Чужак из ниоткуда 2 (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич. Страница 30
— Есть! — крикнул Мэт. — У нас снова каре из «троек»! А как насчёт вслепую, Джимми! С завязанными глазами попадёшь?
Эй, мы так не договаривались, подумал я. Придётся, в орно входить, без него могу и промазать.
— Да это подстава! — раздалось из зала. — Нам показывают целые карты, а шпилят к доскам уже дырявые, подменяют их незаметно! Не может человек, да ещё пацан, так стрелять!
— Вы полагаете? — немедленно вступил в диалог Мэт. — Тогда предлагаю вам, сэр, выйти на сцену и всё сделать самому. Мы усложним задачу! Прошу вынести на сцену стойку со свечами! Сэр, прошу вас!
На сцену выбрался плотный мужик лет сорока в свитере, который, казалось, был надет на голое тело, потёртых джинсах, тяжёлых ботинках и бейсболке. Брился он не позднее позавчерашнего утра, а мылся, пожалуй, ещё раньше, — я отчётливо слышал запах пота, сигарет, и пива.
— Как вас зовут, сэр? — осведомился Мэт.
— Чак, — сказал мужик. — Чак Дэвис, меня тут все знают.
— Покажи им, Чак! — раздался чей-то хриплый возглас. — Пусть знают, что нас не проведёшь!
Чак обернулся к залу, помахал рукой.
Так это не подставной, подумал я. Ну ладно.
Двое рабочих сцены вытащили к щиту длинную стойку высотой около полутора метров. Поставили на неё четыре подсвечника со свечами на расстоянии сантиметров двадцать друг от друга и ушли.
— Очень приятно, Чак, — сказал Мэт. — Меня зовут Мэт. Сейчас вы зажжёте свечи, а потом самолично завяжете Джимми глаза. После чего Джимми погасит свечи четырьмя выстрелами.
— Ха! — ухмыльнулся Чак, вытащил из кармана помятую банкноту и положил на стойку. — Ставлю пять долларов, что не погасит!
— Принимаю, — сказал я. — Мэт, одолжишь пятёрку? А то я здесь на сцене без кэша.
— Для тебя, Джимми, всё, что угодно! — Мэт достал из заднего кармана бумажник, вытащил пять долларов и положил рядом с банкнотой Чака. — На кону десять долларов!
— Мы тоже хотим поставить! — крикнули из зала.
— Так ставьте, кто мешает? — откликнулся Мэт. — Только я ваши ставки принимать не буду, у меня цирк, а не букмекерская контора. Ставка Чака и Джонни исключение.
Или всё-таки подставной? — подумал я.
В зале возникло оживление. Немедленно нашёлся кто-то, принимающий ставки, и к нему со всех концов потекли наличные. Только и слышалось:
— Пятёрка на Чака!
— Десятка на Джимми!
— Двадцать баксов, что промажет!
— Двадцать, что попадёт.
Наконец, ставки были сделаны.
Чак чиркнул спичкой и зажёг свечи. После чего завязал мне глаза шарфом, который ему дал Мэт. Хорошо завязал, плотно. Я услышал его отдаляющиеся шаги.
Вошёл в орно. Перешёл на инфракрасный диапазон. Теперь я видел тепловые силуэты Мэта в глубине сцены, стоящего рядом с ним Чака, множество зрителей в зале и — главное — четыре ярко-оранжевых, чуть колеблющихся языка пламени горящих свечей на расстоянии сорока футов. Чуть больше двенадцати метров, напомнил я себе. Ерунда.
— Джимми ты готов? — спросил Мэт.
— Готов!
— На счёт три.
Рассыпалась и утихла барабанная дробь.
— Один, два… три!
Бах! Бах! Бах! Бах!
С левой — с правой. Снова с левой — и снова с правой.
Все четыре пули наши цель и сбили пламя со всех четырёх свечей. А хорошие револьверы! Чуток тяжеловаты и отдача сильная, но бьют точно.
Зал взорвался аплодисментами и свистом.
Это был успех.
Я снял с глаз повязку.
— Джимми Хокинс по кличке Юнга! — провозгласил Мэт. — Лучший стрелок старой доброй Англии!
Я поклонился.
Зал бушевал.
— Ещё! Ещё давай!
— Покажи класс, Джимми!
— Тихо! — крикнул Мэт. — Последний смертельный номер! Только для вас!
Он достал из внутреннего кармана фрака сигару, обрезал кончик перочинным ножом, сунул сигару в рот.
— Чак, дай-ка мне прикурить!
Чак, который продолжал оставаться на сцене, зажёг спичку. Он проиграл пятёрку, но ему явно нравилось внимание публики.
Мэт раскурил сигару, вышел на авансцену.
— Уважаемая публика! Говорят, курить вредно. Вы верите в это?
В зале засмеялись.
— Вот и я не верю. Тем не менее, мы с вами находимся в каком-никаком помещении. Следовательно, правила пожарной безопасности должны быть соблюдены. Джимми! — обратился он ко мне. — Так уж вышло, что сегодня наш главный пожарник — это ты. Твоя задача — погасить эту сигару с одного выстрела.
— Почему с одного, Мэт? — включился я в диалог.
— Потому что двух моё старое бедное сердце может не выдержать.
— Что ты хочешь этим сказать? Мы будем играть в Вильгельма Телля?
— Не знаю, кто такой этот Вильгельм, наверняка какой-нибудь немец. Но, если хочешь, пусть будет так. Сигара у меня во рту. Погаси её!
Он сунул сигару в рот, встал возле щита и повернулся ко мне в профиль.
Сантиметров двенадцать, прикинул я длину сигары.
— Хорошо. Но вы увеличите мне жалование на пять долларов в неделю.
— Погаси сигару, и мы поговорим об этом!
— Замрите. На счёт три.
— Раз…
Я выхватил правый револьвер и выстрелил. Как раз там оставался последний патрон.
Сигара вылетела изо рта Мэта.
— Чёрт возьми, Джимми! Ты же сказал на счёт «три»!
— Сюрприз, — я подошёл, поднял сигару с размочаленным пулей концом и продемонстрировал её публике. — Сигара погашена! Вы все свидетели. Мэт, с тебя на пять баксов в неделю больше!
Под восторженные крики, свист и аплодисменты зала я ушёл со сцены. Надо было переодеться и почистить оружие. И поесть. Даже не думал, что представление отнимет столько сил.
Возвращать билет на автобус я не стал. Сначала хотел, но передумал. Тридцать два доллара, конечно, деньги. Но они у меня не последние, к тому же я теперь работаю. Будем считать, что я заплатил за безопасность. Если агенты ЦРУ доберутся до этого негра-кассира в городке Хилсборо штат Огайо, то он может припомнить, что продал какому-то подростку билет до Денвера, а может и не припомнить. А вот если я сдам билет, то он запомнит меня наверняка. Оно мне надо? Пусть думают, что я уехал в Денвер.
Однако переодеться и почистить оружие сразу не удалось.
— Какое переодевание? — удивилась «всем мама» Рэйчел Картер, когда я сунулся к ней в костюмерную. — Представление ещё не окончено, а потом все выходят на сцену на обязательный прощальный поклон. Все — это все. Разве Мэт тебе не сказал?
— Наверное, забыл.
— Может быть, денёк у него выдался не лёгкий. Хотя где они, те лёгкие деньки? Так что жди за кулисами. Ещё минут тридцать пять, не меньше. А что не так, что вздыхаешь?
— Есть охота, — признался я. — Весь день сегодня без нормальной еды.
— Общий ужин будет после представления. Но могу тебе сделать сэндвич с тунцом и чай. Вы же, европейцы, больше чай любите, а не кофе? Не понимаю, что вы нашли в этом чае. Просто горячая подкрашенная вода, как по мне.
— Это потому, что вы не умеете его заваривать, — сказал я. — А почему вы решили, что я европеец?
— Ну не американец же.
— Акцент?
— И акцент тоже. Но главное, ты ведёшь себя иначе.
— Европейские подростки, по твоему мнению, стреляют лучше американских? — приподнял я бровь.
Она захохотала.
— Думаю, нет. Но даже этот вопрос выдаёт в тебе европейца.
— А как бы сказал американец?
Она на секунду задумалась и выдала нарочито низким голосом, словно жуя слова:
— Простите, мэм, но я в жизни не поверю, что какой-нибудь лайми или лягушатник [1] лучше владеют кольтом, чем любой белый парень из Айовы или Канзаса.
При этом на слове «Канзаса» она дала «петуха».
— Да вы талант, Рэйчел, — засмеялся я. — Вам в кино сниматься надо.
— Ага. Сто семьдесят два фунта чистого таланта. Как бы экран не порвался.
Так мы болтали, сидя в костюмерной. Рэйчел сделала вкуснейшие сэндвичи, открыв банку с консервированным тунцом в масле, а я, за неимением, заварочного чайника, заварил чай в чашке, сыпанув побольше и накрыв чашку блюдцем.