Убийство на Аппиевой дороге (ЛП) - Сейлор Стивен. Страница 76

А потом я увидел ещё одно знакомое лицо, выражавшее не столько радость, сколько облегчение, смешанное с неловкостью.

Давус. Он держался позади всех, так что сперва я видел его лишь мельком, между объятиями и поцелуями.

- Я так и думал, что Давус жив, – говорил я позднее, полулежа на своей любимой кушетке и обнимая Бетесду. Эко лежал на кушетке напротив меня рядом с Мененией, а слева от них примостились Тит и Титания. Мы поужинали в доме, а потом вынесли стулья и кушетки в сад, чтобы насладиться остатком дня. Погода для мартовских ид стояла тёплая, больше напоминая апрельскую – ничего удивительного, если учесть, что год был високосный, и между февралём и мартом прошёл дополнительный месяц. В саду уже вовсю порхали бабочки. Деревья оделись весенней листвой. И лишь разбитая статуя Минервы, лежащая на земле, омрачала картину.

- Я думал, что его убили. – Эко всё ещё глядел на Давуса, словно не знал, верить ли своим глазам. Давус покраснел и потупился под его взглядом.

- Я сначала тоже так думал. Когда я видел его тогда лежащим на земле на Аппиевой дороге, я думал, что он мёртв. Те, кто напал на нас, тоже, наверно, так решили, и бросили его там. И только пару дней назад я понял, что Давус должен быть жив.

- Я ударился головой, когда падал, - не поднимая глаз, тихо сказал Давус. – Они, должно быть, оттащили меня от дороги, потому что очнулся я за чьей-то гробницей. Было уже совсем темно. На голове у меня была здоровенная шишка.

- А как же ты понял, что он жив? – спросила Бетесда, легонько скользя кончиками пальцев по моей шее и мочке уха.

- Когда внимательно перечитал письмо Дианы к Метону. Она ни словом не упомянула о Давусе; но откуда-то знала, что на нас напали уже на обратном пути. Откуда ей было это знать? Конечно, какой-нибудь случайный прохожий мог увидеть, как всё случилось, узнать нас и рассказать вам; но это маловероятно. Маловероятно и то, что некто, знавший, что Давус принадлежит мне, проходил там позднее, обнаружил его тело и доставил вам; а уж вы, узнав, где его обнаружили, поняли, что произошло. Остаётся одно: Давус остался жив, вернулся и всё рассказал. Это наиболее простое объяснение; а самое простое объяснение чаще всего и оказывается самым правильным. Правда, оно тоже маловероятно; но мне хотелось в это верить – и я поверил. И очень рад, что оказался прав. Потерять ещё и тебя после того, как я потерял Белбо…

Давус покраснел ещё сильнее, по-прежнему избегая моего взгляда.

- Теперь мы все вместе, живы и здоровы, - сказал я и привлёк к себе Бетесду. Какое счастье было ощущать её теплоту и близость. Другой рукой я провёл по густым чёрным волосам Дианы, сидевшей на низеньком стульчике слева от меня. Ни у кого в мире больше нет таких прекрасных волос. Диана улыбнулась; но лицо её оставалось омрачённым. Наверно, после стольких дней тревоги и неизвестности ей было трудно поверить, что все несчастья позади.

Мы поговорили ещё немного – о нашем плене, о том, что делается последнее время в Риме, и о том, как Бетесда сумела вымуштровать охранников Помпея так, что они ходят у неё по струнке. Потом Эко и Менения уложили детей спать и сами удалились в свою комнату. Вскоре удалился и Давус, а чуть погодя ушла и Диана, всё ещё с омрачённым лицом. Мы с Бетесдой остались одни.

- Мне так тебя не хватало, - прошептала она, приблизив своё лицо к моему.

- О, Бетесда, я с ума ходил от страха за тебя.

- Я тоже ужасно боялась за тебя; но я сейчас не об этом. Мне так тебя не хватало. – Она провела пальцами по моей груди, а затем рука её недвусмысленно скользнула вниз.

- Бетесда!

- Но, муж мой, ты, должно быть, изголодался за столько времени.

Странное дело, но за долгие дни пребывания в яме я почти не ощущал желания. Пару раз, ради чистого облегчения, я прибегал к необходимым мерам, пока Эко спал. Думаю, что и он тайком от меня проделывал то же самое, разве что чаще. И раз или два при этом я предавался фантазиям, в которых участвовала некая высокородная дама, имеющая обыкновение разъезжать в носилках с занавесками в красно-белую полоску. Но большую часть времени я старался абстрагироваться от телесных нужд. Наверно, забывая о возможных наслаждениях, я забывал также и о почти наверняка ожидающих меня боли и смерти. Меня словно похоронили заживо – что, собственно, было недалеко от истины.

Теперь же я снова был дома – живой и здоровый; в окружении близких, целых и невредимых, после сытной трапезы. Но я чувствовал себя смертельно усталым. Четыре дня езды верхом вымотали меня; к тому же я ещё не совсем оправился после заточения в яме. Словом, я был слишком утомлён для того, чего хотела Бетесда… и всё же прикосновения её пальцев не оставляли мня безучастным, и тепло её тела вливало в меня силы. Я погружался в состояние, когда перестаёшь думать; я был словно кусок соли, растворяющийся в воде.

- Но только не здесь, - прошептал я. – Пойдём… в дом…

- Но почему?

- Бетесда!

Мы сделали это в саду, как молодые любовники – и не раз, а дважды, и луна светила нам, а ночной холод лишь заставлять сильнее гореть наши тела. В какой-то миг мне показалось, что на нас смотрят, и я обернулся – но то была лишь голова Минервы, валяющаяся на недавно проросшей траве. Я снова забыл о ней и вспомнил лишь когда всё уже было кончено. Минерва всё смотрела на меня глазами из ляпис-лазури. Грустный взгляд, казалось, вопрошал: «А обо мне ты когда позаботишься?» - точно я мог своими силами поднять её и вернуть на пьедестал.

Потом мы с Бетесдой перешли в нашу спальню. Позднее ночью мне понадобилось выйти. В саду я увидел чью-то тень и уже хотел поднять тревогу, но тут узнал Давуса.

- Давус, почему ты не спишь? Ночью дом охраняют люди Помпея.

- Я не мог заснуть.

- Но тебе нужно выспаться. Завтра ты мне будешь нужен. Я не хочу, чтобы ты зевал на ходу.

- Да, хозяин. Я постараюсь заснуть. – Ссутулившись, он двинулся было прочь, но я удержал его.

- Давус, я и правда очень рад, что ты спасся. Я уж боялся, что мы тебя навсегда потеряли.

- Спасибо, хозяин, - выдавил из себя Давус, глядя в сторону. Да что с ним такое творится? Откуда этот виноватый вид?

- Давус, никто не винит тебя, что всё так получилось.

- Но если бы я умел ездить верхом…

- Да я всю жизнь езжу верхом – и что с того? Они стащили меня с седла без особого труда.

- Но меня-то не стащили! Меня сбросил конь. Если бы я удержался, то мог бы поскакать за подмогой.

- Глупости, Давус. Ты остался бы и сражался бы с ними до последнего, и они бы тебя убили как пить дать. Ты сделал, что мог.

И где только он набрался такой щепетильности, если всю жизнь был рабом?

- Давус, то была милость Фортуны. Твой конь сбросил тебя, ты упал, потерял сознание, тебя сочли мёртвым и оставили на дороге – и потому ты жив. Фортуна улыбнулась нам всем. Мы дома, мы живы и здоровы – так чего тебе ещё?

- Хозяин, я должен тебе кое-что сказать. – Впервые с момента нашего возвращения Давус смотрел мне в лицо. – Ты говоришь, что рад был увидеть, что я остался жив. Но ты даже не представляешь, как я обрадовался, когда увидел тебя! Потому что… Я не могу тебе объяснить. Рад бы, но не могу. – Казалось, он готов был расплакаться. - Я теперь пойду?

- Конечно, Давус. Иди и постарайся хорошенько выспаться.

Он поплёлся прочь, сутулясь, будто придавленный тяжестью. В тот миг мне казалось, что я понимаю его.

Позднее я подумал, что Минерва, глядевшая на нас снизу, должно быть, здорово потешалась надо мной в ту ночь.

Утром я попросил Дину показать мне записку – ту, что доставил Бетесде неизвестный. В записке было написано именно так, как передала Диана в письме к Метону.

Не волнуйтесь за Гордиана и его сына. Они целы и невредимы. Позднее они вернутся.

Записку я показал Эко.

- Тебе не кажется, что почерк знакомый?

- Нет.

- Мне тоже. И всё-таки кое-что по ней можно узнать. Видишь, пергамент хорошего качества, да и чернила тоже – значит, писал не какой-нибудь оборванец, а человек состоятельный. И явно образованный – написано без ошибок, и почерк хороший.