Тест для убийцы - Лэвендер Уилл. Страница 4
Она призналась Дэннису в любви. Высказала все вслух. Мэри никогда не поступала так раньше. И ей казалось — не без сомнений, конечно, — что он тоже любит ее. Но позже, «после Дэнниса», Мэри поймала себя на одной мысли: «Впредь никому». Впредь она никому не позволит относиться к себе как к чему-то само собой разумеющемуся. Мэри все еще многим нравилась, все еще пользовалась популярностью, сестры из «Дельты» все так же называли ее «милой», но в глубине души она постоянно ждала подвоха. «Там совсем другой мир, — как-то сказала ей по телефону мать. — Тебя будут принимать такой, какой ты себя покажешь». Выбросить все это из головы не составляло труда, ведь мама выезжала из Кентукки всего дважды и оба раза в отпуск. Но была в ее словах и крупица истины: Винчестер и вправду оказался совсем другим местом. Здесь случалось так много разочарований и возникало так много едва уловимых связей между людьми, что определить, когда говорить, а когда промолчать, было непросто.
Тем не менее дела шли не так уж плохо. Мэри чувствовала себя вполне комфортно в отдельной комнате в Браун-Холле, в тишине и покое. Ее окна выходили во двор университета, который сквозь стекло напоминал четырехугольную диораму, и, глядя в окно, Мэри всегда могла отвлечься от здешней жизни. Ей нравились вечеринки, студенты и то притворство, которым приходилось пользоваться, общаясь с людьми «там, снаружи». Но «после Дэнниса» Мэри вдруг поняла, что больше не в силах постоянно так себя вести. Здесь, наверху, ей не нужно было играть роль. В любой момент она могла отстраниться от всего и пожалеть девчонок, которые с головой окунались в студенческую жизнь.
Иногда, глядя в окно, Мэри думала о том, что делает в этот момент Дэннис. Временами ей казалось, что она заметила его курчавую шевелюру, что он стремительно шагает по двору внизу прямо под ней. И каждый раз сердце ее сжималось, а дыхание перехватывало. Долгое время Мэри всячески старалась избегать Дэнниса, но неминуемо продолжала сталкиваться с ним в университете. Вот и теперь они попали в одну группу. Мэри едва в обморок не упала, когда Дэннис вошел в Восточный зал. Едва заметив Мэри, он подмигнул ей — только Дэннис Флаэрти мог так запросто общаться с девушками — и сел за четыре места справа от нее. Впервые за два года они оказались так близко друг от друга.
Покуда Мэри прикидывала, как бы перевестись из этой группы, пока еще не поздно, в аудитории возник Уильямс.
Она сразу заметила в этом человеке нечто необычное. Его походка, манера речи — все было не как у «настоящего профессора». Едва Уильямс стал рассказывать о девушке по имени Полли, как Мэри и вовсе забыла про Дэнниса.
— Кто проф? — спросила Саммер, когда они встретились вечером в столовой.
— Уильямс, — ответила Мэри.
— Гм. Впервые слышу, — сказала Саммер.
Мэри тоже узнала о нем впервые, что было довольно странно, потому как она читала в Интернете по меньшей мере о десяти преподавателях. Кто-нибудь обязательно упомянул бы его в разговоре. Мэри непременно заметила бы этого человека на рождественской вечеринке или еще где-нибудь. Однако Уильямс отсутствовал не только в ее справочниках, но и в университетских ежегодниках. Профессор не упоминался ни в одной из публикаций студенческого журнала, о нем не нашлось ни единой заметки на веб-странице факультета, ни малейшей ссылки в последнем издании научного сборника. Ситуация казалась бессмысленной. Короче, какая-то, как любила повторять Саммер, лажа.
В тот вечер, пытаясь найти хоть что-то об Уильямсе, Мэри зашла на сайт Винчестера. Оказалось, Уильямс работал на факультете философии и числился адъюнкт-профессором. [4]Имелось и резюме: бакалавр гуманитарных наук в университете Индианы (1964 г.), там же получил степень магистра (1970 г.), стал доктором философии в луизианском университете Тулейна (1976 г.). И все. «Попробую-ка через „Гугл“», — подумала Мэри, но потом вспомнила, что не знает имени Уильямса. Единственная зацепка — один из его инициалов, указанных в расписании: «Л».
Немногим ранее она непрерывно обновляла страницу электронной почты, чтобы первой прочесть письмо с подсказкой. Но пробило уже восемь вечера, а от Уильямса так ничего и не пришло.
Мэри приняла душ. Кроме самой большой комнаты в общежитии, в ее распоряжении находились отдельная ванная и мини-кухня; некоторые девушки с третьего этажа даже нарекли комнату Мэри «Хайатт». [5]Они пытались отвлечь ее от мыслей об учебе, только вот получалось плохо. Девушка была слишком заинтригована профессором Л. Уильямсом и даже находила его сексуальным. Впрочем, с Мэри нередко такое случалось. В прошлом году у нее возникло какое-то стойкое болезненное влечение к доктору Каннингему. Что было бы вполне естественно, не будь профессор во всех отношениях странным человеком, начиная от шепелявости и заканчивая розовым десятискоростным велосипедом с корзиной, на котором он колесил по двору университета. Мэри ловила себя на том, что привлекательными ей казались лишь те преподаватели, которые никому не нравились. Многие студенты, посещавшие Курс логики и мышления 204, сочли Уильямса противным. После лекции они так и сказали в коридоре.
С мокрыми после душа волосами и полотенцем на бедрах (еще одно преимущество жизни в отдельной комнате — можно расхаживать голышом) Мэри открыла свою учетную запись на сервере Винчестера и вновь проверила почту.
Наконец-то письмо от Уильямса. Тема: «Подсказка первая».
Мэри открыла его и стала читать.
Время
В последний раз Полли видели на вечеринке в пятницу, первого августа. Это был прощальный вечер в честь Полли, организованный по случаю ее скорого отъезда в колледж. Пришли все ее друзья, включая и бывшего парня по имени Майк. Отношения у них не заладились — иногда Майк поднимал на нее руку.
Однажды вечером, незадолго до их разрыва, Полли пришлось вызвать полицию. Но как только прибыли стражи порядка, девушка тут же отказалась от обвинений. После вечеринки Полли вернулась в дом к отцу на Дьюринг-стрит, где остановилась на лето. Когда она вошла в дом, отец еще не спал и смотрел передачу Дэвида Леттермана. Позже мужчина рассказал полицейским, что сидел и смотрел с дочерью телевизор, а когда девушка уснула, отнес ее в спальню, «совсем как во времена ее детства». С тех пор он ее больше не видел.
Согласно версии полиции, ранним утром второго августа Полли ушла из дома. Ее автомобиль, «хонда-цивик» красного цвета, был обнаружен неподалеку от Стрибблинг-роуд, примерно в двадцати милях от города. Естественно, на допросе Майк Рейнольдс, бывший приятель Полли, заявил, что после вечеринки они не встречались. Обвинить его в исчезновении девушки не позволяло одно обстоятельство: Майк остался на празднике до утра, и многие свидетели видели его спящим на диване. В машине Полли следователи не нашли ни единого признака, подтверждавшего, что девушка собиралась в дорогу: багажник был пуст, а на заднем сиденье не оказалось никакой сменной одежды. Единственные отпечатки пальцев, обнаруженные в автомобиле, принадлежали Полли. Никаких признаков борьбы также найдено не было.
В понедельник, четвертого августа, отцу Полли позвонила какая-то незнакомка. Женский голос доносился словно издалека, «как будто со дна колодца». Мужчине показалось, что он расслышал фразу «я здесь», но к тому времени, как отца девушки допросили, он в этом уже сомневался. Полиция отследила все звонки, поступившие на указанный номер четвертого августа, и среди прочих выделялся лишь один необычный звонок, раздавшийся в 19.13. К сожалению, определить номер не удалось.
Когда Мэри снова развернула окно почтового клиента, она увидела еще одно письмо от профессора Уильямса, озаглавленное «Конспект». Щелкнув по ссылке, подождала, пока загрузится изображение. На экране возникла фотография казненного на виселице. Мэри заметила, что лица у некоторых зрителей внизу затемнены. Изображение по краям снимка было расплывчатое, как будто снимали в тот момент, когда человек падает в люк. Висельник был в капюшоне, на который кто-то наложил некое изображение. Мэри увеличила картинку, чтобы разглядеть получше.