Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория. Страница 110

Потоптавшись нарочито громко на пороге, она толкнула дверь из сеней. Так и есть, сотник и княжна стояли подле самого всхода и негромко о чем-то говорили. Стемид улыбался, расправив грудь и заведя руки за спину, чтобы казаться еще шире и больше.

Чеслава потрясенно моргнула. Улыбка исчезла с лица княжны Рогнеды, стоило той завидеть воительницу. Сотник проследил за ее взглядом и повернулся к Чеславе, и лицо у него сделалось совсем уж озадаченным. Та только качнула едва заметно головой и решительно направилась ко всходу, намереваясь подняться на женскую половину. Перун задери, что творилось сегодня в тереме?!

Княгиня нашлась там, где ожидалось — в горнице за прялкой — и это слегка успокоило Чеславу. Но ненадолго, потому как во взгляде Звениславы Вышатовны отчетливо узнавалось смятение и отчаяние.

— Пока вас не было, прискакал еще один вестник. Говорят, хазары пожгли еще одно княжество. Князь пойдет нынче вечерять к боярину Любше Путятовичу, — на одном выдохе промолвила княгиня и закусила губу. Она говорила бесцветным, мертвым голосом, и от этого почему-то было еще страшнее.

— Я знаю, он хочет созвать вече, потому и нужна ему боярская поддержка. Он хочет пойти бить хазар, — добавила она совсем тихо и вздохнула. Печально, пронзительно зазвенели прилаженные к ее нарядной кике височные кольца.

На Чеславу глядела нынче не гордая княгиня, которой Звенислава Вышатовна отчаянно пыталась казаться. Не молоденькая девчонка, вырванная из прежней жизни несколько месяцев назад, которой она на самом деле была. На воительницу глядела до смерти перепуганная женщина жена и мать. Она боялась за своего мужа и за свое нерожденное дитя.

Медленно, с тяжелым вздохом Чеслава опустилась на лавку, проведя рукой по теплому срубу. Коли пойдет князь бить хазар, не дожидаясь весны, что с теремом будет? Останется без пригляда, без хозяина?

Напротив нее княгиня склонилась над веретеном, роняя горячие, горькие слезы на толстую нитку.

Железный меч VII

Не успел он толком за Белоозеро взяться, как пришли из Ладоги дурные вести: князь призывал в терем да велел поспешать. Ничего больше не передал ему Ярослав, опасаясь предательства, но воевода и так все уразумел. Не стал бы его князь дергать с места, коли б не было в том величайшей нужды.

Однако ж пришлось дядьке Круту в Белоозере слегка задержаться. Дожидался он, пока посланный гонец достигнет небольшого городища у южной границы ладожского княжества, где десятником сидел его старший сын, Будимир. Не мог воевода удел княжича Святополка без присмотра оставить. Едва-едва утихомирил особо болтливые языки, напомнил людям, что такое княжеская власть да твердая рука. С беспутствами, бесчинствами Святополка они уж и позабыть успели, каково это, когда в тереме сидит княжеский ставленник.

Ну, ничего. Не впервой дядьке Круту порядок наводить; он и не таким рога обламывал. А потому ко дню, как добрался до Белоозера Будимир с небольшим отрядом верных людей, в уделе царила тишь да гладь. Особо крутых норовом воевода решил с собой забрать, на Ладогу. Догадывался он, для чего его князь призвал, вот и мыслил, что в дружине ему нынче каждый муж пригодится.

Обо всем этом размышлял дядька Крут, трясясь в седле. С холма, по которому медленно спускался его конный отряд, уже виднелись вдалеке очертания ладожского городища. Он слегка потянул поводья, заставляя жеребца ступать медленнее, и устремил вперед свой взор. Но не знакомые очертания он высматривал на равнине, что лежала внизу холма. Нет, воевода вспоминал встречу с сыном, которого не видал почти с прошлой зимы.

— Батька, — здоровый как медведь Будимир резво соскочил с коня и прежде, чем поклониться отцу, как полагалось, он сграбастал того огромными ручищами и стиснул в объятиях так, что едва весь дух из воеводы не вышел.

Да. Стареет верный княжеский воевода. Теряет хватку.

— Отпусти, обалдуй, — велел дядька Крут, обнимая сына в ответ.

Будимир громко рассмеялся и отступил от отца на шаг назад. Он поправил на плечах звериную шкуру и откинул за спину длинные волосы, мокрые от валившего снега. Изрядно тогда Белоозеро припорошило.

— Никак похудел ты, батя? — Будимир окинул воеводу внимательным взглядом. — Совсем Ярослав Мстиславич моего старика загонял.

— Ты мне тут поговори! — прикрикнул дядька Крут на сына, сграбастал того за шею и повел за собой в белоозерский терем, пока приехавшие с ним дружинники и местные холопы распрягали во дворе лошадей.

Белоозеро было нынче в надежных руках, воевода с легким сердцем оставил удел на старшего сына. А может, коли на Ладоге все ладно будет, Будимир и в княжий терем приедет, мать да сестер повидает…

Дядька Крут сжал в руке поводья и покачал седой головой. Совсем расклеился, вот уже и сын стариком называет.

В серое, промозглое утро они въехали в ладожское городище, и воевода уловил знакомые звуки: лязганье метала по металлу, перезвон кольчуги, скрип свежевыделенной кожи. Из кузни валил плотный столб серого дыма. Поднимаясь наверх, он сливался с хмурым цветом неба.

За спиной воеводы зашептались сопровождавшие его дружинники. Редкие люди, которых они повстречали на своем пути через городище, глазели им вслед. И токмо радостные дети сновали туда-сюда, лезли под руки взрослым и провожали конных кметей восторженными криками.

Дядька Крут нахмурил густые брови. Стало быть, все решил уже Мстиславич. Сердце уколола непрошеная обида: вот, и у старого пестуна даже совета не испросил. Он князь, напомнил себе воевода. И вздохнул. Ясно, что князь, но мог бы и потише с плеча рубить, не одним махом. Этим Ярко в отца пошел. Князь Мстислав тоже все сам решал. И любил нещадно отсекать все лишнее, что взгляду мешало. Жаль, не сдюжил княгиню Мальфриду также резко отсечь.

— Дядька Крут воротился! Дядька Крут воротился!

Какой-то отрок, стоявший на частоколе в дозоре, заорал как оглашенный, едва завидел вдалеке небольшой отряд воеводы. Тот нахмурился, но больше для того, чтобы спрятать в усах довольную улыбку. Неужто соскучились по старому ворчуну?

Князя он увидал сразу на подворье. В одной рубахе тот стоял и говорил о чем-то с местным кузнецом, а подле них с ноги на ноги переминался холоп, держа в вытянутых руках тулуп.

Воевода глянул вбок: так и есть, трое кметей жадно хлебали в сторонке воду, побросав деревянные учебные мечи. Выглядели они все потрепанными; стало быть, изрядно намял им бока Мстиславич. Там же подле дружинников крутился князь Желан Некрасович. Прищурившись, дядька Крут разглядел ссадины на его руках и щеке. Ну, что же, воинская наука никому не давалась просто.

На подворье царила такая же суета, что и в городище. Словно со дня на день велел князь выдвигаться. Люди бегали из терема и в терем, хлопали двери клетей. В конюшне призывно ржали лошади, и повсюду слышался тихий шелест, с которым начищали мечи. Воевода едва не подпрыгнул в седле, когда посреди всей этой суеты заметил Чеславу. Бессовестная девка сидела на поваленном бревне сбоку терема в окружении Любавы и Яромиры, прильнувших к ней с двух сторон, и мастерила оперение для стрел. Княжны едва ли не в рот ей заглядывали и держали в ручонках уже готовые стрелы.

Дядька Крут уже собрался возмутиться, но тут его заметил Ярослав. Сказав кузнецу пару слов, князь накинул тулуп и шагнул навстречу пестуну.

Воевода уже без былой легкости спрыгнул на землю с коня и про себя подивился: вроде недавно совсем покинул стены ладожского терема, а как круто лицом переменился Ярослав.

— Здрав будь, князь, — он начал кланяться, и Мстиславич не хуже сына сжал его в медвежьих объятиях, похлопав по спине.

— Заждался я тебя, дядька Крут.

Больше ничего не сказал ему князь, но воеводе и пары слов было довольно, чтобы уразуметь: напрасно он осерчал на Ярко; мол, порешил все тот, не испросив даже у пестуна совета. Может, на людях и порешил, но внутри все еще колебался.

— Идем, поговорим, коли не устал с дороги, — князь улыбнулся с хитрым лукавством, и воевода покачал головой: все бы им над ним потешаться.