После долго и счастливо (ЛП) - Лиезе Хлоя. Страница 26

— А разве нет?

Он резко выдыхает, будто я врезала ему кулаком в живот.

— Эйден, это была шутка, — которая, как и большинство задевающих шуток, слишком близка к правде. Эго мужчин в их работе всегда казалось мне отравленной потребностью в маскулинном признании.

— Да, я понял, Фрейя, — его голос звучит ровно. — Просто мне это не показалось смешным. Ты знаешь, что работа значит для меня.

— О, мне ли не знать, дорогой. Она была третьей в этом браке с самого Первого Бл*дского Дня.

На его подбородке дёргается мускул.

— Я знаю, что слишком серьёзно отношусь к работе. Я знаю, что зацикливаюсь, ладно? Я и так чувствую себя дерьмово. Мне не нужно, чтобы кто-то заставлял меня чувствовать себя ещё хуже.

Я всплескиваю руками, отчего Редиска дёргается и спрыгивает с моих колен.

— Боже, и мы ещё удивляемся, почему мы не говорили? Стоит мне открыть рот. и я сразу заставляю тебя чувствовать себя дерьмово.

— Бл*дь, — он зажмуривается и делает глубокий вдох. — Ладно. Извини. Давай просто… отложим шутки о работе. И членах. И да, я признаю, что реагирую излишне чувствительно.

Я откусываю агрессивно большой кусок пиццы, жую и глотаю. Эйден открывает коробку, берёт себе ещё кусок и подкладывает пару ложек салата. И наш недавний спутник, неловкое молчание, снова с нами.

Поев ещё немного, я чувствую, что в ушах больше не звенит от обороняющейся злости, и понимаю, что вовсе не помогла нам этой подколкой.

Застонав, я тру лоб.

— Эйден, прости. Я переборщила. Я… я чувствую, будто работа заменила тебе меня, и поэтому подначиваю тебя по этому поводу. Сложно не воспринимать это на свой счёт. Будто ты хочешь работать вместо того чтобы хотеть меня.

Эйден долго смотрит на меня, потом опускает вилку.

— Мне нужно, чтобы ты это поняла.

Он встаёт в пространство между моими ногами, запрокидывает мне голову, чтобы я посмотрела на него, и крепко обхватывает моё лицо ладонями.

— То, как я в последнее время относился к работе, заставило тебя думать, будто ты перестала быть центром моего мира. Это неправильно, и я это исправлю. Потому что ты должна знать, Фрейя: всё, что я делаю — это для тебя. Я хочу дать тебе всё, чего ты заслуживаешь. Я хочу положить мир к твоим ногам.

Я кладу ладони на его запястья, глажу большими пальцами точки, где грохочет его пульс.

— Но я никогда не хотела весь мир, Эйден. Я хотела тебя.

Он смотрит на меня с таким искренним выражением, что моё сердце ноет.

— Хотела? — переспрашивает он. — В прошедшем времени?

Я смаргиваю слёзы. Я вообще не могу понять, чего я хочу, помимо одного — чтобы Эйден понял, чтобы я достучалась до его твёрдой черепушки, потому что если этого не случится, то у нас реально не осталось надежды, и мой муж знает меня намного хуже, чем я когда-то думала.

— Я бы согласилась жить в хлипкой картонной коробке, — говорю я ему сквозь слёзы, сдавившие горло. — Под дерьмовым ветхим мостом, имея лишь ту одежду, что есть на теле, лишь бы с тобой.

Его глаза тускнеют.

— Говоришь как женщина, которая никогда не знала нищеты.

— Да, не знала, — я сглатываю слёзы. — Но в последние шесть месяцев у меня была крыша над головой. У меня была мягкая кровать, отопление, вода и еда в желудке, но я не чувствовала комфорта, тепла и удовлетворения. Я чувствовала себя пустой, замёрзшей и одинокой, потому что тебя не было по-настоящему рядом, Эйден.

Его глаза блестят от непролитых слёз, пока он смотрит на меня.

— Фрейя. Жизнь не так проста.

— Но моя любовь такова, — хрипло говорю я, сжимая его запястья. — И ты не можешь утверждать, будто это не так. Это моё сердце. Я его знаю. Я вижу, что для тебя всё иначе, даже если не понимаю. Так что я говорю тебе прямо сейчас: единственная причина, по которой мне важно это твоё приложение — это то, что оно делает нечто хорошее для других людей, и то, что оно важно для тебя.

— Я никогда не хотела, чтобы ты сделал нас миллионерами. Я не хочу более дорогую одежду или вторую машину. Мне не нужен дом побольше или новый холодильник. Мне нужны объятия, доверие, поцелуи и смех, и то чувство «мы вдвоём против всего мира», которое я прочувствовала до самых костей, когда стояла во дворе дома моих родителей, держала тебя за руку и сказала «Согласна».

Всматриваясь в его глаза, я шепчу:

— Что тебе нужно сильнее этого?

Он хрипло сглатывает.

— Сберечь тебя, а когда появится ребёнок, сберечь его или её. Мне это нужно, Фрейя.

Я провожу ладонями по его рукам.

— Мне лишь хотелось бы, чтобы это не обходилось тебе такой дорогой ценой. Мне хотелось бы, чтобы это не разлучало нас.

Эйден всматривается в мои глаза. Его руки запутываются в моих волосах.

— Мне бы тоже этого хотелось, — шепчет он, не отводя глаз. — Прошу, знай, Фрейя, я стараюсь. Стараюсь быть лучше. Я знаю, что это не идеально. Что этого далеко не достаточно. Но я стараюсь, — он поднимает меня со стула и обнимает, уткнувшись лицом в мою шею. — Просто мне нужно ещё немножко времени. Пожалуйста, не сдавайся. Пока что нет.

Я сглатываю слёзы, моё сердце ноет, желая пообещать ему нечто помимо правды.

— Я тоже стараюсь изо всех сил.

Он хрипло вздыхает, крепко обнимая меня. Я утыкаюсь носом в его волосы и вдыхаю — прохладный и свежий запах океана, лёгкий аромат мяты, потому что он чистит зубы трижды в день, после каждого завтрака, обеда и ужина. Потому что его мама так приучила его в детстве, поскольку они не могли позволить себе услуги стоматолога, и он говорит, что никак не может побороть эту привычку.

Я до сих пор помню первый раз, когда гостила в его квартире на выходных и заметила, как он чистил зубы после обеда. Он покраснел и смотрел на раковину, объясняя мне причину. Я обвила руками его талию, крепко обняла. А потом взяла свою щётку и почистила зубы вместе с ним.

Мои ладони скользят вверх по его груди и замирают. Я чувствую это под своими пальцами — тёплый и гладкий прямоугольник со скруглёнными углами. Мои пальцы поднимаются выше, прослеживают цепочку под его рубашкой. Подвеска, которую я подарила ему в первую брачную ночь.

Слезы жгут мои глаза, когда я вспоминаю его подарок — подарок, сказавший мне, как хорошо он меня знал: песня. Песня, которую он написал и тихо спел мне на ухо, пока мы танцевали в свете луны. Песню, которую он не мог сыграть на гитаре, как планировал, потому что мама и папа подкинули нам внезапный медовый месяц в отъезде, и вся наша одежда на холодную вашингтонскую погоду вместе с его гитарой остались дома, вместо них пришлось спешно упаковать шорты и майки, которые так никто и не надел. Потому что мы вообще не выходили из нашего крохотного бунгало у воды.

— Ты до сих пор её носишь? — шепчу я сквозь слёзы.

Ладонь Эйдена ложится поверх моей.

— Никогда и не снимал.

Я поднимаю взгляд, а он наклоняется ближе, и встречаются наши носы, а затем и губы. Дождь искр танцует на моей коже, когда Эйден обнимает меня, когда его хватка сжимается крепче, и он медленно, прерывисто выдыхает. Я подаюсь навстречу и чувствую его, такого крепкого, тяжёлого и тёплого. Обхватив его лицо ладонями, я глажу его щёки большими пальцами.

А потом он целует меня.

Наш поцелуй песней проносится по моему телу, от губ через вибрацию в горле к нежному томлению, нарастающему в сердце и растекающемуся по венам.

«Притормози. Будь осторожна».

Я не хочу. Я потерялась в его прикосновениях. В его вкусе. В силе объятий и в восторге быть желанной. Наш поцелуй ощущается как магия — как падающие звёзды, как голубая луна, как метеоритный дождь — и я заворожена его силой, его редкой ослепительной красотой. Я закрываю глаза, невесомая, затерянная в чём-то столь драгоценном в своей знакомости и в то же время волнительном из-за своей новизны. У него вкус Эйдена, и я вздыхаю, когда он делает то же, что и всегда — немножко напирает. Его язык проникает в мой рот, уговаривает, и лёгкое дразнящее касание переполняет моё тело теплом.