Поиграем? - Корнилова Ксения. Страница 8

Комната напоминала поле боя. Скомканное одеяло валялось в углу, простыни смяты и свисают с кровати, к изголовью пристегнуты наручники, рядом валяется кляп и плетка с тонкими обрезками кожи. Надо было прибраться, но часы показывали три утра – слишком долгий день для той, которая вынуждена просыпаться в пять, чтобы успеть вовремя на работу. Повезло, что завтра выходной.

На столике с зеркалом стояла початая бутылка вина. Подхватив ее, Ирэн вышла из спальни в гостиную, забралась с ногами на мягкий велюровый диван, приятно ласкающий воспаленную после горячего душа кожу, включила телевизор, убавила звук до минимального, сделала несколько глотков вина прямо из бутылки и почувствовала, как наконец-то отпускает напряжение, такое знакомое и такое надоевшее. Она уже и не помнила себя другой. Не помнила ту, кто не вздрагивал из-за громких внезапных звуков, не пытался в толпе встать ближе к стене, чтобы никто не подошел со спины, не топил в алкоголе и случайном сексе своих демонов.

Потянувшись всем телом, Ирэн поставила бутылку на пол, сама легла, отвернулась к спинке дивана, прижалась согнутыми коленками. Здесь, у себя в квартире, она могла не бояться, что кто-то нападет сзади.

Ей снился один и тот же сон, преследовавший с того самого момента, когда забытое, похороненное услужливой памятью прошлое вылезло наружу. Алый шелковый пояс – чуть ярче, чем был на самом деле, или чем тот, который она запомнила, – единственное, что осталось в памяти с той ночи. Два стакана водки, наполненные до краев, – единственный раз, когда она пила что-то крепче вина. Грубые руки, оставляющие синяки на коже, – слишком большие и крепкие, чтобы быть правдой, они затмевали все, перекрывали свет, были везде.

Ирэн проснулась внезапно, словно вынырнула из ледяной проруби на морозный зимний воздух – с хрипящим вдохом, раздирающим легкие. Сердце бешено колотилось. За прикрытой только успевшим высохнуть шелковым халатом спиной она почувствовала чье-то присутствие, но лишь сильнее зажмурилась, пытаясь прогнать назойливое чувство страха.

– Там никого нет. Никого нет. Нет. Нет. Нет. – Охрипший ото сна голос тонул в велюровой обивке дивана, пропитанной ее дыханием. – Вот видишь? Видишь?!

Но она ничего не видела, кроме ярких вспышек в закрытых глазах – пульсацию сердца.

Через несколько минут страх отпустил. Тело расслабилось. Ирэн перевернулась на спину, одними глазами посмотрела в сторону, где, как ей причудилось, кто-то мог стоять, наблюдая за ней, спящей, и, убедившись, что совершенно одна в огромной полупустой комнате, уставилась в потолок. На нем уже играл пробивающийся сквозь неплотно прикрытые шторы луч света – настал новый день. Новый шанс что-то исправить.

Она со стоном поднялась, на цыпочках подошла к окну, поплотнее задернула шторы и пошлепала босыми ногами на кухню – чашка горячего крепкого кофе, вот все, что нужно.

– Ты либо решишься, либо не решишься, – прошептала она сама себе и затолкнула капсулу в кофеварку. Она привыкла разговаривать сама с собой и даже любила это больше, чем общение с кем-то другим. – Ты либо решишься, либо не решишься.

Повторила чуть громче. Слова показались весомее, как-то плотнее.

– Ты либо решишься, либо нет, – повторила она, глядя на размытую копию себя в отражении на глянцевом фасаде кухонных шкафов. Она ненавидела их – постоянно заляпанные отпечатками пальцев, они сводили на нет любые попытки привести в порядок вполне неплохую квартиру. Давно пора их поменять – она мечтает об этом с тех самых пор, как въехала сюда два года назад. Но так же, как и визит сантехника и покупка нового шампуня, все вылетало из головы. Все считалось второстепенным, неважным.

– Ты либо решишься… – фраза оборвалась на половине. – Если ты не решишься, тебе лучше сдохнуть.

***

Разговор с отцом пошел не по плану. Сначала он долго не мог дозвониться – как обычно, – потом минут пять жаловался на здоровье “В мои-то годы…”, как будто его семьдесят восемь отличаются от тех же семидесяти восьми, в которые соседка носится как заведенная по выставкам и мастер-классам, а недавно записалась на классы йоги.

Кэри Макгомери не прерывала разговор и периодически вставляла веское “угу” или “да ты что!”. Поискала глазами свободное место, куда можно присесть, – новые туфли натерли мозоли, а старые она успела благополучно выкинуть еще вчера, обрадовавшись новой сменной обуви для работы.

Дальше пошли разговоры о соседях – нынешних и прошлых. Отец вспоминал какие-то имена, которые звучали для нее случайным набором букв. Кто-то умер “в его-то годы…”, кого-то любимые чада отправили в дом престарелых. Кэри попыталась вставить привычное “может, это к лучшему? Если условия…”, но отец никогда ее не слушал и был непреклонен в этом вопросе.

Сегодня солнце не обещали, но откуда-то появился упрямый луч и теперь светил прямо в глаза. Развернувшись к шкафу, заставленному папками с документами и фоторамками, Кэри прислонилась к нему плечом, приподняла натертую туфлями левую ногу и застонала, радуясь временному облегчению.

В кабинет заглянул Филл – новый стажер, выполняющий функции помощника, и, к слову сказать, справлялся с ними достойно. Да и что еще нужно, если научить человека варить правильный кофе. Он что-то прокричал одними губами, кивком головы показал влево и вышел. Все понятно. Ее уже ждут на совещании с очередными инвесторами, но разве можно закончить разговор с отцом, если только не нагрубить и просто не отключиться?

Кэри не сразу сообразила, что к чему, когда в трубке повисла тишина. Извинилась, “меня тут перебили…”, для верности закатила недовольно глаза, словно он мог увидеть, и попросила повторить то, что он только что сказал.

– Я говорю, как Дилан? – прохрипел в трубку отец.

Сложно подобрать слова, когда совсем нет желания говорить. Да и что тут скажешь? “Без изменений”? “Нормально”? “Все хорошо, пап”? Ничто из этого не будет правдой, а вранья в жизни и без того хватало.

Пришлось отделаться расхожими фразами вроде “кушает” и промолчать, что “когда действуют лекарства и боли прекращаются”.

Отец, наверное, кивал, понимал, где Кэри врет, где говорит правду, а где не договаривает. Он лучше других знал, через что она проходит, – сам несколько лет наблюдал, как сражалась за каждый день жизни жена – ее мать, – постепенно угасая, пока от нее почти ничего не осталось. Лишь горстка пепла, который они развеяли пятнадцать лет назад над тем самым местом, где мама была так счастлива.

Кэри отключилась на несколько минут, отвлеклась на воспоминания о детстве и на полные ужаса глаза Филла, снова заглянувшего к ней в кабинет. Молодой человек недвусмысленно провел большим пальцем по горлу, показывая, что ничем хорошим для нее этот разговор не закончится. Но вряд ли совет директоров решится избавиться от самого главного научного сотрудника, на котором держатся приоритетные исследования. Тем более она предупреждала, что не будет больше плясать перед инвесторами в попытке выбить больше денег. Пусть этим займется другой!

Все-таки надо присесть. Рабочее кресло было залито успевшим остыть кофе, стул для посетителей завален бумагами. Пришлось пристроиться на краешек стола и наконец-то снять туфли-убийцы. Не иначе их делал женоненавистник!

Голос в трубке опять замолчал, но только Кэри собиралась опять переспросить, как отец затараторил снова. Он вспоминал маму. “Помнишь, одно время мы думали, она поправится?”. Сейчас она вспомнила. Мама тогда впервые за несколько месяцев смогла сама встать с постели, и они вместе пошли в небольшой сквер прямо рядом с обрывом. То самое место, которое делало ее счастливой…

Как можно было забыть об этом?!

Сердце бешено заколотилось. Мысли путались. Маме что-то помогло… Но что? Бесполезно расспрашивать отца – он помнил только то, что повторял по тысячу раз в день, когда пересказывал одни и те же истории. Кэри была слишком маленькой, чтобы хоть что-нибудь запомнить, да и они перепробовали слишком много всего, чтобы поставить маму на ноги. В ход шло все, от последних разработок фармацевтических компаний до бабок-травниц с их душистыми сборами.