Убийство на Аппиевой дороге (ЛП) - Сейлор Стивен. Страница 8

- Но толпа снаружи – совсем другое дело. Фульвия хотела всколыхнуть, взбудоражить толпу – так же, как будоражил толпу её муж. Вряд ли она добилась бы этого, стоя рядом с телом молчаливая и бесчувственная, как истукан.

- То есть, по-твоему, это было специально сыграно?

- Специально – да. Сыграно – ни в коем случае. Она просто выбрала наиболее правильное время и место, чтобы дать выход обуревавшему её горю.

Я покачал головой.

- Не уверен, что в ваших словах есть какой-то смысл. Обмозгую-ка я лучше, что там замышляли политиканы в первой комнате.

Бетесда и Диана разом пожали плечами в знак того, что предмет нисколько их не занимает.

- Политики обычно слишком примитивны, чтобы их замыслы были интересны, - заявила Бетесда. – Само собой, я могу ошибаться насчёт Клавдии и Фульвии. Ведь я там не была и могу судить только с твоих слов.

Я поднял бровь.

- Неужели я такой уж никудышный наблюдатель? Меня, если ты помнишь, называют Сыщиком.

- Весь фокус в том, - продолжила жена, пропустив моё замечание мимо ушей, - что никогда нельзя ручаться, что у человека на уме. Особенно когда речь идёт о таких женщинах, как Фульвия и Клавдия – они ведь не какие-нибудь простушки. Кто может знать, что они на самом деле думают, чувствуют? И чего хотят? – Бетесда обменялась долгим взглядом с Дианой, и обе поднесли ложки ко рту, но тут же опустили их, потому что вошёл Белбо.

Много лет светловолосый великан был моим телохранителем и не однажды спасал мне жизнь. Годы не убавили ему силы, но лишили молниеносности. Оставаясь силён, как бык, он сделался так же неповоротлив; преданный, как верный пёс, давно уже не годился для преследования дичи. Я по-прежнему готов был доверить ему свою жизнь – и доверял, позволяя брить меня по утрам; но уже не полагался на его защиту на Форуме, где попадаются люди с кинжалами. Что прикажете делать с телохранителем верным и надёжным, но пережившим свою полезность? Читал Белбо по слогам, знал лишь простейшее сложение, а писать и вовсе не умел. Не умел толком ни плотничать, ни ухаживать за садом. Не считая выполнения случайных поручений, требующих большой силы – скажем, поднести мешки с зерном или передвинуть шкаф – Белбо служил теперь лишь привратником. Работа его заключалась главным образом в том, чтобы большую часть дня сидеть на солнышке в атриуме, и вполне отвечала его уравновешенному и флегматичному характеру. Белбо обладал той медлительной натурой, которую людям нередко случается принимать за тупость. А ведь это ошибка. Белбо медлителен, но вовсе не туп. Верно, что он улыбается шутке, когда остальные уже отсмеялись; и почти никогда не выходит из себя – даже если его намеренно оскорбляют; и никогда не выказывает страха. Он всегда спокоен, всегда невозмутим. Но не туп. Просто такой у него характер.

Однако на этот раз вид у Белбо был встревоженный.

- Что случилось, Белбо?

- Там на улице, перед самым входом, хозяин. Я подумал, что тебе лучше взглянуть.

Едва выйдя в атриум, я сразу же услышал смутно доносящийся с улицы шум – выкрики и топот множества ног. Всё это смахивало на уличный бунт. Я торопливо прошёл в переднюю. Белбо отодвинул маленькую панель в двери и посторонился, пропуская меня к крошечному отверстию.

Мимо двигалась толпа – справа налево. Все были одеты в чёрное. Слышались крики, но разобрать слов в общем шуме я не мог.

- Да кто все эти люди Белбо? Что вообще творится?

Внезапно от толпы отделилась фигура. Какой-то человек подбежал к двери и прокричал прямо в глазок.

- Мы сожжём его! Дотла спалим, вот увидишь!

Он ударил в дверь кулаками – раз, другой. Я невольно отпрянул, чувствуя, как бешено заколотилось сердце. Хотя между нами была надёжная дверь, от безумной, зловещей усмешки кричащего меня продрал мороз. Справившись с собой, я осторожно выглянул опять, но уже не увидел его лица – так же внезапно человек бросился назад и скрылся в толпе.

- Аидова бездна, да что тут творится?

- Я бы не советовал выходить из дому, чтобы узнать, - серьёзно отвечал Белбо.

Несколько мгновений я размышлял.

- Поднимемся на крышу и оттуда всё увидим. Принеси лестницу.

Вскоре я уже осторожно устраивался на покатой черепичной крыше. Отсюда была видна не только улица, но и Форум с его храмами и площадками, приютившимися в долине между Капитолийским и Палатинским холмами. Внизу непрерывным потоком двигались люди. Одни шли по улице, другие срезали путь вниз по склону, который назывался Спуском и вёл на Форум, оканчиваясь в узком пространстве между Домом весталок и храмом Кастора и Поллукса. У многих были палки и дубинки. У некоторых я даже заметил кинжалы – они, не скрываясь, потрясали ими, хотя закон запрещал ношение оружия в городской черте. И хотя уже давно рассвело, было немало народу с факелами, и пламя колебалось в холодном воздухе.

Постепенно поток людей иссяк, но очень скоро за ним последовал другой, ещё более многочисленный. Медленно двигались плакальщики. Странная это была похоронная процессия – без актёров, изображающих умершего, чтобы поднять настроение живым; без восковых изображений его предков, вынутых из своих ниш в передней, дабы воочию лицезреть, как их родич присоединяется к ним по ту сторону бытия. И где наёмные плакальщицы, вопящие и рвущие на себе волосы? И почему на улице вообще не видно ни одной женщины?

Но музыка была – музыка множества рожков, флейт и бубнов, от которой у меня сразу же заныли зубы. И был покойник.

Тело Клодия покоилось на похоронных носилках, покрытых свисавшей с них чёрной тканью. Его не обмыли и не одели – он по-прежнему был наг, не считая прикрытых куском ткани чресл, и по-прежнему весь в крови.

От похоронной процессии то и дело отделялись небольшие группы, устремляясь по Спуску, чтобы скорее попасть на Форум; но большая часть двигалась мимо моего дома по улице, идущей по гребню Палатинского холма.

Я понял: они намеренно обходили Палантин, чтобы дать возможность обитателям аристократических домов, друзьям и врагам Клодия, его сторонникам и противникам в последний раз взглянуть на человека, внесшего столько сумятицы в размеренное существование республики.

Ещё несколько домов – и они окажутся прямо перед входом в дом того, кто был самым непримиримым врагом Клодия в сенате и в суде. Клодий был ярым поборником интересов черни – бедноты, рядовых воинов, вольноотпущенников. Цицерон не менее яростно отстаивал интересы тех, кто гордо именовал себя «лучшими людьми». Похоронная процессия казалось вполне спокойной; но в предшествующей толпе я заметил немало народу с кинжалами и факелами.

Встревожившись, я стал всматриваться в дом Цицерона. Деревья и другие дома позволяли видеть лишь часть стены и крыши, но я заметил, что окна наглухо закрыты ставнями, а на крыше устроились двое – точь-в-точь, как мы с Белбо, сидя на черепичном скате и наблюдая за происходящим на улице. В косых лучах утреннего солнца я без труда разглядел силуэт Цицерона. За его спиной замерла чуть более худощавая фигура – его верный секретарь Тирон. Тирон вытянул руку, желая убедиться, что его господин не слишком наклонился. Некоторое время оба оставались неподвижны, точно застыв в холодном утреннем воздухе. Затем Цицерон, выпрямившись, опёрся о плечо Тирона. Сблизив головы, оба стали взволнованно совещаться. По их позам, по тому, как оба подались назад, стараясь видеть и при этом остаться незамеченными, я понял, что похоронная процессия как раз проходит мимо их дома. Звуки рожков и флейт сделались пронзительнее; бой бубнов - быстрее и громче. Захваченный зрелищем внизу, Цицерон и Тирон совершенно не замечали, что я наблюдаю за ними.

Видимо, поравнявшись с домом Цицерона, процессия остановилась. Я видел, как Цицерон несколько раз вытягивал шею, и тут же подавался назад, как испуганный тетерев. Нетрудно было представить, что он сейчас чувствует. Он боялся даже на миг отвести глаза от процессии и в то же время прекрасно понимал, что если снизу его заметят, то мгновенно озверевшая толпа кинется штурмовать дом. Громко дудели рожки, пронзительно свистели флейты, глухо стучали бубны.