Ванька 11 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич. Страница 13

Охранники мои привиты…

Персонал института Пастера — тоже.

Вот с населением Парижа — проблема. Во французской столице в этом отношении конь почти не валялся. Нет, привитые имеются, но только небольшую долю парижан они составляют. Плюс к этому, Париж — город транзитный. Мама дорогая…

Китайцы больны. Это я сам видел. Картина у них классическая — никакого лабораторного подтверждения не надо.

Зачем и кто их заразил — разберутся соответствующие компетентные товарищи с холодными головами и горячими сердцами. С Лениным в башке и наганом в руке. Так, вроде, пока живым классиком сказано. Или, это он не о них? Плохо я с литературой знаком, имеется у меня такое упущение.

В оптимальном варианте город надо закрывать, но это вряд ли получится. Сейчас не только самих китайцев надо изолировать, но и немедленно выявить всех, кто с ними контактировал. Они тоже подлежат лечению в изоляции. Парижан — вакцинировать. Желательно — поголовно.

Эх, взять бы в карантин весь город, никого не впускать и не выпускать…

Мечты, это, Нинель, мечты…

Из них меня Сормах вывел.

— Этого на рисунке, надо за шкирку брать. Со всеми вытекающими…

Я в ответ только покивал. Такое и ёжику понятно.

— Исследовать ещё пузырёчки. Там они, у тебя на столе остались.

Не на столе, а давно уже в лаборатории… За дурака меня, Сормах, считать не надо…

Даже подозреваю я, что там найдут. Однозначно, не остатки нашей живой вакцины, а самого настоящего неослабленного возбудителя. Кто-то против китайцев биологическое оружие использовал. Ну, эта дорожка к смерти уже давно протоптана, не одна ей сотня лет.

Не о мужике с рисунка и не о скляночках сейчас у меня голова болит, а о том, как мы контактных выявлять будем и массовую вакцинацию устраивать.

В принципе, это — реально. Дома же в конце пятидесятых годов в Москве справились. Тогда Алексей Кокорекин, художник-плакатист, дважды лауреат Сталинской премии из Индии в столицу СССР оспу притащил и через неделю от неё и умер. Сходил, называется, в далекой стране на похороны брамина. Потащило его куда не надо. Почти десять тысяч контактных моментально выявили и более шести миллионов человек вакцинировали. Поговаривали и о десяти миллионах, это если Подмосковье считать. Столица тогда была закрыта на карантин, отменено воздушное и железнодорожное сообщение, перекрыты все автодороги…

Вспышка за пределы Москвы не вышла, задавили её за девятнадцать дней с момента начала проведения мероприятий.

— Николай Гурьянович, слушай внимательно и запоминай. Меня, тут и гадать нечего, отстранят за всё это, а сейчас вот что делать срочно надо…

Расписал я всё Сормаху подробно, по пунктам разложил.

— Нинель, ты чего? — Сормах на меня глаза вытаращил.

— Чего, чего… Вон как получилось…

— Не ты же виноват.

— Я за всё в институте отвечаю.

— Отвечаешь… — Сормах тяжело вздохнул. Понимал он меня. Сам Николай Гурьянович в сей момент за целый Париж ответственность на себе тащил.

— Отвечаю.

— Так, слушай, Нинель. Пока я комендант Парижа, тебя не тронут. Работай. Там видно будет.

Как дома в Москве, у нас не получилось. Там — один художник оспой болен был, а тут почти сотня китайцев. Контактов у них получилось — море разливанное. Там, сям и во всяких иных местах.

В Москве ещё хорошо, что правильно отреагировали. Чуть ли не всю столичную ЧК нам на помощь отправили. Врачей и средний медицинский персонал тоже самолётами и поездами в Париж перебросили. Не они бы, хрен контактных мы тут выявили. Они, суровые мужики в кожанках, долго не разговаривали, общался с китайцами из третьего батальона — пожалуйте в карантин.

Париж в панике был, но Сормах его быстро в чувство привёл революционными пролетарскими методами.

Три месяца мы не знали ни сна и ни отдыха. Только думали, что справились с заразой, а тут опять — очаг…

Да, злыдня того, что китайцев заразил, мы не нашли. Не явился он на работу в институт, уже на следующий день после того как батальон «вакцинировал». Прибыл он в Пастеровский институт с группой приглашенных специалистов из Англии, которые делу мировой социалистической революции высказали согласие помочь. Сам он не ученый был, только лаборант. Тут, в Париже, в бригаде вакцинаторов его задействовали. Английские товарищи эту козлину безрогую особо и не знали, как-то так, хитрым образом он к ним приблудился. Толком они ничего и объяснить не могли…

Меня, как я и предполагал, от руководства институтом отстранили, но уже после ликвидации оспы в Париже.

— Ничего, Нинель, я поделать не могу.

Знатный большевик Сормах глаза прятал. По его мнению, меня бы наградить надо, а не в Москву отзывать.

— Думаю, там честно и объективно во всем разберутся, — пытался успокоить он меня.

— Да всё хорошо у меня будет…

Говорить-то так, я говорил, но сам был не особо в этом уверен. Ладно, от судьбы не уйдёшь.

Все последние месяцы меня очень серьезно, то ли охраняли, то ли сторожили, так что сделать шаг влево-вправо у меня не было возможности. Сейчас в Москву я тоже не один отправлялся. Оставалось только надеяться на лучшее.

Глава 22

Глава 22 Непонятно что

— Не правильно это, не правильно…

Сормаха как заклинило. Одно и то же он который уже раз повторял.

— Николай Гурьянович, перестань. Разберутся.

— Разберутся они…

Сормах мне и себе разлил. Сейчас мы в его кабинете сидели. Знатный большевик, по его выражению, решил мне проводы устроить.

Я не отказался. Дело всяко может повернуться, когда ещё нам придётся увидеться.

Хороший Николай Гурьянович человек. Тут и говорить нечего.

Мы сидели за столом, а со всех сторон потикивало.

Да, каждый с ума по-своему сходит. Нынешний военный комендант Парижа — не исключение. Ни с того, ни с сего вздумалось ему часы коллекционировать. Причем, маятниковые.

Сам он их где только можно покупает, дарят ему такие по разным случаям. Сормах и не отказывается.

Книгами по маятниковым часам Николай Гурьянович обложился, листает их в каждую свободную минуту. Вывод — случай тяжелый, лечению не поддающийся.

Мне и другим все уши про эти часы прожужжал. Я уже тоже сейчас специалистом по часам являюсь.

Весь кабинет коменданта Парижа маятниковыми часами заставлен и завешан. Настенные, напольные, каминные… Всякие.

Имеются в коллекции Сормаха и часы парламентского акта, и юбилейные часы с крутильным маятником, и часы-банджо, и часы с кронштейном, часы картеля, часы Comtoise или Morbier…

Часов с кукушкой — чуть ли не дюжина. Зачем ему столько?

— Не понимаешь, Нинель, ничего, вот и не лезь… — таков был ответ Сормаха про эти часики, где птичка в определенные моменты из корпуса показывается.

Имеются в кабинете, где мы сейчас находимся, и часы с фонарем, мастер-часы, часы на столбе…

— Башенные часы с маятником ещё купи, — как-то я новоявленному коллекционеру посоветовал. Сормах после этого целый день задумчивый ходил.

Вдруг вокруг тихо стало. Сразу, в один момент.

Что за дела?

Уши заложило?

Сормаху на стол какую-то гадость подсунули, мы её наелись и слышать перестали?

Я обвёл взглядом кабинет.

Господи, воля твоя!!!

Часы, которые я смог рассмотреть, стояли. Их маятники туда-сюда не двигались. Замерли.

Сормах, что напротив меня сидел, за голову руками схватился, вставать с кресла начал и обратно на него упал.

У меня самого голова закружилась, тошнота подкатила. Поплыло вокруг как бы всё, но только на пару секунд.

Мля…

Что это?

Почему часы стоят?

Так, а мои карманные?

Карманные — шли. Они — пружинные. Секундная стрелка исправно в нужном направлении двигалась.

Да, что я с часами! Как одурел будто! С Сормахом-то что?

Николай сидел на кресле с закрытыми глазами. Я попробовал встать, но сразу это у меня плохо получилось. Вернее — совсем не вышло. Ноги были как чужие. Руки, те работали нормально, даже мелкая моторика была не нарушена.