Мистер Ми - Круми Эндрю. Страница 38

— Я желаю вам и вашей семье всего наилучшего, — сказал он. — До свидания.

Корне явно недоумевал.

— До свидания, сударь. Больше вы мне ничего не хотите сообщить? Может, Жаклин совершила какой-то проступок? Или попала в беду?

Минар покачал головой, не в силах сказать несчастному правду. Он повернулся и ушел, вскоре услышав, как у него за спиной опять заработал станок Корне. Отойдя от дома подальше, Минар снова заплакал от жалости к бедняжке Жаклин, поклявшись себе, что плачет по ней в последний раз.

А Ферран тем временем вытащил из лежащей перед ним на столе груды бумаг еще один документ.

Рассказывают, что однажды в известную библиотеку прислали письмо, написанное на китайском языке. Библиотекари не могут прочитать это письмо, но у них есть словарь и грамматика китайского языка, а также много восточных книг, некоторые прекрасно изданы и переплетены (например, редкий экземпляр книги «Беседа в нефритовом павильоне» с изысканными иллюстрациями). Библиотекари решают сочинить ответ на письмо; с помощью своих словарей они пытаются найти альтернативы иероглифам, использованным в письме; изучают повторяемость и контекст пиктограмм во всех находящихся у них в распоряжении текстов и в конце концов создают весьма последовательную теорию языка, о котором к концу работы они знают все, кроме значения слов.

Используя свою теорию, библиотекари сочиняют ответ, представляющийся им серией тщательно связанных логикой пиктограмм. Однако адресат-китаец принимает их письмо за послание от молодой женщины по имени Шио-Лин, в которую он, как всегда бывает в легендах, немедленно влюбляется. Затем следует обмен письмами, заканчивающийся договоренностью о браке, его отмене и самоубийством этого человека (который был историком и написал письмо в библиотеку исключительно с целью получить информацию о миссионере по имени Мартин Готтфрид). История завершается тем, что делегация библиотекарей отправляется в Китай — где их, естественно, никто не понимает, — посещает могилу историка, проливает над ней слезы и т.д.

В этой трогательной истории библиотекари действуют совместно согласно логике женского ума, хотя каждый в отдельности всего лишь следовал законам языка, которого никто из них не понимал. Сознание — это свойство, так же отличающееся от своих механических компонентов, как грохот высыпающегося из мешка зерна отличается от почти бесшумного шороха одного падающего зернышка; и если мысль, как и все другое в теории Ро-зье, может быть сведена к обработке информации, тогда лишь конструктивные детали стоят на пути создания искусственного мозга.

Теория Розье о «механическом сознании» предполагает машину, которая постепенно заменяет отдельные элементы человеческого мозга, имитируя их роль в обмене информации, например, системой шкивов или гидравлическим механизмом, который, подобно тому, как хорошо сконструированное механическое сердце будет гнать кровь по сосудам не хуже естественной сердечной мышцы, с таким же совершенством должно исполнять функцию органа, заключенного в нашем черепе. Место, где в этом механизме помещается сознание, будет так же невидимо и так же лишено существования, как красивая китаянка, возникающая в результате коллективного акта символической манипуляции, проделанной группой не понимающих языка переводчиков. Где-то внутри предлагаемой машины размером примерно с нашу планету, среди приводов и шкивов, отполированных трубок и насосов, будут жить мысли, идеи и ощущения; это будет существо, не знающее, как оно было создано, вероятно, желающее это узнать, обладающее разумом, способным отвечать на наши вопросы — если бы только у него было средство общения с нами, а у нас — общения с ним.

Или можно себе представить огромную игру, в которую играет не персонал библиотеки, а все население земного шара. Каждый человек получает письма от других игроков, в конверты вложены только визитные карточки с именем и адресом отправителя; в зависимости от того, сколько он получил карточек, человек посылает свои собственные визитные карточки игрокам, включенным в его список знакомых. Образовавшаяся сеть общения, если первоначальные списки были правильно составлены, может, на наш взгляд, имитировать работу мозга, при этом узнавание нового соответствует собиранию новых адресов, но мысль присутствует только благодаря бесчисленным взаимодействиям индивидуумов, у которых существует немного забот, отвлекающих от игры, и которые действуют по определенным правилам, не понимая их смысла.

Таким образом, Розье предлагает создание всемирной сети информации, которая, если она достаточно расширится и если ее построение будет правильным, в конце концов сможет думать, хотя у нас не будет никакой возможности узнать, какие мысли посещают ее ум. Это будет мозг, составленный из отдельных людей, и скорость его мышления будет зависеть от налаженной почтовой службы, которая, надо признать, совершенствуется с каждым днем.

Наши первоначальные эксперименты с «механическим сознанием» были основаны на работе Раймунда Луллия, чья работа «Ars Magnum» содержит таблицы, согласно которым, следуя строгим правилам, можно вывести логические утверждения путем отбора и комбинаций определенных фраз. Согласно принципам Луллия, многим удалось создать еще более совершенные и разносторонние механизмы, состоящие из концентрических металлических дисков с тонкой гравировкой; в результате вращения этих дисков совершенно независимо от воли вращающего возникают целые фразы и предложения, содержащие идеи, которые проистекают всего лишь из случайной комбинации слов, выгравированных на полированной поверхности дисков. Такая машина, если она достаточно велика, способна создать связный письменный текст, и разработанная Розье теория «механической литературы» утверждает, что такой метод когда-нибудь заменит далекий от совершенства труд авторов, являющийся пока что единственным способом написания книг. Наши эксперименты в области «искусственной литературы» дали фрагментарные и условные результаты, но они позволяют надеяться на достижение значительного прогресса, когда будут разработаны все возможности, заложенные в «механической поэзии» Николаса Клери; однако, чтобы дать представление о стоящих на этом пути трудностях, можно упомянуть проблему «трех прилагательных», которая до сих пор не разрешена и, возможно, не поддается разрешению.

Клери считал, что любое высказывание эквивалентно — в силу управляющих им многочисленных сил равновесия — системе твердых тел. И наоборот, что любой набор предметов может быть переведен на язык слов. Таким образом, даже движение планет представляет собой скрытую космическую рукопись. Однако мы знаем, что движение планет и звезд подчинено законам гравитации и руководимо волнами вероятности, которые посредством постоянного обмена информацией заставляют небесные тела придерживаться намеченного пути. Отсюда возникает вопрос: нельзя ли саму Вселенную считать мыслящим организмом, планеты и звезды в котором являются бездумно взаимодействующими компонентами; их действия вынужденны, но они суть вместилище существа, для которого орбита — предшественник мысли, а комета — в силу аккумуляции небесных последствий — вдохновение; для которого предварение равнодействий представляет собой тонкую психологическую проблему, отнесенную в мирное царство математики. Грандиозные повороты этого космического воображения медленны, постоянны и великолепны; его размышления чисты и благородны. Это, без сомнения, ум самого Бога, одинокая игра которого и радостное созерцание собственных добрых деяний являются залогом существования каждого из нас. Все мироздание оказывается зашифрованным в тексте, который наша теория называет «функцией универсальной волны»; в тексте, содержащем в себе, словно в гигантской библиотеке, каждую Божью мысль. Сами мы — лишь клеточки клеточек, персонажи снов, крошечные листочки на древе вероятности, что взращено божественным светом, древе, с ветвей которого нам всем суждено скоро упасть на глазах одного Его, того, кто нас создал и был создан нами, чей центр — везде и чья окружность — нигде.