Виннипегская Cтена и я - Запата Марианна. Страница 1

Мариана Запата

Виннипегская Cтена и я

В память об Алане

Mariana Zapata

THE WALL OF WINNIPEG AND ME

Глава 1

Я убью этого придурка.

Однажды я это сделаю.

Через пару дней после того, как уволюсь, чтобы никто меня не заподозрил.

– Эйден, – простонала я, хоть и знала, что жаловаться и возражать бесполезно. Ответом мне был только печально известный снисходительно-презрительный взгляд, из-за которого в прошлом у Эйдена не раз были неприятности. По крайней мере, так мне говорили. Когда его брови хмурились, а уголки рта опускались и напрягались, мне хотелось только одного – засунуть палец ему в нос. Так делала моя мама, когда ее дети начинали дуться.

Виновник моих переживаний, который и не подозревал о том, что находится на грани смерти, недовольно фыркнул, придвигая к себе миску с салатом. Миску, которой хватило бы, чтобы накормить целую семью.

– Ты слышала? Отменяй, – повторил он, будто обращался к глухой.

О, я слышала. Четко и ясно. Поэтому и хотела его прикончить.

До чего удивительно устроен человеческий разум: как можно заботиться о человеке и одновременно хотеть перерезать ему горло? Это как иметь сестру, которую иногда так и хочется ударить. Не потому что ты ее не любишь, просто хочешь врезать ей по животу, чтобы преподать урок. Не то чтобы я знала это по собственному опыту.

Я так ничего и не ответила, и Эйден добавил, не меняя выражения лица и глядя прямо на меня:

– Мне плевать, что ты им скажешь. Отменяй.

Поправив очки левой рукой, я опустила правую, чтобы скрыть от Эйдена средний палец, который я ему показала. Выражения его лица и так было вполне достаточно, но этот тон, которым он разговаривал со мной, злил меня только больше. Он означал, что спорить бесполезно и мне придется это разгребать.

Как всегда.

Когда я только начала работать на трижды лучшего защитника года по версии Национальной футбольной лиги, мне не нравились всего три мои обязанности. Я не любила спорить с людьми, говорить им «нет» и очищать мусорное ведро, потому что я, помимо прочего, была тут и кухаркой, и уборщицей.

Но что я по-настоящему ненавидела – ненавидела всем сердцем, – так это отменять договоренности с людьми в последнюю минуту. Это совершенно выбивало меня из колеи и шло вразрез с моим моральным кодексом. Потому что обещание есть обещание. С другой стороны, это ведь не я разочаровывала его фанатов, а сам Эйден.

Чертов Эйден беззаботно поглощал второй за день обед, даже не задумываясь, с чем мне предстоит столкнуться, когда я позвоню его агенту и скажу, что Эйден не поедет на автограф-сессию в магазин спорттоваров. И это после того, сколько усилий мы потратили на ее организацию. Ура.

Я вздохнула. Чувство вины сжимало мой живот и терзало разум. Я наклонилась и потерла затекшее колено рукой, которая не была занята выражением моего негодования.

– Ты уже обещал им…

– Мне плевать, Ванесса.

И снова этот его взгляд. Мой средний палец непроизвольно дернулся.

– Пусть Роб все отменит.

Его огромное предплечье поднялось, чтобы Эйден запихнул себе в рот примерно полкило еды за раз. Вилка застыла в воздухе, когда его мрачный упрямый взгляд пересекся с моим.

– Что-то не так?

«Ванесса то, Ванесса се».

«Отмени встречу. Пусть Роб все отменит».

Фу.

Как будто мне вообще нравилось общаться с его агентом, а особенно по поводу отмены встречи с фанатами всего за два дня до мероприятия. Само собой, Роб выплеснет все недовольство на меня, будто у меня есть хоть капля влияния на Эйдена «Виннипегскую Стену» Грейвса. Я лишь однажды была близка к тому, чтобы помочь ему принять решение, – когда порекомендовала ему камеру для покупки. И то лишь потому, что у него «есть дела поважнее» и «за это я тебе и плачу».

Конечно, он был прав. Эйден платил мне столько – плюс то, что время от времени я получала от Зака, – что я готова была изобразить на лице улыбку, хоть и вымученную, и делать что скажут. Иногда я даже приседала в маленьком реверансе, который Эйден предпочитал не замечать.

Вряд ли он осознавал, сколько терпения мне требовалось, чтобы провести с ним эти два года. Другой давно зарезал бы его во сне. Я, по крайней мере, обычно продумывала безболезненные способы.

Обычно.

Он стал кем-то совершенно другим, когда порвал ахиллово сухожилие в самом начале сезона в прошлом году. Я старалась не злиться на него, правда старалась. Это непросто – выпасть на три месяца из игры, тем более что его обвинили в неудачах команды, которая в итоге не прошла в плей-офф. Вдобавок многие говорили, что Эйден уже не достигнет прежних высот после полугодового перерыва на лечение и реабилитацию.

Но Эйден есть Эйден. Многим спортсменам требовалось куда больше времени, чтобы снова встать на ноги и вернуться в игру. Но не ему. Вот только мне приходилось иметь с ним дело, пока он ковылял на костылях, и возить его по больницам.

Как выяснилось, даже моего терпения едва хватало на эту капризную маленькую сучку. Эйден любил футбол, и его наверняка пугал риск навсегда остаться за бортом или уже не достичь прежнего уровня. Не то чтобы он говорил о своих страхах вслух, но я понимала его без слов. Даже не представляю, что я чувствовала бы, если бы повредила руки и боялась, что больше не смогу рисовать.

Но раздражительность Эйдена достигла уровня, не зарегистрированного ранее в истории вселенной. А я знаю, о чем говорю, ведь у меня было три старших сестры, чьи месячные начинались в одно и то же время. После них почти ничего – и почти никто – не могло меня задеть. Я знала, что такое настоящие издевательства, и Эйден никогда не переступал черту. Он просто бывал иногда порядочным козлом.

Ему повезло, что я была слегка, совсем чуть-чуть влюблена в него. Иначе я бы уже давно его прирезала. С другой стороны, только слепой не увлекся бы Эйденом Грейвсом.

Он приподнял брови и посмотрел на меня ярко-карими глубоко посаженными глазами из-под изогнутых черных ресниц. Я сглотнула и покачала головой, рассматривая его лицо, улыбка на котором появлялась, только когда он видел собаку. Он был размером с небольшой дом, и, конечно, у него должны были быть крупные и грубые черты лица пещерного человека. Но Эйдену, похоже, нравилось опровергать любые связанные с ним стереотипы. Он был умен, проворен и скоординирован и – насколько я знаю – не видел ни одной хоккейной игры. Он выругался при мне всего дважды. И не употреблял животный белок. Этот парень не ел бекон! С другой стороны, он был бы последним, кого я назвала бы вежливым, и он никогда не извинялся. Никогда.

По сути, он был аномалией. Канадский футболист, который придерживался растительной диеты – он не любил называть себя веганом. И такой привлекательный, что оставалось лишь благодарить Бога за то, что он дал мне глаза.

– Как скажешь, здоровяк, – сказала я с фальшивой улыбкой, все еще держа средний палец за кухонным островом.

– Переживут, – обронил Эйден, не обратив внимания на прозвище, и расправил свои плечищи, по которым без труда мог бы пройтись небольшой человек. – Ничего страшного.

Ничего страшного? Вряд ли его менеджеры и агент согласятся с этим, но Эйден всегда делает так, как хочет, и никто не смеет сказать ему «нет». Они говорят «нет» мне, и тогда мне приходится разруливать ситуацию.

Что бы там ни думали другие, на самом деле защитник «Трех сотен», профессиональной футбольной команды Далласа, не был полным козлом. Он много ворчал и вечно был хмурым, но никогда не выходил из себя без веской причины. Он был требовательным: он точно знал, чего он хочет и что ему нравится. Это, конечно, замечательное качество. Другое дело, что всеми его требованиями приходилось заниматься мне, нравились они мне или нет.