Другой Синдбад - Гарднер Крэг Шоу. Страница 16

Всех нас снова накрыла тень. Глянув в небо, Ахмед нахмурился:

— Я думаю, о достопочтенный хозяин, что, возможно, вам стоило бы опустить некоторые мелкие подробности.

— Наверное, ребенок прав, — согласился торговец с явным сожалением. — Я ненавижу редактировать свои истории, но все же… — Он тоже бросил взгляд на небо, где громадная тень снова сменилась сияющим солнцем, и, содрогнувшись на миг, поспешно продолжил рассказ: — Плавание проходило удачно, я, как обычно, вел выгодную торговлю, и все было хорошо, пока мы не прибыли на некий остров. Я был столь рад снова очутиться на земле, что, пока другие добывали провизию и воду, чтобы пополнить наши запасы, я забрался в тенистую рощу и вскоре заснул глубоким сном.

Тень снова упала на нас, и я вновь услышал сердитые крики огромной птицы.

— Прошу прощения, хозяин, — не отставал Ахмед, — но, наверное, вам стоило бы опустить и некоторые детали средней важности.

— Мой юный подопечный, без сомнения, снова прав, — признал Синдбад. — Проснувшись, я обнаружил, что остался один. Мои товарищи по плаванию ушли, не ведая, что бросили меня на произвол судьбы. Так что я побрел по острову…

— Крау! — завопила гигантская птица, снова подлетая ближе.

— …пока не заметил на вершине высокой горы огромный белый купол. Но я не мог отыскать ни дверей, ни иного входа в это сооружение…

Тут я обратил внимание, что команда опять принялась вопить и стонать.

— …и я удовольствовался тем, что сосчитал шаги, понадобившиеся мне, чтобы обойти вокруг этого предмета, столь ослепительно сверкавшего на солнце, всего сто пятьдесят шагов…

— Крау! — Птица спикировала так низко, что ее могучие когти едва не касались поверхности воды, а громадные крылья простирались от берега до берега реки. Может быть, подумал я, она собирается разорвать корабль надвое.

— Тысяча извинений, о могущественный Синдбад, — снова перебил Ахмед, — но, возможно, было бы благоразумным, если бы вы опустили в вашем повествовании все, кроме сути?

Синдбад и впрямь заговорил куда быстрее, чем прежде:

— Я использовал Рух, чтобы спастись из этого затруднительного положения, размотав тюрбан и обвязав один конец ленты вокруг своего пояса, а другой привязав к ногам огромной птицы. Так я перенесся в алмазную долину… — Но тут голос покинул торговца, потому что птица устремилась прямо на нас.

— Крау! — В последний еще остававшийся для этого момент Рух взмыла в небо, но корабль вздрогнул и закачался, поскольку когти гигантской птицы зацепили верхушку мачты.

Я, пошатываясь, сделал три шага по палубе, а Синдбад с Джафаром уцепились за поручень. Ахмед ловко увернулся у нас из-под ног.

Птица снова ринулась к нам.

— …благодаря чему, с помощью птиц и неких людей, я стал даже богаче, чем прежде, и вернулся домой, — разом выпалил торговец, так что теперь он мог вместе с нами дожидаться своей участи молча.

Я нахмурился. Мне казалось, что в истории Синдбада не хватает некоего логического завершения. Явно это был факт, из-за которого мы могли в любую секунду погибнуть, чем и была оправдана моя дерзость, когда я спросил:

— Конечно, вы использовали птицу в качестве транспортного средства, но разве это причина охотиться за вами?

— Ну, — пристыженно признал торговец, — в алмазной долине, где люди летают на птицах, им также случается бить их, чтобы Рух роняли вместо слез драгоценные камни.

Птица снова взмыла в небо, продолжая лететь вниз по течению реки. Внезапно вспыхнувшая надежда заставляла меня думать, что она покончила с нами, что намеревалась лишь предупредить нас или, может, просто удовлетворила свое любопытство насчет нашего корабля и теперь улетит восвояси туда, откуда взялась. Но что бы там ни происходило в птичьих мозгах, в словах старшего Синдбада я все же не мог отыскать никакой логики.

— И все-таки, — отважился я, — с чего бы пусть даже побитой птице гоняться за вами на краю света?

Синдбад насупился.

— Чтобы отомстить? Да, пожалуй, звучит несколько глупо, если сформулировать это таким образом. Но если эта птица одержима жаждой мести, то каковы могут быть мотивы?

Джафар перестал неуклюже кланяться и кашлянул:

— Простите, хозяин, но был еще один момент…

Ответ пришел ко мне с той же непреложностью, как солнце встает на рассвете.

— Это имеет отношение к маринованным яйцам Рух на вашем банкете, правда?

— Банкет? Это все моя вина! — снова принялся сокрушаться Джафар. — Я должен быть наказан. Побейте меня! Засеките плетьми до смерти!

С твердым осознанием неотвратимости я глянул в небо и увидел, как гигантская Рух распростерла крылья и разворачивается.

— Может быть, почтенный Джафар возьмет на себя труд взобраться на верхушку мачты к очередному возвращению птицы? — кротко предложил юный Ахмед.

Торговец покачал головой:

— Это не поможет. Рух прикончит нас всех.

Я не мог с ним согласиться. Теперь, когда я, так или иначе, справился со своим страхом перед огромной птицей, я не собирался начинать все сначала. По роду своего занятия носильщики просто обязаны быть упрямыми. Не для того я жил, влача жалкое существование, чтобы жизнь эту оборвал какой-то орел-переросток. Прежде джинну уже не удалось покончить с нами, хотя я и не понимал пока истинных причин его неудачи. Может, удастся отделаться и от Рух.

Не то чтобы я не видел причин для страха торговца. Огромная и ужасная птица уже дважды пролетела вплотную над кораблем, в первый раз раскачав его взмахами крыльев, во второй — зацепив когтями. И теперь она шла на третий заход.

Как там насчет трех раз? Кажется, на этот счет есть какое-то правило. Это могущественное число, поскольку все мы знаем, хотя люди и не понимают истинной причины, что многие вещи, от пожеланий до проклятий, повторяются трижды. А то, что пикировало на нас, было похоже именно на проклятие, насколько я мог судить по опыту своей недолгой и ограниченной жизни.

— Крау! — завопила птица, снова устремляясь вниз, так близко к воде, что скорее плыла, чем летела.

Голова ее была величиной с дом, и, когда она устремилась вперед, мне показалось, будто я вижу, как все мы отражаемся в огромных круглых глазах: корабль и все, кто на нем, такие крохотные, что выглядим не больше букашек, плывущих на игрушечном кораблике. И вот эта игрушка, понимал я, вскоре может оказаться в животе у Рух.

Птица закричала, нацелилась когтями на корабль, крик ее был таким исступленным и пронзительным, что казалось, будто в нем звучит отголосок криков тех мужчин и женщин, которых убила Рух. Воистину крах.

Я уже начал свою последнюю молитву, как птица вскинула голову, захлопала крыльями и, едва не задев корабль, стремительно взмыла в небо, подняв такой ветер, что порвались два паруса и судно едва не опрокинулось. Но корабль выправился, и капитан мигом приказал спустить рваные паруса и поднять вместо них новые, в то время как Рух уносилась все выше и выше, пока не превратилась в точку в небе.

Но почему события повернулись так неожиданно? Как будто чья-то невидимая рука прогнала чудовище прочь.

Чем бы ни была вызвана эта перемена, команда ликовала.

— Это знак! — кричал один.

— Знамение! — добавлял другой.

— Предвестие! — подхватывал третий.

Я не мог бы сказать, соглашались друг с другом эти трое или спорили. Разве знак, знамение и предвестие по сути дела не одно и то же? Наверное, за свою ограниченную жизнь носильщика я не понял тонких различий в прорицаниях.

— Да, — отозвался тот из матросов, который закричал первым. — Но знак чего?

Второй тоже призадумался:

— Это доброе знамение или дурное?

— Такие штуки могут предвещать все что угодно! — в какой-то мере согласился третий.

Все трое обернулись и уставились на нашу четверку.

— Может, — предположил один из матросов, — лучше было бы все-таки выкинуть их за борт.

— Лучше было бы вернуться к вашим веслам и хорошенько приналечь на них, — предложил в ответ капитан. — Вы все трое отправитесь за борт, если мы не выйдем в открытое море до сумерек!