Убийство на Аппиевой дороге (ЛП) - Сейлор Стивен. Страница 25

Последние слова были встречены восторженным рёвом. Милон самодовольно улыбнулся и вздёрнул подбородок.

- С утра я был на заседании сената, которое закончилось около четвёртого часа дня. Затем вернулся домой, чтобы переодеться для поездки. Моя жена ехала со мной. Я хотел выехать сразу же: до Ланувиума восемнадцать миль, и если выехать пораньше, то можно без особой спешки добраться к вечеру. Но со всеми приготовлениями моей жены в последнюю минуту – знаете, как это обычно бывает с жёнами – мы тронулись в путь, когда уже давно перевалило за полдень. По настоянию моей жены мы ехали в открытом экипаже, закутавшись в зимние плащи. Я предпочёл бы отправиться налегке, но жена пожелала взять с собою горничных и мальчишек-прислужников, так что у нас была многочисленная свита.

- Как все вы знаете, Аппиева дорога идёт на юг, прямая как полёт стрелы и плоская, как стол, до самой горы Альба. Лишь тогда дорога начинает идти на подъём, и начинаются повороты. Там есть несколько богатых вилл. В лесу, недалеко от дороги, находится вилла Помпея. Чуть дальше – вилла Клодия. Мне следовало бы помнить об этом и быть осторожнее.

- Клодий, наверно, знал, что в тот день я поеду в Ланувиум – да я и не делал из этого секрета; и знал, что со мной будет жена, а с женой слуги и служанки, так что передвигаться мы будем медленно. Мне рассказывали, как несколькими днями ранее Клодий публично заявлял, что убьёт меня, и очень скоро. «Мы не сумеем лишить Милона консульства, но мы можем лишить его жизни», - вот его слова. В тот день он собирался исполнить свою угрозу – в безлюдном заброшенном месте на Аппиевой дороге.

- Потом я узнал, что он тайно выехал из Рима днём раньше. Он, наверно, по всей дороге расставил своих людей, чтобы они сообщили о моём приближении. Для засады он выбрал место, где дорога идёт на подъём – это давало ему преимущество. Я ехал в гору в тяжёлой, неповоротливой повозке, к тому же обременённый замедлявшей движение свитой из горничных и слуг своей жены; а он поджидал меня верхом, с отрядом своих головорезов, спрятавшись за деревьями.

- Всё случилось около одиннадцатого часа дня. Солнце уже начало скрываться за деревьями. Вдруг – со всех сторон крики и кровь. Будь я птицей, смотрящей на всё с высоты полёта, я мог бы рассказать, как всё произошло. Но я сидел в повозке рядом с женой и ничего толком не успел понять. Для меня всё началось внезапно, как гром среди ясного неба. Я только успел увидеть, что какие-то люди с мечами загораживают нам дорогу. Мой возница стали на них кричать. Они стащили его и зарубили тут же у меня на глазах! Я сбросил плащ, выхватил меч и спрыгнул с повозки. Клянусь Геркулесом, моя жена кричала так, что у меня до сих пор в ушах звенит! Те, кто убил возничего, набросились на меня, но оказались трусами и быстро кинулись бежать. Бежали, как зайцы! – в подтверждение своих Милон сделал несколько широких взмахов, имитируя выпады мечом. Совсем не трудно было представить, как он обращает противников в бегство.

- Я слышал, как люди Клодия атакуют моих телохранителей сзади. А потом увидел и самого Клодия. Он видел верхом и обернулся на крик Фаусты. Меня он не видел – меня скрывала повозка. Но он, должно быть, заметил рядом с Фаустой мой плащ, который я сбросил, прежде чем спрыгнуть с повозки, и, наверно, подумал, что это я лежу в плаще, мёртвый; потому что закричал своим сообщникам: «Вот он! Милон мёртв! Мы с ним разделались!»

- Должен сказать, граждане, что это довольно жутко: слышать, как твой враг радостно орёт о твоей смерти. Мои телохранители, пытавшиеся пробиться ко мне на помощь, услыхали его. Можно ли винить их за то, что случилось потом? Они защищались, это верно; но сражались столь яростно ещё и потому, что думали, будто их господина убили, и госпоже их угрожает смертельная опасность. Они прорвались к самому Клодию. Когда бой кончился, он был мёртв. Я не приказывал его убивать. Я не видел, как всё случилось. Разве мои рабы виноваты? Нет, нет и нет! Каждый на моём месте пожелал бы, чтобы его рабы поступили так же. Разве я не прав?

Толпа отозвалась единодушным одобрительным рёвом. Особенно усердствовал банкир.

Ободрённый поддержкой, Милон закричал.

- Это Клодий напал на меня! – Лицо его побагровело, на шее вздулись жилы. – Это он устроил на меня засаду! И если бы не мои телохранители, это я был бы убит! – он несколько раз со всей силой ткнул себя пальцем в грудь. – И сегодня все обвиняли бы Клодия. Клодия называли бы убийцей; про Клодия говорили бы, что он плетёт заговоры против… - Милон остановился и перевёл дух. Не следовало вслух упоминать Великого. – Но у него ничего не вышло. Клодий поплатился жизнью за свою подлость. Он погиб по собственной вине – так почему же я должен отвечать за его смерть?

Слова его вызвали новую бурю восторгов. Милон сжал кулаки и, приподнявшись на цыпочки, закричал во всю силу могучих лёгких, перекрывая шум.

- Мне не в чём себя винить! И мне не жаль, что так вышло! Я не стану говорить пустые слова утешения для его вдовы и детей! И уж конечно, не для его развратной сестрицы! Смерть Клодия – величайшее благодеяние, которые боги могли оказать Риму! Даже задуши я Клодия собственными руками, я не постыдился бы в этом признаться! Даже если бы я специально подстерёг его, напал сзади и вонзил ему меч в спину, то гордился бы тем, что сделал!

Целий, всё время стоявший сзади, быстро шагнул вперёд и вскинул руку, призывая к тишине. Другую руку он положил Милону на плечо. Милон попытался стряхнуть её, но Целий сжал ему плечо так, что Милон дёрнулся и метнул на трибуна яростный взгляд.

- Ого, похоже, Милон вышел за рамки отрепетированного, - тихо сказал я Эко.

Толпа не желал умолкать. Тут и там запели предвыборные куплеты, будто дело происходило на предвыборном митинге. Громче всего звучали ходившие в Риме вирши про Клодия и его сестру:

- Маленький мальчик Клодий девочкой был для старших. Клодий большой игрушкой стал для свой сестрички!

Эти слова повторялись снова и снова, прерываемые взрывами хохота. В общем хоре я различил голос красильщика. Несколькими шагами дальше банкир горланил: «Бесплатное зерно, бесплатное зерно, это просто из задницы Клодия дерьмо!» - и его рабы вторили ему.

Глядя на всё это, Милон зашёлся в приступе безудержного смеха. Лицо его побагровело ещё больше, и я даже испугался, что его сейчас хватит удар. Он походил на человека, который долго находился в напряжении, когда все мышцы натянуты, как струна. Теперь струна лопнула, и Милон смеялся и смеялся, пока по щекам его не потекли слёзы. Его трясло, и казалось, он вот-вот упадёт.

Целий уже не призывал к порядку. Задумчиво и немного ошарашено смотрел он на горланящую толпу, точно говоря: это не совсем то, на что я рассчитывал; но что есть, то есть…

Я обернулся к Эко, желая узнать, что он обо всём этом думает; но судя по его виду, мой обычно невозмутимый сын был не меньше моего поражён этим зрелищем всеобщего безумия. Глумиться над умершим – всё равно что дразнить богов. В безудержном веселье толпы было что-то жуткое, точно в балансировании на самом краю пропасти.

В какой-то миг к нестройному оглушительному пению примешался другой звук, более похожий на крик, нежели на смех. По толпе прошла дрожь. Множества голов повернулось в недоумении, пытаясь определить, откуда доносится этот новый шум - и недоумение сменилось паникой.

Что там говорил Милон о засаде на Аппиевой дороге? Всё началось внезапно, как гром среди ясного неба – со всех сторон крики и кровь - будь я птицей, смотрящей на всё с высоты полёта, я мог бы рассказать, как всё произошло…

Так это и началось – внезапно, как гром среди ясного неба – когда толпа клодиан с мечами и ножами, точно вторгшееся в город неприятельское войско, хлынула на Форум и набросилась на участников контио.

Хоть я и никогда не был воином, мне довелось участвовать в битве. Я был рядом со своим сыном Метоном, когда он сражался в рядах армии Катилины при Пистории в год консульства Цицерона. Я держал меч и видел, как римские граждане убивают римских граждан. Я знаю, что такое битва. Знаю, как она выглядит, как звучит, как пахнет. То, что началось на Форуме, битвой не было. Это была бойня.