Добыча хищника (СИ) - Ромова Елена Александровна. Страница 48

В его движениях сквозило немое жгучее требование: «Забрать».

Я тоже поднялась и растерянно вложила руку в его горячую ладонь. Но сейчас – черт возьми – он, как никогда, был в моей власти. Не как опасный чужак, нет. Как мужчина. Опьяненный мною. Жадный. Требовательный.

Я понимала, что он хочет остаться со мной наедине, и каждая упущенная секунда разжигает в нем настоящий пожар злости.

Он вытянул меня в коридор и плотно прижал к стене. Его руки нетерпеливо стянули резинку с моих волос, пальцы погрузились в волосы – он запрокинул мою голову и очень жадно завладел губами, толкаясь языком мне в рот. Наше дыхание прозвучало в тишине хриплыми стонами.

– Тай… – я прикоснулась к его рукам, провела по запястьям, натыкаясь на четки.

Мы оба замерли.

Я ведь почти забыла про эти бусины. Сколько же их осталось?

Три или две?

***

Суров уткнулся лбом в холодную стену – он вновь позволил чужаку забрать девчонку. По приказу Шилова им даже предоставили машину. По приказу Шилова Константин заткнулся и терпел, словно слабак.

Кажется, у него был жар. Давненько его так не лихорадило.

А может, это просто ярость рвалась из него, погружая сознание в адское пекло. Встреча с чужаком выжгла его дотла – все время, что он молча стоял у стены, он молился всем Богам на свете, желая стереть самодовольного чужака в порошок.

А когда все закончилось, он обессиленно слонялся по базе, скуривая одну сигарету за другой, а потом два часа стрелял в тире, представляя, что в мясо уничтожит инопланетного выродка.

Глубокой ночью он ввалился к Севастьянову в состоянии, похожем на психоз или одержимость. Он не хотел думать о том, что видел и слышал. Не хотел принимать правду о том, что грядет хренов конец света. Столько усилий и борьбы, в итоге – ничего.

Ни-че-го.

А не пошел бы этот космический ублюдок на хрен!

Но больше всего Сурова выводила мысль, что чужаку достается она – девчонка, в которую он влюблен. Она ласкает это чудовище, целует. Она его любит, черт побери… и смотрит на него так, как не смотрит ни на кого!

Севастьянов уже спал, прикорнув лицом прямиком на своем столе так, что лист бумаги прилип к его щеке.

– А… минуту, – профессор поднялся, разминая затекшую шею. – Я просмотрел все в записи, а после меня пригласили на совещание… Я сказал им все, как есть, подполковник. Мне жаль, – отчеканил он.

– Жаль?

– Результаты экспериментов с кровью пока неутешительные. Все животные, которым мы вводили образцы, погибли.

Суров отодвинул стул и уселся напротив, пугая Севастьянова пылающим безумным взглядом.

– Просто улет.

– Есть один образец, на который я возлагаю надежды, но думать об экспериментах еще рано…

– Рано? – усмехнулся Суров. – Мы, кажется, уже опаздываем.

– Еще не прошли все испытания…

– Этот мудак должен сдохнуть, – прорычал Константин. – Вы должны ввести мне ваш мутогнен.

– Подполковник…

– Он же не превратит меня в Бибопа или Рокстеди?

– Что? – нахмурился Севастьянов. – Если я не ошибаюсь, это из «Черепашек-ниндзя»?

– Я думал, вы смотрите только научно-популярные каналы. Да, это, нахрен, оттуда. Помните свинью и носорога? В кого угодно меня превращайте, только не в этих двух… – Суров мрачно рассмеялся. – Я осознаю риск. И я буду больше рад сдохнуть героем, чем неудачником.

– Ваша смелость напоминает отчаяние.

– А не насрать ли вам, что она напоминает?

Профессор замер, задумчиво глядя на Константина.

– Знаете, подполковник, то, что они называют выбором, это ведь категория, пронизывающая всю нашу действительность. Ваш выбор влияет на мой и так далее. Можно подумать, человечество тоже имеет коллективное сознание.

– Охрененные рассуждения, – хмыкнул Суров. – Погодите, профессор, мне нужно выпить, чтобы достойно их оценить.

Севастьянов заглянул в глаза подполковника:

– Если я введу вам сыворотку, и она подействует, что вы собираетесь делать?

Константин задумчиво закусил губу. Что он станет делать? Конечно, спасать этот мир. Но для начала он уделит немного времени мести – сладкой и желанной.

И это его ирахор.

***

Тайгет Касар впервые проявлял космическое нетерпение.

Когда мы вернулись к дому, который он выбрал, и он распахнул дверцу машины с моей стороны, у меня был только один вариант добраться до порога – верхом. И это вовсе не шутка.

– Я и сама могу… – лишь успела сказать, когда он притянул меня к себе, подхватил под ягодицы, заставляя обхватить ногами его бедра. – Что ты делаешь?

– Хочу чувствовать тебя. Твои прикосновения. Биение твоего сердца.

Я обняла его за шею, чтобы не упасть, а сама потянулась к его губам, пока его руки были заняты. Поцелуи, которые я дарила ему, были медленными, нежными и ласковыми, как трепетное прикосновение к святыне. Они были языком любви, которым я раз за разом посвящала ему признания.

– Тай, – я погладила ладонями его слегка колючие щеки, – ты помнишь, сколько осталось бусин в четках?

Он ответил без промедления:

– Две.

Помнит.

Спроси у него, Эля, и он ответит.

Я набираю в грудь воздух, сердце снова выбивает рванный ритм, в ушах шумит кровь. Просто нужно спросить… Просто…

– В доме еще осталась еда? – я произношу совсем не то, что хочу, и голос у меня дрожит.

Тай опускает голову, вдыхает аромат моей кожи, касается губами моей шеи. Он чувствует мои эмоции – они одурманивают его ярким удовольствием.

– Спроси.

Кажется, он разгадывает этот ребус очень быстро. Разбираться в моих чувствах он научился превосходно.

Он позволяет мне спуститься на пол и принимается раздевать: стягивает куртку и жакет. Ладонью обхватывает мой подбородок:

– Спроси, Эля, – требует.

Разве нельзя сделать это завтра? Или в любой другой день? Никогда, например?

– Ты… – я смотрю в его глаза, и он ждет: – ты убьешь меня, Тай?

Он коротко целует меня, сладко обхватывая мои губы своими.

– Нет.

– Что?

Вопреки собственному разуму, я начинаю реветь, как идиотка. И ноги едва держат.

Я цепляюсь за его рубашку, а затем по-детски прижимаюсь к нему и громко плачу, в голос.

«Нет… Нет…»

Я снова забираюсь на него, как обезьянка. Рана, зияющая у меня на сердце, затягивается – я снова могу быть слабой, быть прежней.

– Посмотри на меня, Эля, – просит Тай, когда я перестаю вздрагивать.

Я слегка отстраняюсь.

– Еще ничего не закончилось, дуреха.

– Да, – и улыбаюсь, потому что выгляжу, наверняка, безумной: – Ты все-таки любишь меня, Тай.

– Не говори ерунды.

– Любишь.

– О, Халар… – он прикрывает веки. – Нет.

– Обожаешь. Я знаю.

Скрещиваю щиколотки, плотнее прижимаясь к его бедрам. Он такой сильный, что я могу не думать о том, что он устанет меня держать. Я склоняюсь к нему, и мы смотрим друг на друга. Еще никогда я не чувствовала себя такой… любимой.

Он выбрал меня. Наконец, он выбрал.

И это его ирахор.

Глава 31

Вся наша жизнь состоит из выбора.

Иногда последствия бывают непредсказуемыми.

Константин улыбнулся Шилову, который выглядел чересчур бледным.

Свет был приглушен, раздавался звук аппаратуры. Это напоминало превращение задрота Стивена Роджерса в капитана Америку, за одним лишь исключением – Константин мог погибнуть уже спустя секунду.

– Постойте, – полковник остановил Севастьянова, склонился над кушеткой, на которой лежал Суров и сдавлено зашипел: – Время еще есть. Не обязательно делать это сейчас…

– Блядь, – Константин тоже потянулся к другу, приподнимая голову, и шепнул, сохраняя беспечную веселость: – Только не плачь, ладно?

– Придурок! – зрачки Петра расширились, и он резко отстранился и приказал Севастьянову: – Продолжайте!

Константин понимал, что смерть – не такой уж плохой исход. И этот исход его бы устроил, он слишком устал. Да и фраза «выспишься на том свете» сейчас очень уместна. Он хотел освободиться от боли, ненависти и от удушающей злости.