читатель. Я что-то увлекся. В этой главе я должен вкратце рассказать о сущности Ыдык, а не описывать подробности нашего общения. Итак, слушай.

Ыдыка Бе, как и все Ыдыки, особенно сидельные Ыдыки, всегда находится внутри любой информации, одновременно оставаясь снаружи ее. Приближение третийного возраста для сидельных Ыдыков часто чревато разтроением «Я», что приводит к тройственному созерцанию за этой информации. Четвертийный возрастной рубеж возвращает их к исходному состоянию.

Разтроеные Ыдыки опасны лишь для Ыдыков, не достигших нравственной зрелости и смотрщиков Закрытых обиталищ. Барые дедеки не могут в их присутствии Дерить, а смотрщики Закрытых обиталищ не могут смотреть.

Как отражается контакт с разтроеными Ыдыков обитателей Закрытых обиталищ никто не знает.

7. Елена Ароновна, соседская ведьма

– Ни одна живая душа не должна об этом узнать! – строго сказал нечистый пенсионер Зюгатофель. Потом он немного подумал (в телефонной трубке было слышно его трудное дыхание и зримо виделось шевеление мясистого носа) и добавил: – Старшим коммунальным ведьмам, пожалуй, можно рассказать.

Старшие коммунальные ведьмы (big vеdimacus urbanicus kommunisticus) были важны для деятельности престарелого синекурца, так как на зловредных митингах они выкрикивали лозунги и собирали пожертвования у людей и нелюдей.

Елена Ароновна кивнула головой.

– И нечего кивать! – взвизгнул Зюгатофель. – За нами тысячи душ человеческих. Нас – тьмы и тьмы, и тьмы. И мы – не скифы. Как учил наш духовный вождь: конспирррация и еще раз конспирррация. Не кивайте, а выполняйте, мадам Елена.

– Слушаюсь! – четко сказала ведьма, поправила на пышной груди халат, отчего один фиолетовый павлин соединился с другим оранжевым, и нажала кнопку номер два.

– Алеу, – отозвалась трубка.

– Сабина, голубушка, что я тебе расскажу, – заворковала Елена Ароновна…

8. Необъяснимые происшествия

В церквушке на краю столицы имени Владимира Путного Специализированного шло богослужение.

Тощий поп в пышном облачении тряс кадилом. Кадило, естественно, кадило пряным дымом.

Немногочисленные прихожане, среди которых были два бомжа, семеро профессиональных нищих, двенадцать вредных старушек, инвалид на деревянном протезе, стайка иностранных туристов, пионер, дворник и непонятный человек в темных очках возносили молитвы.

Молитвы состояли из богословских скороговорок и личных просьб.

– Боже еси на небеси… – частила старушка.

– Пенсию пусть заплотют, – вторил басом инвалид.

– И не мусорят пущай, – подхватывал дворник.

– Боже, отучи папу водку пить, – шептал пионер.

– Да освятится имя твое, – привычно бубнил нищий.

– Кровать была расстелена, а ты была растеряна, – шептал бомж.

– Хуанита протекторато мадонна грация диас, – говорил смуглый иностранец.

– Да будет воля твоя… – частила вторая старушка.

– Ту би ор нот ту би, – выговаривал непонятный человек.

– И создал Господ Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женой: ибо взята от мужа, – шептал поп из Первой книги Моисеевой.

Каждый, одновременно с речевками, думал о своем.

«Вот отмолюсь, пойду к Тоське чай пить, – думала старушка. – Тоська вчерась пенсию получила».

«Где же на бутылку достать? – думал инвалид. – Под пенсию уже не дают взаймы».

«Метлу новую получить надо, – думал дворник, – после службы пойду прямо в ЖЭК и скажу – давайте метлу новую. И лопату совковую».

«Если папа с работы опять пьяный придет, – думал пионер, – лучше домой не приходить. Переночую у бабки. Она, хоть и ворчит, но не дерется зато».

«Зря я машину так близко припарковал, – думал нищий. – Еще увидит кто-нибудь, что я на БМВ разъезжаю».

«Пять свечек уже спер, – думал бомж, – еще бы подсвечник спереть, тогда точно в подвале уютней станет».

«Лючия наверняка мне изменяет, – думал иностранец. – Приеду домой, устрою ей корриду по-испански».

«Сколько же попу дать, – думала вторая старушка, – рубль мало, три рубля много. Дам рупь с полтиной».

«Так все же, пить или не пить, – думал непонятный человек, – вот ведь гамлетовская проблема! Если пить не брошу, с работы точно выгонят».

«Попадья совсем оборзела, – не смиренно думал поп, – главной себя считает. Сказано же: это кость от костей моих и плоть от плоти моей. Надо будет после службы по плоти ее, так, чтоб до костей прошибло».

В это время и произошло чудо, которое епархия до сих пор не решается отнести к проявлению божьего замысла.

Мысли прихожан неведомым образом озвучились в скудном разуме священника. Характерно, что озвучились они с неким акцентом, напоминающим мяуканье шального кота.

– Так вот, о чем думаете, грешники! – взревел поп, и начал охаживать кадилом посетителей.

Из кадила летели угольки, поджигая одежду. Часть угольков попало на рясу, ряса задымила.

– Смирение должно быть, – причитал поп хорошо поставленным голосом. – Метлу тебе – на метлу, получай! А ты, убогий, на БМВ собрал, диавольское отродье. У меня всего лишь «волга» казенная, а ты на БМВ. Получай! Свечи воровать, я тебе покажу свечи!!

Под общий шум свершился беспорядок. Дым ел глаза. Дьякон и двое прислужников с трудом утихомирили взъяренного попа, отобрали у него огненное оружие и увели в подсобку, где затушили рясу. Часть прихожан, потрясенные ясновидением священника стали молиться с возможной искренностью. Другая часть позорно бежала. Впереди мчался нищий, за ним – дворник.

А мальчик, которого поп не упомянул, поплелся домой и с восторгом обнаружил трезвого отца.

Один из ведьмаков Думы, незначительный нечистый по имени Жиритофель, известный своей истеричностью и бабьей придурью, вдруг стал исповедоваться с искренностью новообращенного. Он бил себя пухлыми кулачками в безволосую грудь и, всхлипывая, каялся в том, что в детстве занимался грехом онановым, мучил кошек и воровал у родителей мелочь.