Другой ветер - Крусанов Павел Васильевич. Страница 24

Он отпустил ее. Надя поправила на бедрах халат, подумала и, не найдя что ответить, выдохнула:

- Битюг!

- Привет педагогу. - Андрей взялся за ручку двери. - А я в понедельник в Ленинград гоню. Дня на два. Что привезти?

- Что-нибудь.

Горлоедов застучал подошвами по лестнице. Некоторое время Надя смотрела ему вслед, внимательно, но без чувства.

Звонок вдребезги разбил сонный школьный воздух. Учитель не стал ждать, пока в столовую набьются дети, - собрал в стопку пустую посуду, отнес в мойку и простился с буфетчицей.

Каждый вечер до нынешней субботы - вот уже неделю - после уроков он ходил к Наде. Пил чай, старался быть веселым. Вчера следом за ним к Наде пришел Андрей Горлоедов, в его сумке звякали бутылки, которые он не ставил на стол при учителе, он пах бензином, как шоферская ветошь, и был развязным, будто имел на это право. За чаем он напевал, кося прозрачным глазом на хозяйку: "Ми-иленький ты мой, возьми меня-а с собо-ой..." Учитель чувствовал насмешку, но не понимал, в чем именно она состоит. Он ушел Андрей остался.

С неба сыпал мелкий дождь. Запах прелости и сырого железа был теперь не таким острым, как утром. Вспоминая вчерашний вечер, учитель томился. Несколько раз он замедлял шаг у телефонных будок, но, на миг останавливаясь, уныло плелся дальше.

Из дверей колокольни в мокрый простор соборной площади рвался гулкий медноголосый марш. Учитель свернул к отворенным дверям. Внутри за стойкой сидел коренастый гражданин с седенькой войлочной шевелюрой, на бордовом сукне стойки лежали пневматические ружья. В щите с утками и мельницами, с краю, было проделано окно, в глубине виднелся другой щит с прикнопленной бумажной мишенью. Напротив окна, прикованная к стойке металлическим тросиком, вороненым металлом поблескивала мелкашка. Никогда раньше учитель здесь не был.

Сквозь марш он шагнул к мелкашке.

- Проверим глаз! - оживился гражданин. Войлочная шевелюра нырнула под стойку - музыка притихла.

- Пять выстрелов, - сказал учитель, доставая деньги. - Сколько до мишени?

- Двадцать пять.

- Мало.

В глазах гражданина мелькнул огонек.

Учитель отвел затвор, неторопливо вложил патрон в камору.

Когда на вытертое сукно упала пятая гильза, гражданин скрылся за щитом и вскоре вернулся с мишенью.

- Стреляешь, как Вильгельм Телль.

Учитель взял мишень в руки - пули легли кучно, немного левее яблочка, все в восьмерке и девятке.

- В институте, - словно оправдываясь, сказал учитель, - я был записан в стрелковую секцию. - Он снова посмотрел на мишень. - Шестая будет в яблочке.

- Приезжий? - Гражданин положил на сукно еще один патрон.

- Из Ленинграда. У вас - второй год. По распределению.

Учитель устроил на плече приклад, как вдруг, от невнятного толчка в затылок, оглянулся на дверь - по площади, распластанной за дверным проемом, шел Андрей Горлоедов. Он все это время был у нее! Боже правый, кто бы мне сказал: сколько времени попугай учит два слова?! Андрей пересек асфальтовое поле, ни разу не взглянув в сторону колокольни.

Сильнее вдавив приклад, учитель прицелился и спустил курок. Под новый бойкий марш войлочная голова исчезла за щитом. Учитель повернулся к выходу, в душе была гарь, пепелище. Он стоял в дверях, когда его догнал скачущий голосовой шарик:

- Молоко!

Роман Ильич Серпокрыл возвращался в овощной ларек из столовой, где только что проглотил солянку и биточки, слепленные из чистого хлеба. По дороге он думал о том, что стоило только патриархальной "селянке" поменять букву и выродиться в "солянку", как вместе с внешним смыслом изменилось и содержание того, что под ним крылось. "Изменяется имя - изменяется вещь", ответственно сформулировал Роман Ильич.

Ларек встретил Серпокрыла мерзостным зловонием. Снимая с двери навесной замок, Серпокрыл поморщился и тихо выругал живую природу за то, что она не умеет достойно возвращаться в изначальный хаос. Внутри запах слабел и терялся. Поверх плаща Роман Ильич натянул бывший белый, а теперь серый с ржавчиной, халат, подвинул ближе к весам ящик с помидорами и убрал с окошка заслонку.

Помидоров оставалось пол-ящика, когда он заметил, что к ларьку, помахивая стареньким "дипломатом", подходит учитель. Роман Ильич отсчитал сдачу хозяйке в цветастом павловопосадском платке и сквозь стекло приветливо кивнул соседу.

- Если милый при портфеле, значит, милый без делов!

- Скучный город - некуда податься, - сказал учитель, беспокойно осматривая содержимое ларька. - Сегодня у вас до странности душистые овощи.

- Это крыса.

- Ах да... От одной крысы такая вонь?!

- Ты б ее видел - поросенок! Ребятня ее палками забила, а она от них под ларек. Там и сдохла. Нынче - пятый день, самый аромат.

Учитель разглядывал скудное убранство витрины. Стекло отражало небо, где медленно свивалось в раковину облако - рваный клок белесого дыма.

- Значит, крыса... - размышлял учитель. - Преобразилась русская земля. - Он кивнул на убогую витрину. - В полях - ветер, народ геройствует за зарплату, а крысы растут с поросят.

- Крыса ж не человек, она в природе без курса существует. А нам отъедаться некогда, нам вечно спешить надо к верной цели. Кто же в дороге ест? В дороге закусывают.

Учитель долгим взглядом посмотрел на Серпокрыла, тот играл фомкой для взлома ящиков.

- Я слышал, ты с нашей королевной хороводишь, - сказал Роман Ильич. Правда?

Морось туманила стекло ларька, капли сливались друг с другом, копились и вытягивались в зыбкие протоки, делая лицо Серпокрыла муаровым.

- Зачем о грустном? - Учитель вонзил палец в помидоры. - Взвесьте-ка мне килограмм этих золотых яблочек.

Утром в воскресенье учитель проснулся усталым. Прошедшая ночь представлялась колодцем без света и воздуха. Перебирая в памяти вечерние мысли, он вспомнил, что думал так: я не люблю ее - я хочу от нее слишком многого. Теперь соображение это потеряло давешнюю ясность. Чушь, я слабее, мне не пересилить. Бессмыслица: чтобы заставить ее быть со мной, я должен стать сильнее, не любить, но - зачем мне нелюбимая?..

Учитель, прыгая на одной ноге и балансируя локтями, словно грач на проводе, натянул брюки, застегнул рубашку и затолкал ее под брючный пояс.

На обратном пути из ванной он заглянул к Роману Ильичу. Тот сидел, развалясь на продавленном диване, смотрел на мерцающий экран телевизора и тянул кофе из чайной кружки.

- Ищу в долг постного масла, - сказал учитель. - В салат к вашим помидорам.

Серпокрыл, не выпуская из рук дымящуюся кружку, покинул диван. Пока он двигал на полках подвесного шкафчика банки с крупами, учитель думал об этом странном наблюдателе жизни, о всегдашней его посвященности в городские дела. Впервые он встретил человека, который был в два с лишним раза его старше, но при этом чувствовал его лучше сверстника.

Наконец Роман Ильич извлек из шкафчика запечатанную бутылку (вспорхнула со дна рыхлая пыльца осадка) и протянул учителю.

- Мне чуть-чуть, - замотал головой учитель. - Салат покропить.

- Отливай сколько надо.

В дверях учитель замешкался, подтянул в ширинке змейку, поправил на шее влажное полотенце, обернулся и спросил:

- Откуда вы знаете про Надю?

Серпокрыл смял лицо.

- Мелкий город - все на виду.

- Скажите мне о ней что-нибудь, - попросил учитель. - Я хочу о ней говорить.

- Что говорить? Яснее ясного.

- Но почему - все так?!

Серпокрыл сминал лицо, как гуттаперчевую маску, оно то и дело покрывалось ямочками, шишками и припухлостями.

- Эх-хе-хе! - сказал он, прихлебывая кофе. - Бес их за ногу!..

В тарелку с помидорами учитель положил нарезанный полукольцами лук, бросил соли, прыснул медовую струйку масла и перемешал все это дело неторопливо и тщательно. Завтракал салатом с бутербродами. Ел без аппетита, рассеянно задерживая вилку у рта и не замечая шлепающих по столу капель. Когда тарелка опустела, во рту осталась едкая горечь. Пересолил... Верная примета.