Омега (СИ) - "Шустик". Страница 6

Гиблое место, проклятое. Жители будто грехи замаливали.

Мое звериное Я скулит, как щенок, и норовит как можно скорее покинуть город-призрак, а у меня просыпается любопытство. Чтобы исследовать находку, я трачу несколько суток. Ни Чип, ни Дейла не осмеливаются приблизиться, пересечь покосившиеся, прогнившие насквозь ворота - бродят кругами, тоскливо воя темными ночами.

Я внимательно изучаю каждое строение, но ничего интересного так и не обнаруживаю. Ощущение опасности не отпускает ни на секунду, держит в напряжении до самого конца, пока я не переступаю какую-то невидимую черту и не покидаю давно мертвый каменный лабиринт.

После этого в голове поселяется идея фикс, и я с каждым днем все дальше ухожу от пещеры, упрямо исследуя то, что скрывается за горизонтом. Удача настигает меня лишь к концу лета.

В долине расположилась деревня, надежно спрятанная от посторонних глаз. По сравнению с найденным мной городом, она небольшая, я насчитал в ней почти двадцати дворов, и ни одного каменного дома - все сплошь из дерева, из плотно подогнанных золотисто-коричневых бревен, пахнущих солнцем.

Здесь я остаюсь до самой зимы, внимательно наблюдая за чужой жизнью. Люди. Хочется ликовать! Меня интересует все, вплоть до языка, в которым с трудом угадываются знакомые слова, искаженные, кажущиеся неправильными, но смысл все-таки удается уловить. Все разговоры крестьян сводятся к сбору урожая и предстоящей ярмарке.

Про заброшенный город я слышу лишь однажды, когда старшие дети стращают доверчивую малышню, громким шепотом рассказывая о том, что «тени придут, требуя оплатить долги». Мне смешно, и я неосторожно фыркаю в кустах, чем изрядно пугаю любителей страшилок.

Все прекращает первый снег, на котором отчетливо видны звериные следы. По деревне разносится тревожное «Сварог!» - так называют нас крестьяне. И я, опасаясь, что на нас начнется охота, увожу волков в уже знакомую мне степь, назад к пещере.

Наступает долгая зима.

***

Тишину леса, еще не проснувшегося после морозных дней, нарушает тихий, на грани слышимости писк. В болота идти не хотелось, весной там было еще опаснее, но любопытство не отпускало, тем более границы стоит время от времени проверять, мало ли какая зверюга забредет на нашу территорию.

Ярко-алые пятна на белом выглядят красиво и жутко. Бесшумно ступаю по снежной наледи, сторонясь кровавых клякс. От тяжелого, металлического запаха свербит где-то глубоко в глотке. Тела не видно, оно спрятано под водой. Прожорливые твари уже успели утащить его, и остается лишь догадываться, кто стал очередной жертвой. Подходить ближе – опасно, в болотной жиже, припорошенной снегом, притаились «змеи». Они пробуждаются от долгого сна с первыми весенними лучами.

Эти твари и сытые опасны, что уж говорить про оголодавших за зиму экземплярах, они, небось, и корягу сейчас сожрать готовы!

Писк, на мгновение затихнув, раздается вновь, в этот раз громче и настойчивее, привлекая внимание - и не только мое. Тихий всплеск заставляет настороженно замереть на месте и нервно дернуть ушами. Внимательно вглядываюсь в болото, но оно, как и прежде, – обманчиво безжизненно.

Шаг, еще один – по дуге огибая темнеющее пятно полыньи.

Между корнями засохшего дерева замечаю копошение и аккуратно, не сводя взора с частокола прошлогодней осоки, подхожу ближе, стараясь даже дышать через раз. Хватает и того, что сердце стучит как ненормальное, отбивая неровный, хаотичный ритм.

Взъерошенный, вымазанный в грязи котенок плаксиво смотрит на меня голубыми глазами, широко разевая еще беззубый рот. Всплеск раздается совсем рядом, поэтому не особо раздумывая, хватаю тщедушное тельце и отскакиваю в сторону – вовремя, надо заметить. Там, где еще секунду назад была моя лапа, сидит, наполовину высунувшись из болота, крупный «змей» и сверлит, не мигая, взглядом. Ага, скотина прожорливая, я тоже тебя запомнил!

Угрожающе рыкнув, разворачиваюсь и со всех ног припускаю обратно к пещере, не обращая внимания на копошащегося в пасти котенка, явно недовольного таким отношением. Пару раз мне прилетает по носу хвостом – костяной нарост еще мягкий, не успел затвердеть, но все равно чувствительно. Возмущенно дергаю ушами, но законную добычу не выплевываю, хоть и очень хочется.

Волки встречают меня радостным лаем и первым делом пытаются попробовать мою добычу на зуб. Предупреждающе скалюсь, обнажая клыки, и прикрываю котенка лапами, подгребая дрожащий комок поближе к себе. Дейла понятливо фырчит и, обиженно вильнув хвостом, уходит на охоту, в то время как Чип так и норовит сунуть свой нос мне между ног, за что и получает.

Первым делом, помня ошибку с Дейлой, переворачиваю мордой котенка на спину и, убедившись, что это вроде как мальчик, принимаюсь его вылизывать, для удобства зажав вертящийся комок передними лапами. Мелочь таким обращением со своей персоной если и недоволен, но стоически молчит, лишь тихо попискивает, когда я увлекаюсь.

После того, как котенок чистый, весь такой жалкий, обмусоленный мной и смирившийся со своей участью, сверлит меня далеко не дружелюбным взглядом, я задумываюсь о насущном. Конкретно - что делать с детенышем? Ясно, что мать его убили, из всего выводка остался только он. Только вот молока у меня нет, кормить нечем и гуманнее, вероятно, было оставить его «змеям», но что сделано, то сделано. Не нести же этого паршивца обратно?!

Дейла возвращается с добычей в зубах, и после секундного замешательства я решаюсь на то, чтобы напоить котенка еще теплой кровью в надежде, что хоть она сойдет за пищу. В качестве эксперимента вытаскиваю из «зайца» требуху и, найдя самое подходящее – печень, рву на небольшие кусочки и подсовываю мелкой пищалке под нос. Тот, придирчиво обнюхав подношение, жадно, не жуя заглатывает, а потом слизывает с камней кровавые ручейки, натекшие с туши.

Насытившись, котенок великодушно подползает ко мне и, завалившись набок, подставляет живот, ненавязчиво намекая на то, что я могу продолжать. Шумно фыркнув, провожу языком по иссиня-черной, короткой шерстке, добиваясь в ответ счастливого урчания. Чип ревниво прижимается сбоку, кладя мне морду на бок, и, не дождавшись реакции, игриво тянет зубами меня за ухо. Толкаюсь в ответ, не сильно кусаясь. Дейла, величественно развалившись у входа, с насмешкой наблюдает за нашей возней, но не вмешивается. В конце концов, Чип крупнее и опрокидывает меня набок, придавив сверху, лишь чудом не задев котенка. Мохнатый комочек возмущенно мяукнув, отпрыгнул в сторону, пристроившись под боком у волчицы.

Я счастливо засопел, прикрыв глаза. Жизнь медленно, но верно налаживалась.

***

Моя третья весна пришла по расписанию. Снег исправно растаял, оставив после себя грязь и обилие цветов, которые сливались в одну большую, разноцветную кляксу.

Кляйн – спасенный котенок, убежденный в том, что я его мать, не отставал от меня ни на шаг. Следовал по пятам, а, стоило отойти на лишние полметра, садился на пушистую задницу и начинал истошно пищать. За месяц я выдрессировал себя таскать наглую мелочь в зубах.

С наступлением тепла у Дейлы начался гон и, к моему ужасу, в этот раз к ней присоединился Чип. Сам я, как не прислушивался, никаких левых потребностей у организма не заметил и в конце концов успокоился, переключившись на воспитание Кляйна, которому прелести весны тоже не мешали жить. Тот вовсю познавал окружающий мир, облазив пещеру вдоль и поперек, но без меня нос наружу не казал, чему я был искренне рад. Ловить этот шустрый клубок по всем окрестностям мне не улыбалось, пусть уже лучше за мной хвостиком ходит.

Чип и Дейл, смотревшие первое время на это неодобрительно, через месяц привыкли, или, как я подозревал, смирились.

Это лето выдалось нежарким, дождливым. Речушка вышла из берегов, поэтому на мелководье счастливый Кляйн ловил раков, приноровившись вытаскивать их на сушу за хвост. Иногда к подросшему котенку присоединялся Чип, но от него больше шума, чем пользы.

Из чистой вредности стал приучать волков к растительной пище и подножному корму, тыкая их носом в ягоды. Волки упирались всеми лапами, но под моим натиском все-таки сдались. С Кляйном в этом плане вышло куда проще. Узрев, как я жую ягоды, он с возмущенным мявканьем полез в кустарник, едва не вытаскивая веточки у меня из пасти.