Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория. Страница 35

— Ты лучше вот что мне скажи, дядька Крут. Ты прослужил отцу моему много, много зим, верно?

— Верно, княже, — воевода степенно кивнул. — Начинал еще отроком безусым, что твой мальчишка этот, Горазд.

Он не разумел пока, чего от него хочет Ярослав.

— И на свадьбе у него пировал, верно? Когда он княгиню Мальфриду в жены взял.

— Верно, княже.

Нечасто, ох, нечасто Ярослав принимался расспрашивать о прошлом да своем отце.

— У княгини же из родни тогда был брат и все?

— Откуда же родне взяться, коли их поселение дотла сожгли? Так они вдвоем на Ладоге и появились. Фрида, тогда еще никто княгиней ее не звал, да и Мальфридой она опосля стала зваться, и брат ее, погоди, запамятовал, — воевода хмыкнул и погладил бороду, припоминая.

— Это нынче он Брячиславом сделался, а тогда был Бёдваром.

Воевода вздохнул. Да-а-а, когда князь Мстислав по осени велел собирать свадебный пир да объявил, что берет безродную, чужую, северную девку в жены, все как один подумали, что князя приворожили. Девку едва не убили, чудом ее спас брат. Мстислав осерчал, казнил неудачливого убийцу и пригрозил вырвать языки всем, кто скажет худое, злое слово против молодой княгини.

Долго-долго не успокаивались люди, провожали Мальфриду злыми взглядами, куда бы она ни пошла. Но минула весна, другая, третья — а дитя все не было.

Тогда малость остыли. Как бы она сдюжила князя околдовать, коли сына понести не может? Обычная она, глупая девка, хоть и красы неведомой. А все одно — пустая. Так думали много-много весен, а после — родился Святополк.

— Да-а-а, — дядька Крут мотнул головой, стряхивая тяжелые думы. — Втроем они на Ладогу пришли. Княгиня с братом да девка-служанка еще с ними. Все, кто выжил после налета.

— Вот как, — дернулся Ярослав. — Втроем, значит.

— Ты пошто любопытствуешь, княже?

Но тот не успел ответить, потому что вдалеке показалось облако пыли. Сощурившись, Ярослав вскинул к глазам раскрытую ладонь.

— Никак, дозорные обернулись? — проследив за его взглядом, спросил дядька Крут.

Состоявшийся нынче разговор был забыт.

Князь пожал плечами и тронул пятками Вьюгу, уводя ее немного вбок. Поглядев со стороны на отряд на дороге, он одобрительно кивнул. Нынче никто в конце не отставал, растянувшись на версту, и он мог видеть и тяжелые груженые повозки с приданым, и крытую повозку, где полагалось ехать его невесте. Только вот она почему-то шла пешком рядом со знахаркой и дядькиным воеводой Храбром. Тот ради такого дела спешился и вел под узды своего коня.

— Княже! — бывший в дозоре кметь отвлек Ярослава.

После стремительной скачки он жадно пил из бурдюка воду, размазывая по лицу пыль и пот.

— Там гости впереди. На торг вроде как едут! — выпалил единым духом кметь.

Совсем молодой, он был рад, что хоть кого-то заметил за все то время, как они покинули терем Некраса Володимировича.

— Добро, — кивнул Ярослав. — Поздороваемся с честным людом.

Слова кметя быстро разнеслись по всему отряду, породив множество разговоров.

— Невиданное дело, гости на торг едут, — не выдержав, пробубнил дядька Крут.

— Так хоть на них поглядеть, все не на пыль, — осторожно заметил оказавшийся поблизости Горазд.

На воеводу он поглядывал с опаской и по-прежнему берег левую руку. Он токмо потому решился с ним заговорить, что должен был рассказать кое-что очень важное. В другой раз, может, он бы и вовсе смолчал, мол, пустяк, не о чем и беседу вести. Но пару седмиц назад Горазд уже промолчал про оберег, и к чему то молчание привело… Да и после того, что Рогнеда сотворила, княжью честь следовало пуще зеницы ока беречь. Вот он и порешил, скрепя сердце.

Отрок обернулся по сторонам, выискивая взглядом князя, но того не было поблизости. Оно и к лучшему.

— Дядька Крут, я что сказать хочу… — он подвел послушную кобылку вплотную к воеводе. — Нынче видал поутру, как Звенислава Вышатовна шепталась о чем-то с княжьим кметем, с Гостомыслом. Долго шепталась.

Воевода покосился на него через плечо. Глядел так, словно не разумел, к чему Горазд с ним заговорил.

— Она ему передала что-то. Сверток какой. Не разглядел я. Мало ли что, — пробормотал растерявшийся отрок. — А говорю потому, что в другой раз с оберегом я уже смолчал.

Цокнув, дядька Крут резко мотнул головой. Ну, девка! Коли и она туда же вслед за сестрицей удумала князя бесчестить… несдобровать ей!

— Добро, — воевода посмотрел на Горазда. — Князю пока не говори. Да и ни с кем об том не болтай! — он повысил голос. — Я сам разберусь, что да как, а после с ним потолкую, коли нужда будет.

С облегчением вздохнув, Горазд кивнул несколько раз и постепенно отстал от дядьки Крута. Воевода же заозирался по сторонам, ища взглядом кметя Гостомысла. Прежде тот никак в княжеской дружине не выделялся. Кметь как кметь. Сражался исправно, приказы не нарушал. Особого воинского умения у него никогда не водилось, ну так оно и не каждому дано. Как ни силился дядька Крут, не мог вспомнить хотя бы единого промаха кметя Гостомысла али худых слов, сказанных про него.

Его отец служил в дружине еще у старого князя Мстислава и, как повелось, его сын стал служить княжескому сыну. Воевода нахмурился. О чем могла говорить с кметем молоденькая княжна? Откуда она того кметя знает-то?

А все потому, что следовало весь путь в повозке провести да на белый свет лица особо не казать. Еще во времена его, Крута, отца невесту закутали бы в покрывало, скрепив его на запястьях обручьями, и так бы и везли всю дороженьку, пряча от всякого чужого да дурного взгляда, мало ли что!

А нынче же… Ослабели нынче обычаи, позабылись старые, отцовские обряды. Много стало вольнодумства, вот и княжьи невесты уже с кметями беседы ведут, трапезу разделяют, вокруг костра по вечерам сидят! И распоследнему дураку ясно, никакого добра так не выйдет. Обычаи не для того дадены и придуманы были, чтобы их нарушать. Распоследнему дураку-то оно, может, и ясно, но токмо не князю!

А ведь дядька Крут говорил Ярославу: закутай княжну! Тот же махнул рукой, сказал: «пусть вольной ходит». Еще и поглядел на воеводу, словно на рассудка лишенного. Мол, никто так нынче не делает, невесту и уморить недолго, коли седмицы напролет везти наглухо закутанную, в закрытой повозке.

Ничего, как-нибудь уж выжила бы. Зато не пришлось бы воеводе теперь голову ломать, мысли неприятные гнать от себя подальше.

И трапезы эти совместные! Виданое ли дело, чтобы девка с дружиной вокруг костра сидела! Разговоры не для ее ушей предназначенные слушала. Еще и стряпала что-то. Будущая княгиня! Воевода весь изошелся прошлым вечером, наблюдая за знахаркой и ходившей за ней хвостом княжной. А князю — хоть бы хны! Делом занята — и ладно. По оставленному дому не рыдает — и все веселее!

«Напрасно лютуешь, дядька Крут», — сказал ему Ярослав.

Порой он совсем не понимал князя. Тот творил немыслимые вещи, и волей-неволей воевода задумывался: не потому ли, что растили его поодаль от княжьего терема? Вроде бы и рядом, пред очами старого князя Мстислава, но все же усылали подальше всякий раз, как вспыхивала между ним и младшим братом ссора, и княгиня Мальфрида поднимала крик. А случалось такое частенько. Может, возьми князь Мстислав своего бастрюка в терем, как полагалось, было бы у него меньше вольнодумства нынче?

Воевода покачал головой и слегка ударил пятками коня, спеша вперед. Пока он кручинился, они уж почти поравнялись с торговцами, которых приметил дозорный. Вон, Ярослав как раз приветствовал повстречавшихся случайных путников.

— … идем мы из самой Бирки, княже.

Остановившись ошуюю князя, воевода окинул гостей пристальным взглядом.

Говорил нынче самый старший из них, уж половину его длинной густой бороды покрывала седина. Ехали они налегке, но полдюжины повозок охранял кратно превосходивший их числом отряд наемников с Севера.

Воевода недобро сощурился, рассматривая их бритые налысо головы и лица и руки, покрытые причудливыми, вырезанными прямо по коже узорами. Клыки диких зверей служили им оберегами. Носили их кто на шнуре на груди, а кто и вставленными в ухо али и вовсе в ноздрю!