Автономия и ригидная личность - Шапиро Дэвид. Страница 14

Но если эта стадия прошла не гладко, развитие может пойти по другому пути. Человек может продолжать жить под сильным влиянием образа значимых для него лиц и людей, обладающих для него непререкаемым авторитетом, и в присутствии авторитета такого масштаба он может продолжать ощущать себя ничтожным и неполноценным. Самоуважение для него становится пропорциональным его сходству с авторитетными фигурами; он продолжает с ними соперничать, пытаться «быть достойным» их, смотреть на себя их взглядом, соизмерять себя с ними — и в конце концов неизбежно терпит поражение. Тогда он не просто ощущает свое ничтожество; он становится совершенно подавленным постоянным осознанием этого ничтожества.

ПОДРОСТКОВЫЙ ВОЗРАСТ И ОЩУЩЕНИЕ АВТОНОМИИ

Говорят, что подростки всегда эгоцентричны, но если даже они более эгоцентричны, чем дети более младшего возраста, то лишь в том смысле, что больше себя осознают и больше уделяют себе внимания. В другом смысле понятия эгоцентризма, то есть субъективности, — они явно менее эгоцентричны. Если они больше осознают себя, значит они больше осознают и окружающий их мир, выходящий за рамки привычного им окружения, то есть семьи и школы. Оба вида такого осознания, несомненно, отражают более отвлеченный и более объективный взгляд на мир.

Развитие умственных способностей (в смысле определения интеллекта, согласно Пиаже), по существу, достигает зрелости в подростковом возрасте. Согласно Пиаже, подростки способны абстрактно рассуждать не только об объектах, но и об идеях и о связи между ними. Точно так же, как в детстве предметы стремились «освободиться» от существующего контекста, так и в подростковом возрасте абстрактные отношения стремятся «освободиться» от контекста, в котором они существуют. Находят свое признание разные точки зрения, разные взгляды и разные стороны действительности. Такие понятия, как «истина» и «ложь», объективируются, становятся объектами внимания и побуждают к рефлексии — то есть к «действию» мысли — по отношению к ним.

Таким образом, уметь размышлять над абстрактными понятиями, над отношениями между объектами и над разными точками зрения — это уметь смотреть на мир как на некую условную данность. Иными словами, такая способность расширяет и освобождает воображение. Открывается ряд возможностей и гипотетических условий; а реальные состояния в данный момент — каков мир здесь-и-теперь — становятся, по словам Пиаже, лишь отдельными случаями среди всех возможных^[50]. Следовательно, воображаемые и абстрактные интересы подростков относительно будущего, относительно общественного устройства и социальных изменений, идеологии, справедливости, науки — все эти интересы определяются, конечно же, доступностью для них образования, популярной технологии, научной фантастики и так далее. Все эти абстрактные интересы и идеи отражают более отвлеченный и более широкий взгляд на мир, позволяющий подростку узнавать не только реальность, но и идеи о реальности, более реалистичные взгляды, позволяющие ему убедиться в том, что многие привычные для него представления оказываются всего лишь предрассудками. Такой расширенный взгляд на мир будет влиять и на представление подростка о его непосредственном окружении: в чем-то оно становится для него менее значимым. Статус родителей, семьи, дома, соседей и даже общества понижается. Все это уже рассматривается не с точки зрения, какой этот мир и каким он должен быть, а с точки зрения тех или иных отдельных субъектов или объектов, которые в данный момент оказались здесь. Вместе с тем у подростков появляется новое осознание себя, более отстраненное ощущение своего отельного существования и более объективное осознание своей ситуации, включая, разумеется, осознание приближающегося равноправия с миром взрослых.

Этот расширенный и более отстраненный взгляд на мир, — в сочетании с физическим и сексуальным созреванием, — снова делает человека более активным и целеустремленным, и теперь уже более сознательной, самоуправляемой личностью. Подросткам становится интересно заниматься новой, независимой деятельностью: работать, путешествовать, водить машину, особенно — что-то делать, и делать так, как решили они или те, кого они обозначили в качестве авторитета. Особенно чуткие и развитые подростки видят много того, что их не устраивает, и хотят это изменить: многое в своем окружении, какие-то межличностные отношения, социальное устройство, самих себя. Они могут не только вообразить, чего хотят достичь, и, если позволит общество, представить себе способ достижения результата, но и в своем воображении экспериментировать со своим образом, как бы не просто решая, что делать, а «чем стать».

Диалектика отношений с авторитетом взрослого выходит на следующую стадию. Возможности ребенка опираться на взрослых или, по крайней мере, на родителей, учителей и другие модели поведения, в основном уже достигнуты и исчерпаны. Это достижение в подростковом возрасте практически неизбежно приводит к сопротивлению подростка сохранившимся ограничениям, связанным с авторитетом взрослого. Прежние отношения неравного статуса — «одностороннего уважения» к родителям, как заметил Пиаже, — в значительной степени отвергаются. Основного условия их признания — безусловного превосходства авторитета взрослого как учителя и модели для подражания — больше не существует.

Ибо осознание подростком самого себя как почти взрослого человека, имеющего собственные идеи и мысли, придало ему условное уважение к собственному авторитету, хотя вместе с тем он более объективно смотрит на своих родителей, принизив их до уровня обыкновенных людей.

Но неприятие подростком налагаемых взрослыми ограничений принимает разную форму, начиная с преднамеренности, присущей раннему детству. Это не просто полемика в отношении конкретной формы поведения ребенка, как это было раньше, или конкретные ограничения, налагавшиеся родителями, которые теперь воспроизводятся в увеличенном масштабе. Хотя, конечно же, эти факторы обычно присутствуют, как, например, в конфликте между неумеренным и идеалистическим представлением одной стороны и осторожностью, предусмотрительностью и умеренностью другой. Но между ними есть и более существенная и более глубокая проблема. Подростки в принципе стремятся иметь собственные взгляды, идти своим путем и за себя отвечать. Они очень хорошо и точно это осознают и тщательно отстаивают свою автономию, или самоуправление, что в данных обстоятельствах обязательно включает в себя признание их прав взрослыми. Подростки настаивают на своей самостоятельности, свободе от вторжения в их личную жизнь, по крайней мере от вторжения родителей, и на своей независимости. Они хотят свободы в перемещении. Они требуют уважения к своим мыслям, идеям и хотят, чтобы с их мнением считались. Короче говоря, осознание подростком своего «почти что равенства» с миром взрослых и условное ощущение им своего авторитета порождают настойчивость в стремлении проверять и утверждать свой личный авторитет.

В общем в поведении подростков часто проявляется своеволие, настороженность и другие симптомы шаткого, демонстративного, а иногда просто искусственного утверждения своей автономии и личного авторитета. Такие симптомы состоят из тех, которые включают в себя отношение к авторитету, и из тех, которые относятся к сугубо внутренним процессам. Например, подростки часто бывают самолюбивыми, защищаясь от снисходительности и неуважения, к проявлению которых они очень чувствительны, особенно со стороны взрослых. Или же их переполняет обида, когда они сталкиваются с ограничениями, которые налагают взрослые. Или же они могут отказываться отвечать привычным ожиданиям взрослых и выполнять их указания, совершая необычные и даже эксцентричные поступки. Острое чувство неполноценности может периодически уступать высокомерию; под поверхностным догматизмом может скрываться нерешительность. Подросток может мучительно переживать эту внутреннюю борьбу, о которой я уже упоминал, принимая решение, «чем стать», а также внутреннюю борьбу совести, самоконтроля и «силы воли». Форма и сила таких симптомов, вероятно, зависят и от социальных условий, и от индивидуальных особенностей человека. Например, можно ожидать, что самоутверждение подростка будет принимать более циничные и деструктивные формы в тех случаях, когда общество не предоставляет никаких средств воздействия на честолюбие и идеалы подростков, и мест, где их могли бы оценить^[51].