Дядя самых честных правил 6 (СИ) - «Котобус» Горбов Александр. Страница 11

— Du Arsch mit Ohren!

Маг смотрел на меня белыми от гнева глазами. А я пытался стравить из Нервного принца ещё хоть чуть-чуть эфирной нити, взамен использованной. Но не успел.

— Stirb!

Огненный всполох сорвался с пальцев голштинца. Расстояние было слишком мало, чтобы увернуться, и заклятье врезалось в меня ярким росчерком. Ударило в грудь, сожгло одежду и натолкнулось на маленький холщовый мешочек. Тот самый, что мне выдал Лукиан до отъезда.

Не знаю, как называется это заклятье. «Щит праха»? «Доспехи мертвеца»? Или вовсе «Горсть могильной земли»? Да неважно! Вокруг меня поднялся серый вихрь из крошечных серых частичек. Гудя роем диких пчёл, он сожрал всполох. А затем ударил обидчика в ответ. Тупой силой выбил цверга из седла и прокатил по дороге до самой обочины.

Я коснулся пальцами мешочка на шее и ощутил только невесомый пепел от сгоревшей ткани. Действие защиты кончилось. А недобитый голштинец, сплёвывая в пыль кровавую слюну, поднимался с земли.

Надо было ударить его, пока он не встал. Послать в него самый простой Знак из Нервного принца, или подбежать и придушить руками, или кинуть хоть камнем. Но я точно знал — ничего из этого мне не требуется.

Рядом со мной снова стоял Анубис. Нет, не так. Я и есть Анубис. Одновременно и Костя Урусов, и мёртвый Талант в образе шакала, и ещё кое-кто третий, кого я прятал в себе долгие годы. Я был ими всеми одновременно, и в то же время чем-то большим. Сросшимся сиамским близнецом, странным кентавром из человека и шакала на службе у Смерти. И я знал, в чём состоит моя работа.

— Умри.

Я протянул руку в сторону голштинца. Не надо было ни творить заклятье, ни создавать Знаки. Всего лишь пожелать! И с моих пальцев сорвалась тонкая стрела из праха.

Остриё воткнулось в глаз цверга. Он удивлённо открыл рот, моргнул другим глазом и упал обратно в пыль, уже мёртвый.

— Долго вы раскачивались, Константин Платонович. — Киж подошёл ко мне, потирая грудь. — Я думал он меня сейчас размажет, сволочь.

— Зачем под пулю полез?

Мертвец пожал плечами.

— Дырка зарастёт, только крепче буду. Зато отвлёк их от вас и Тани в дормезе. Ей совсем дурно, даже чувств лишилась.

— Ёшки-матрёшки! Сразу об этом сказать не мог?

Я кинулся к экипажу, чтобы помочь девушке. А Киж остался разбираться с покойниками и с помощью Ермолайки выводить экипаж на дорогу.

Дорога до Злобино показалась мне вечностью. Таня почти не приходила в сознание: девушку то била лихорадка, то накрывал жар. Мы с Кижом по очереди дежурили около неё, меняя компрессы и поя из ложечки. Меня, после возвращения Таланта, тоже знобило и всё время клонило в сон, так что приходилось постоянно встряхиваться и бодриться.

— Константин Платонович, про лекаря из дворца, — уже ночью вспомнил Киж.

— Угу?

— Нашёл я его.

— Допросил?

— Допрашивать его вам следовало или этому, монаху нашему. Мёртвый лекарь уже был, натуральный покойничек. Кто-то его придушил по-тихому и в саду около дворца в кустах положил.

Мне оставалось только вздохнуть. Жаль, очень жаль. Теперь уже не узнать, кто отдал приказ убить императрицу. Сам Пётр Фёдорович или кто-то из его приближённых? Шуваловы? Хотя нет, эти вряд ли: они были в фаворе при Елизавете. Нет, никак теперь не дознаться.

Остаток дороги мы проделали почти молча. Ермолайка, умница и большой молодец, гнал без остановки всю ночь и к утру домчал нас до Злобино. Я надеялся, что Тане поможет Марья Алексевна, но её-то как раз в усадьбе и не оказалось.

— Так и не приезжала, — сказала Настасья Филипповна, хлопоча вокруг Тани, — по всему, в Муроме задержалась.

— Надо послать за ней,— решил я. — Вот Дмитрия Ивановича и отправим, ему туда-обратно смотаться не проблема.

— Сейчас велю лошадь ему оседлать.

— Не надо никуда ехать.

Голос Лукиана, внезапно появившегося у постели Тани, прозвучал тихим шуршанием.

— Ей сейчас помогать надо, через пару часов поздно будет.

Монах пристально посмотрел на меня и вкрадчиво спросил:

— Что, отрок, принимал ли ты когда-нибудь роды Таланта? Нет? А придётся.

Глава 8

Ручей

Лукиан осмотрел Таню как настоящий лекарь. Пощупал пульс, послушал дыхание, заглянул под веки. При этом напустил на себя такой грозный вид, что даже Настасья Филипповна молчала и не задавала вопросов.

— Холодные компрессы на лоб, менять каждые полчаса. Дам травы: крепко заварить и поить весь день. С ледника принести лёд и прикладывать к ладоням. Приготовьте носилки, вечером на ручей девочку понесём.

— Зачем на ручей? — не выдержала Настасья Филипповна. — Воды у нас и в доме хватает.

Взгляд монаха был такой выразительный, что ключница поперхнулась. Но тут же переключилась и забормотала:

— Одеяла надо взять, а то простудится Танечка. Где это видано, по осени в холодную воду лезть.

— Если поплохеет, сразу меня зовите, — подвёл итог Лукиан и пошёл к двери.

Пришлось его догонять, чтобы потребовать объяснений. Но он лишь отмахнулся:

— Ты, отрок, в порядок себя приведи. Умойся, поешь, а потом и спрашивай. Ответы не испортятся, подождут. Да и нам с тобой, — он подмигнул мне со значением, — кое-что обсудить надо.

Должен согласиться с монахом: видок у меня был ещё тот. Одежда после драки с цвергами местами была порвана, рубашка на груди прожжена, рожа в каких-то разводах, да ещё и щетина — грабитель с большой дороги, а не солидный некромант.

Так что я занялся собой, оставив Таню на попечении Настасьи Филипповны. Сходил в баню, где орк-банщик сначала меня попарил, как положено, а затем побрил. После водных процедур переоделся в чистое и почувствовал себя человеком. Пообедал фирменным супом Настасьи Филипповны, с лапшой и куриными потрошками, и выпил кофия. Убедился, что Тане не стало хуже, и пошёл задавать вопросы Лукиану.

Монах не стал разговаривать в доме, а потащил меня в парк за прудом. Осенний день стоял тёплый и солнечный, почти что летний, так что прогулка получилась не только познавательная, но и приятная.

— Что с Таней?

— А сам не понял? — Лукиан с насмешкой покосился на меня. — Ладно, не буду экзамен устраивать и загадки загадывать. Талант она в наследство получила.

Я кивнул, соглашаясь с монахом. Такое предположение было первым в моём списке.

— Когда я получил Талант от дяди, у меня не было ни жара, ни лихорадки. Только чувствовал себя как в тумане.

— Тебе Васька из рук в руки передал, считай. А здесь, — монах пожевал губами, — как бы сказать, Таланту пришлось далече прыгать. Вот он и ушибся, когда в твою Таню влетел. Хочет заново в ней родиться, ан не выходит. Придётся нам с тобой повивальными бабками работать да помогать ему.

— Как?

— Встанешь рядом со мной, будешь смотреть, что я делаю, и помогать чем сможешь.

— А дальше? После того, как Талант в ней родится, нужна какая-то инициация или ещё что-то? — я сделал паузу, вспоминая не самый приятный эпизод из жизни. — Мне умереть пришлось, чтобы Талант прижился.

— Не сравнивай, — Лукиан засмеялся, — некромантский Талант не чета обычному. Чтобы его использовать, разрешение Хозяйки требовалось. А девчонка твоя и так сможет. Дышать её правильно научи, а там всё само случится. К женскому полу Таланты легче приживаются, уж не знаю почему. А после наставника ей найми, пусть учит правильно обращаться.

Снова покосившись на меня, монах цыкнул зубом.

— А теперь о тебе поговорим, отрок. Я смотрю, ты-то свой Талант уже вернул.

— Вернул и хочу спросить, как мне…

— С мелочами сам разберёшься, — отмахнулся Лукиан, — послушай главное: заклятья тебе не нужны.

— В смысле?

— В прямом. Тебе заклятья кидать — как здоровому с костылями бегать. Настоящий маг не будет «огненный шар» делать, чтобы сарай спалить. Он повелевает Силе явить огонь, и тот сам загорается.

— Не понимаю, отец Лукиан.