Разрушитель - Джонсон Девид. Страница 32

И вот теперь Берни брел и брел навстречу джину с тоником и незнакомцу.

Под ногами стеклом скрипела спекшаяся от жара земля, присыпанная тонким слоем беспокойного песка и скрюченных старых сучьев.

Иллюзия закончилась, как только Берни переступил невидимую черту. Впереди была ночь, а вокруг – беспросветная темень, наполненная шорохами и незнакомыми звуками пустыни.

Берни сглотнул и упал на песок. Никакого города на горизонте просто не было! Его не существовало! И ложью было письмо из технической школы. И ложью был Нью-Йорк. Неправдой оказалась вся жизнь, которая, к тому же, продолжалась.

О подземных крысах-проказорах Берни слышал украдкой, но любая жуткая правда подземелий была лучше, чем такая уютная ложь на поверхности.

Берни Бернс на террасу своего коттеджа аэролет не вернул. Не возвращался и сам. Вот уже пятнадцать лет не возвращался, жалея лишь мать. Но законы общества были неумолимы: лучше умереть твоему ребенку, чем живым и невредимым вернуться из проказоров.

Во время набегов за едой и одеждой Бернсу однажды показалось: женщина, катившая перед собой коляску с близнецами – его мать. Но женщина была куда моложе и походка была совсем другой.

– Берни, – Розалинда подняла всклоченную голову, – чем займемся?

Берни осторожно освободился из объятий девушки:

– Сегодня придумай что-нибудь сама! У меня есть кое-какое дело!

– Опять к разорам?! – испуганно сжала колено Берни Розалинда.

– Нет! – соврал Берни: в селении разоров шла грандиозная попойка, а в таких случаях стоило быть начеку.

Разори и проказоры жили в состоянии неустойчивой войны. Время от времени из одного лагеря в соседний заявлялись перебежчики. Еще чаще разоры совершали набеги в городок проказоров за девочками. Тогда проказоры бросали свои карточные домики и, вооружившись кто чем, крушили лагерь разоров.

Берни Бернс как-то заинтересовался семантикой названий, но додумался лишь до банального: «разоры» – от слова «разорять», «проказоры» – от проказничать, зло шутить.

Разница, скорее, была в образе жизни, чем в самих словах. Проказоры тяготели к своей, пусть убогой, конуре. Разоры не сидели на месте, не обзаводились семьями, временами на месяцы исчезая в бесчисленных лабиринтах подземных убежищ, потом возвращались, принося диковинные штуки, забавных зверят и чудовищные болезни.

Берни Бернс сам помнил страшную эпидемию, когда зараза перекинулась на их городок. У болезни не было внешних признаков: просто человек замыкался в себе, скучнел, надолго задумываясь. А потом его находили повешенным или с вскрытыми венами где-нибудь среди мусорных баков.

И не было спасения от тоски. Лишь немногие уцелели из тех, кто не бежал из города, таясь от заразы в нижних уровнях и подземных гротах.

Берни и сейчас вздрагивал при воспоминании о болезни. Он сдался таинственному вирусу одним из последних, стараясь как можно, хотя бы для сна, сгонять уцелевших в одно место. Долгими часами, шатаясь, с красными воспаленными глазами бродил среди спящих, сторожа. Но к утру один, а то и двое исчезали, чтобы умереть.

Вирус смерти, как окрестили проказоры болезнь, бесчинствовал всего неделю. Берни заразился на исходе седьмого дня.

Вначале давило смутное беспокойство, словно забыл о чем-то самом необходимом. Потом стало жаль мать, себя. Берни с брезгливостью смотрел на ущербные лица вокруг, на грязное тряпье. Кислый запах капусты, смешанный с запахом скученного человеческого жилья бил в ноздри. Особенно отвратительны были женщины. Потные, обрюзглые, с обвисшими от бесчисленных родов животами – Берни передернулся от рвотных позывов. Хотелось необыкновенного, чего и в природе-то не бывает. Берни отступил из собравшегося у костра круга. Резиновая шина нещадно чадила. Напевающие старую песенку пьяные голоса – пилой по обнаженным нервам.

Берни шел, не оглядываясь, пока не свалился. А выход из тупика был рядом, стоило щелкнуть кнопкой ножа с выкидным лезвием. Немного боли – и впереди засияет свет.

Берни размахнулся и вонзил лезвие в живот. Сталь пронзила мягкую плоть. И перед Берни возникло чудо: в сияющем ореоле к нему склонилось юное девичье лицо. Разметавшиеся кудри, словно живые, трепетали на сквозняке.

Вишневые губы шептали неразборчивое, как шелест лесного ручья – слушать и не было нужды.

Так, на грани смерти, в жизнь Берни вошла Розалинда. Ничего чудесного, а тем более сверхъестественного в дочери старого разора не было. Буйный нрав и своеобразный характер уравновешивались лишь страстными ночами, когда два нагих тела белели в темноте многоруким монстром.

Более того, девица была хитра, блудлива и бесстыжа даже в понятии проказоров. Ее руку не раз ловили в чужом драном кармане. Бивали, порой, но всегда прощали за отходчивость и всегдашнюю веселость.

Вот и сейчас, забыв о мимолетном беспокойстве, Розалинда беспечно грызла шоколадку, откусывая огромные кусищи.

Невдалеке гудела платформа для спуска.

Берни прислушался. Розалинда взметнулась юбками:

– Это тихоня Пинни!

Берни покривился, но смолчал: полицейский, по уши втюрившийся в девушку из подземелий, мог быть проказорам полезен.

СЕЛИЩЕ РАЗОРОВ

– Все, я больше не могу! – Саймон икнул и запустил пустую бутылку в шеренгу ее сестричек у стены.

На перевернутом, грубо сколоченном из дощечек ящике лежали съестные объедки. Вареная баранина вперемежку с яичной скорлупой, рыбий скелет, ощерившийся пучком зелени.

Рядом, пристроившись на полу, посасывал виски Чарли, время от времени круглым глазом заглядывая в узкое горлышко. На дне еще что-то бултыхалось.

– Братья! – Саймон снова икнул, но мысль держал на собачьем поводке.

– Братья! Мы завоюем мир и пришьем каждого, кому это не понравиться! Я – вождь! Вы – со мной? – митинговал вдрызг пьяный негр.

– С тобой, с тобой, куда ж мы денемся, – сварливо отозвался Чарли, взбалтывая бутылку.

У стены вповалку дрыхли остальные соратники.

Поселение разоров человек несведущий принял бы за помойку, но Саймон, приглядевшись к братии поближе, просек, что черт и его фотография – далеко не одно и то же.

Тут пили лишь отборный виски. «Ролексы» на запястьях у каждого второго даже во времена Саймона тянули на несколько тысяч зеленых. Одежда, хоть и не от Кардена, была шедевром портновского искусства.

Но черную зависть Саймона вызывало оружие разоров. Куда там светящимся коробочкам.

Селение буквально было набито отборнейшими средствами уничтожения.

Минометы и гранатометы, миниатюрные пушки, сами для себя тут же штампующие снаряды и автоматы, стреляющие за мгновение до того, как противник приблизится. Капсулы с ядовитыми газами, вызывающими перед смертью жутчайшие видения и пульверизаторы, выбрасывающие струю яда, действующего только на рыжих или черноволосых. Детские игрушки, рвущиеся в руках и женские ожерелья, насмерть удушающие временную владелицу. Оружие, управляемое мыслью, и оружие, управляющееся при помощи космической связи.

Все рассмотреть – не хватило бы жизни. Словом, Саймон твердо решил прибрать поселок к своим черным рукам.

С такой бригадой плевал он на Бредли, его посулы и, тем паче, приказы.

Филлипс пьяно расхохотался, представив свою будущую жизнь. Трусливые кролики наверху и его волки – картинка рисовалась почище дома с приведениями.

– Черт! – Саймон протер глаза, нашаривая на полу бутылку.

Одно из привидений, кому Филлипс решил оторвать башку без очереди, возникло среди груды ящиков со спиртным и призывно манило Феникса.

– Сдохни я на месте – Эдгар Бредли!

– Собственной персоной, пьяная ты скотина! – сквозь зубы прошипело привидение.

Шагнуло навстречу и влепило Саймону хлесткую пощечину.

Рядом выстроилась во фрунт мгновенно протрезвевшая братия.

– Но-но, потише! – пистолет грелся в ладони. – Я таких старых козлов знаешь где видал?!

Саймон вскинул оружие. Дуло упиралось в грудь Эдгара Бредли, но тот даже не вздрогнул. Сзади послышался шум. Саймон отпрыгнул от двоих нападающих со спины и тут же кубарем покатился по полу от чьей-то подножки.