Чужак из ниоткуда 2 (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич. Страница 26

— Нет уж, спасибо, — он снова перешёл на английский. — Я американец и никуда отсюда не уеду. Но о корнях своих помню! — он поднял вверх палец.

— Это правильно, — поддержал я разговор и посмотрел в зеркало заднего вида. — Корни — наше всё.

— Беспокоишься, как бы копы не догнали? Не догонят.

— Почему? А если официантка проболтается, что видела, как мы разговаривали? Сложат два и два…

— Во-первых, Дженни не проболтается. У неё к копам особый счёт, они её парня упекли ни за что на полтора года, и меня она хорошо знает. Во-вторых, чтобы сложить два и два, нужно уметь это делать. И хотеть. Здешние копы ленивы и напрягаться лишний раз не станут. Машину нашли — уже хорошо. Ну, разве что ты что-то совсем уже гнилое отмочил. Убил кого-нибудь, ограбил с особым цинизмом. Но — нет, не похож ты на грабителя. На убийцу — тем более. Будь так, я бы не стал тебе помогать.

— Спасибо тебе, Сэм, — сказал я. — Я не убийца и не грабитель. Единственное моё преступление — угон машины. Даже двух, «плимут» вторая. Но это была вынужденная мера. Человек, которому угрожает опасность, имеет право защищаться любыми, доступными ему методами. Вот я и защищаюсь.

— Так кто тебя ищет-то, парень?

— Ты уверен, что хочешь это знать?

— А то. Я вообще любопытный, — он засмеялся. — Всю жизнь от этого страдаю и всё равно вечно сую свой нос, куда не надо. Такой уж характер.

— Ага, — сказал я. — Говорят, любопытство — чуть ли не главная отличительная черта всех одесситов.

— Серьёзно? Слушай, а ведь верно! Как-то я об этом раньше не думал. Дед мой Кушнир Лев Исаакович, тоже любопытный был, это его и сгубило, кстати, в конце концов… Сунул нос в профсоюзные разборки. Так кто?

— Кто ищет?

— Ну да.

— ЦРУ, — ответил я честно. — Долбанное Central Intelligence Agency. У них нос подлиннее твоего будет. Тоже суют, куда ни попадя. Поэтому сразу предупреждаю тебя, Сэмюэль Кушнир. Помогая мне, ты подвергаешь себя опасности.

— И большой опасности? — осведомился Сэм.

— Ты у меня спрашиваешь?

— У кого же ещё мне спрашивать!

— Ты американец.

— Ты что, думаешь, мы, американцы, с агентами ЦРУ каждый день на улице здороваемся? Да я первый раз вы жизни вижу человека, который с ними дело имел, и тот оказывается русским.

— Не знаю, Сэм. Одно знаю — я им нужен живой. Пока во всяком случае.

— Уже легче. Хотя стрёмно, не скрою.

— Хрен вам, а не Серёжу Ермолова, — сказал я.

— Запомнил? — он стрельнул в меня своими васильковыми глазами. — Я от своих слов не отказываюсь. Взялся помогать — значит, помогу. И даже спрашивать не стану, зачем ЦРУ понадобился русский мальчишка. Что он может знать?

— Спасибо, — сказал я. — Ты не спрашивай, а я говорить не стану. Всё равно не поверишь. Но когда-нибудь всё равно узнаешь, обещаю. И вот когда узнаешь, тогда я тебя найду и отблагодарю. Не пожалеешь.

— Эй, я не за деньги! — возмутился Сэм.

— А кто говорит о деньгах? Отблагодарить можно по-разному. Но тебе понравится, уж поверь.

— Да я только и делаю, что тебе верю, — пробормотал Сэм. — Странный ты всё-таки. Сколько тебе лет, говоришь?

— Я не говорил. Четырнадцать.

— Четырнадцать, — повторил Сэм и покачал головой. — Если бы я тебя не видел, а только слышал, то сказал бы, что мы, как минимум, ровесники. А мне, между прочим, тридцать два…

— Один наш известный писатель, Аркадий Гайдар, во времена гражданской войны полком командовал в четырнадцать лет.

— За Север или за Юг? — деловито осведомился Сэм и не выдержал, засмеялся.

— Главная отличительная черта одесситов — чувство юмора, — сказал я.

Так мы и болтали о разном всю дорогу до Хилсборо. Мне повезло, — конечный пункт назначения Сэма был Цинциннати, так что через Хилсборо он по любому проезжать собирался. Сэм рассказал мне про городок Уокиган под Чикаго, на берегу озера Мичиган, где он жил, а я ему — про Кушку.

— Десятиметровый каменный Крест над городом? — удивлялся Сэм. — Класс, впечатляет.

— И жара летом — плюс пятьдесят в тени. По Цельсию.

— Это сколько же по Фаренгейту?

— Сто двадцать два градуса, — сообщил я, припомнив формулу.

— Жарко, — уважительно заметил Сэм. — Зато у нас енот может запросто в дом войти и украсть еду со стола. А зимой — морозы и даже метели бывают, не хуже, чем в России!

— Еноты, — фыркнул я. — К нам скорпионы заползают. Однажды проснулся, гляжу — сидит прямо над моей головой, на ковре. Жёлто-зелёный такой, с хвостом, — я показал пальцем загнутый хвост скорпиона.

— Брр, — сказал Сэм. — А ты?

— Я его поймал и в банку посадил, он у меня месяц жил, потом выпустил.

— А кормил чем?

— Ночными бабочками. Бросишь ему такую, размером с него почти, он её убьёт и жрёт неделю, вгрызаясь постепенно.

Мы поговорили о диких и домашних животных, потом о спорте, и я рассказал, что играю в футбол.

— Да ладно, — не поверил Сэм. — Разве в России играют в настоящий футбол? Это американская игра!

— Ваш американский футбол — это переделанное английское регби. А наш, в который ногами играют, как раз настоящий.

— Ваш называется соккер, а наш — футбол.

— Ну да, ну да, у нас лапта, у вас — бейсбол, и вообще всё, что американское — настоящее, а не американское и пяти центов не стоит.

— Так это правда. Всё лучшее — в Америке. И вообще у нас всего больше. Вот скажи, у вас Белый дом есть?

— Ты прямо как не русский, Сэм. Какой Белый дом? У нас Кремль московский есть. С мавзолеем Ленина и собором Василия Блаженного рядом.

— Трупы закапывать надо, а не в мавзолеях держать, — наставительно заметил Сэм. — Ну ладно, а дороги такие у вас есть? — он кивнул на трассу, ровно летящую нам под колёса.

— Таких нет, — вспомнил я анекдот. — Лучше — да. Вот скажи, ты можешь руль бросить и, например, спать лечь?

— Как это? — не понял Сэм.

— А у нас — запросто. Врубаешь вторую передачу, монтировку на педаль газа, а сам спать ложишься. Или водку пьёшь с напарником.

— Не понял. А… машина?

— Да куда она из колеи денется!

Сэм секунду молчал, а потом захохотал. Да так, что едва не выскочил на встречку.

— Да ну тебя к чёрту, — сказал, выравнивая руль и утирая слёзы. — Куда она из колеи денется… Рассмешил. Это я запомню.

В Хилсборо мы приехали в шесть часов вечера.

— Смотри, — сказал Сэм, показав куда-то направо. — Цирк! Надо же. С детства бродячего цирка не видел.

Я посмотрел.

На обширной лужайке между деревьями промелькнул большой полосатый бело-синий шатёр, украшенный зелёными и жёлтыми звёздами. Горели первые электрические огни.

Circus Smirkus [1], — прочёл я неоновую надпись, выгнувшуюся дугой над входом. Смеющийся цирк, перевёл про себя. Точнее, ухмыляющийся.

Справа и слева от названия были намалёваны клоуны. Рыжий и Белый. Арлекин и Пьеро. Петров и Боширов.

Сэм затормозил у автостанции на окраине города. Как раз почти напротив цирка.

— Ну, удачи тебе, Серый, — протянул руку. — Интересный ты парень, приятно было с тобой познакомиться.

— Взаимно, Сэм. Так как тебя найти, если что?

— Чикаго, Уокиган, Север-Парк авеню, дом тридцать четыре. Это мой адрес. Записать?

— Я запомню, спасибо.

— Тогда телефон запиши.

— И телефон запомню, диктуй.

Он продиктовал. Я пожал его руку, хлопнул по плечу, вылез из машины.

Сэм коротко просигналил, тронулся с места, и вскоре его жёлтый с серебряной мордой Mack B75 шестьдесят четвёртого года исчез за поворотом.

Я поводил его глазами и поёжился. Солнце садилось, температура падала и в одной рубашке было уже прохладно. Так ведь и не лето, апрель только. Я достал из сумки куртку, надел и пошёл к одноэтажному зданию автовокзала, больше похожему на слегка облагороженный сарай.

За окошком кассы дремал пожилой негр с толстыми очками на носу.

— Привет! — поздоровался я.

Негр вздрогнул и открыл глаза.

— Когда ближайший автобус до Сан-Франциско?