Дядя самых честных правил 6 (СИ) - «Котобус» Горбов Александр. Страница 44

Штаддах!

«Молот» с хрустом ударил в щит и рванул так, что пришлось упасть на землю, прикрывая голову руками. Комки сырой земли осыпали меня с ног до головы, а на поле кое-где загорелась жухлая трава. А когда я, отплёвываясь и матерясь, поднялся, броненосец стоял без единой царапины. И щит! Щит был на месте, всё такой же целый и непробиваемый.

Пришлось вернуться и забраться в броненосец, чтобы проверить состояние накопителя. Шесть седьмых! Ровно столько эфира в нём было после всех испытаний. «Молот» не смог выбить даже трети от заряда, несмотря на свою мощь. Однако, я вам скажу. Это что же получается, можно поставить ещё больше «батареек» и спокойно ходить в атаку против Талантов? Над таким результатом надо хорошо подумать, чтобы не наворотить потом дел.

Выключив щит, я вылез из машины и вернулся к зрителям. Встречали меня криками, овациями и поздравлениями. Я улыбался, кивал и жал руки опричников. Не дав насладиться минутой триумфа, Лукиан подхватил меня за локоть и отвёл в сторону.

— Отрок, — он строго посмотрел мне в глаза, — твой адский механизм надо уничтожить.

— Что⁈

— Разобрать на детали и закопать в лесу. А чертежи сжечь и пепел развеять.

— Вы в своём уме? В него куча сил вложена, а вы разобрать хотите.

— Отрок, — монах зашипел на меня, — ты только подумай! Во что превратится война, если такие чудовища в армии появятся? Бойня! Настоящая бойня, а не война! Никакого благородства, сплошное смертоубийство! Война — это битва Талантов, а не техники…

— Отец Лукиан, вы давно на войне были? — Пришла моя очередь посмотреть на него тяжёлым взглядом. — Вы видели, что сейчас происходит? Где там благородство, когда «молотом» целые шеренги солдат убивают? Когда полк стоит под ударами пушек, а командир приказывает «стоять и умирать» — это благородство? Вы были в полевом госпитале после сражения? Видели, как хирурги отнимают раздроблённые руки-ноги? Это благородство вы имеете в виду?

Монах закашлялся.

— Ты это, не сравнивай…

— А мой броненосец разбирай не разбирай, через сколько-то лет другие деланные маги придумают что-то подобное. Прогресс не остановить, как ни старайся. Одна такая машина выкосит десяток Талантливых магов. С вами, может, и не справится, а обычных прихлопнет, словно мух. Простите, отец Лукиан, но время Талантов уходит.

Он посмотрел на меня, ничего не сказал, развернулся и пошёл к усадьбе. Спина его выражала презрение к технике, деланной магии и ко мне лично. И в то же время Лукиан обречённо горбился, понимая, что я сказал правду.

Доделки шестиногого броненосца заняли ещё пару дней. Прохору пришлось менять конструкцию двух суставов на передних ногах, а я прикрутил к башне привод и увеличил ёмкость накопителей. Не успели «батарейки» полностью зарядиться, как опричники стали меня изводить просьбами отдать им машину. С горящими глазами они прослушали инструктаж, прочитали технику безопасности и принялись с остервенением гонять броненосец по полю. С ними же катался и Мурзилка — он укладывался на горячий накопитель эфира и лежал там весь день, даже ухом не дёргая при выстрелах.

Зарядившие дожди никого не смущали. Святогор месил грязь на поле, периодически бухало орудие, а я наблюдал за этим праздником жизни из ворот мастерской.

— Экую машину мы с вами соорудили, Константин Платонович, — качал головой Прохор, жуя соломинку и глядя на броненосца. — Как думаете, дойдёт она, если бы случилось, до Мурома?

— А чего не дойти, дойдёт.

— А до Москвы?

— Да и до Москвы, пожалуй. Только масло надо будет доливать в суставы.

— А до Петербурга, Константин Платонович, думаю, не дойдёт.

— До Петербурга?

Я улыбнулся, представив боевую машину возле Летнего дворца. Если таких броненосцев будет штук пять или десять, то никакая гвардия не сможет вякнуть. Заходи, бери что хочешь, сажай кого надо на государственные табуретки. Если, конечно, будет такое желание.

— До Петербурга, Прохор, пока ей рано идти.

Каждый вечер я проверял накопитель, и ни разу заряд эфира не опустился ниже половины. Ай да Урусов, ай да ёшкин сын!

— Константин Платонович! Константин Платонович!

В мастерскую ворвался запыхавшийся, мокрый от дождя Афонька.

— Что случилось?

— Там… Это…

— Афонька, отдышись и скажи нормально.

— Там. Приехала.

— Кто?

— Татьяна. Вся как барыня, в платье красивом…

Недослушав, я выбежал из мастерской. Не обращая внимания на дождь, кинулся по дороге к усадьбе, на ходу смахивая с лица капли. Птицей взлетел на крыльцо и рванул на себя входную дверь. В прихожей притормозил, глянул в зеркало и пригладил ладонью мокрые торчащие волосы. Сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая сердцебиение, и вошёл в гостиную.

Глава 30

Татьяна Алексеевна

Казалось бы, прошёл всего месяц, но Таня успела измениться. Неуловимо, в каких-то мелочах, вроде бы незаметных. Наклон головы, манера речи, улыбка, умение держаться за столом. Всё это складывалось, умножалось само на себя и делало её другим человеком. Та деревенская девушка, которую я впервые увидел полтора года назад, растворялась кусочком сахара в кипятке, из «гадкого утёнка» превращаясь в лебедя. Глядя на неё, даже мысли не возникало, что она не благородного происхождения. Да, немного провинциальная, чуть-чуть застенчивая, но, без сомнения, дворянка.

Почти до самого вечера я не мог нормально поговорить с Таней. Ксюшка не отлипала от неё, Сашка жаждала обсудить с подругой приготовления к свадьбе, у Марьи Алексевны тоже были какие-то вопросы, требующие обсуждения, а Настасье Филипповне требовалось напоить свою любимицу чаем и накормить чем-то вкусным. Таня смущалась от такого количества внимания, но держалась молодцом. Я не стал дёргать её разговором и даже немного отвлёк Ксюшку, чтобы та не заобнимала Таню до смерти. Но после ужина вырвал её из цепких лап женской компании и увёл к себе в кабинет.

— Ах, Константин Платонович, — Таня замерла у порога, окидывая взглядом комнату, — как же я рада вернуться домой. Ваш кабинет — самое уютное место на свете!

— А уж как я рад, что вы приехали, Татьяна Алексеевна.

Таня чуть слышно хихикнула, когда я назвал её по имени-отчеству, но игру поддержала. Мне надо привыкнуть называть её так, а не просто Таней. Да и ей тоже полезно вжиться в новую роль.

— Присаживайтесь, Татьяна Алексеевна, у меня есть к вам несколько вопросов.

Мы встретились взглядами, и повисла неловкая пауза. Между нами было множество невысказанных слов, но сейчас для них было неподходящее время.

— Вы, наверное, хотели поговорить о Лариных? Да, Константин Платонович?

— Так и есть. Должен же я узнать, в хорошие ли руки ты попала.

Четверть часа Таня рассказывала о своих новых родственниках. При взгляде изнутри семейство выглядело ещё симпатичнее, чем представлялось снаружи. За месяц, что девушка прожила с ними под одной крышей, не было ни одного скандала, ни одного разговора на повышенных тонах. И если трения порой случались, то Ларины будто волшебным образом умудрялись договариваться к обоюдному согласию. На мой вкус, это магия ничуть не хуже любого Таланта.

А вот с деньгами у Лариных оказалось хуже, чем мне показалось. Но и тут семейство не унывало и старалось выкручиваться. Девушки и женщины занимались рукоделием и шитьём, одевая всех членов семьи. Юноши и подростки, ещё не пригодные к службе на стороне, много времени пропадали в лесах на охоте. Многие были недурственными стрелками — шкурки шли на продажу, это старались не афишировать. В принципе, примерно то же самое, что было у Добрятниковых, когда я только с ними познакомился.

— Что у них с образованием?

— Ну… Сложно сказать, Константин Платонович, — Таня замялась, — я вот только с Сашей учила всякое, но с ними не чувствовала, что не образованная.

Понятно, значит, простое домашнее обучение. Читать-писать умеют, нахватались по верхам, но ждать серьёзных знаний не стоит.