Чингисхан. История завоевателя Мира - Джувейни Ата-Мелик. Страница 124
Когда они прибыли в те края, у них возникло множество споров с военачальниками Чормагуна, и в конце концов они забрали у них те земли и установили налоги /238/. Ибо [до сих пор] каждая провинция находилась в руках нойона, а каждый город — в руках эмира, и они выделяли дивану лишь малую часть налогов, а остальное захватывали себе. Все это у них отобрали и изъяли у них [немалые] суммы денег (bar-īshān mutavajjib gardīd).
Коргуз сделал Тус своей резиденцией и, удалившись туда, начал отстраивать город. От Туса к тому времени не осталось ничего, кроме названия, и в целом городе было не более пятидесяти обитаемых домов, и даже те были разбросаны по разным углам — один здесь, другой там. А базары лежали в таких руинах, что если бы встретились там на пути два осла, то «сойдется голень с голенью» [1411] среди этих булыжников и колючек. Коргуз построил великолепные здания и разбил парки; и все садры, мелики и важные люди стали покупать здесь особняки и занялись постройкой новых рынков, рытьем канатов и восстановлением разрушенных поместий. И дом, который в первый день был продан за два с половиной рукнийских динара [1412], через неделю стоил уже двести пятьдесят. И с того времени началось восстановление города и всей области. Кургуз создал прочную основу управления делами государства. Он построил ямы в различных местах, в которых было все необходимое — от лошадей до других нужных вещей, — чтобы посланники не создавали неудобств жителям; и так велика была его власть, что ни один эмир, который до этого резал головы, и никто не смел роптать, не мог теперь обезглавить и цыпленка; а положение крестьян настолько упрочилось, что если на поле останавливалось большое войско монголов, они не могли приказать крестьянину подержать лошадь, не говоря уж о том, чтобы требовать от него провиант (ʽulūfa) или угощение (nuzl). И то же самое можно было сказать о посланниках, прибывавших из других краев и направлявшихся туда.
Позже он пытался некоторыми средствами заманить Шараф ад-Дина в западню бедствия и в пасть смерти. Жил в то время некий сын декханина из Ругада [1413] по имени Азиль, который вначале /239/ был назначен дворецким (vākīl-kharj) к Коргузу и чье положение с возвышением Коргуза также упрочивалось. Когда Коргуз начал свою борьбу с Шараф ад-Дином, Азиль присоединился к ней с величайшим рвением. И когда Шараф ад-Дин был схвачен и помещен в кангу, должность везира была передана Азилю. Он когда-то был медником, и теперь без стыда пускал ветры перед собранием садров и вельмож [1414].
Коргуз послал вышеупомянутого Темура-Ельчи ко двору доложить о Шараф ад-Дине, и сам позже отправился туда лично. На пути ему встретился гонец, сообщивший о смерти Каана, после которой воцарился хаос. А в дороге Коргуз имел спор с одним из первых эмиров Чагатая, ведущим свой род от Чингисхана [1415], и из-за своей заносчивости грубо ему ответил. Для таких людей слова острее волоса на голове или наточенной сабли, и они неодобрительно отнеслись к некоторым высказываниям, которые они, верно или неверно, приписали ему.
Испугавшись, Коргуз повернул назад. Тот эмир доложил об этом случае, и в этот момент прибыл посыльный, тайно отправленный Шараф ад-Дином, якобы чтобы занять его место (jāi-gir). Жены и сыновья Чагатая и другие принцы поручили Аргуну и Курбаке доставить Коргуза ко двору, и /240/ им были даны указания в случае его отказа привезти его как узника [1417].
Коргуз [едва] вернулся в Тус, как прибыли гонцы. Они послали за Шараф ад-Дином, чтобы использовать его как приманку. Вопреки монгольским обычаям, Коргуз построил посреди обнесенного стеной города (ḥiṣār) укрепленную сокровищницу и сделал ее своим жилищем. Тогда гонцы обратились за помощью к войсковым командирам, которые с готовностью воспользовались этим поводом, ибо их души были полны гнева, а сердца — злобы. Прибыло великое множество монголов, и Шараф ад-Дин был доставлен из Сабзавара. А что до Коргуза, то ему не понравилось прибытие гонцов, но в любом случае Азиль не пускал его к ним, давая ему дурной совет и предостерегая его, чтобы он не попал в их руки. Не зная содержания указа, Коргуз пребывал в страхе и хоронился (maḥfūz mi dāsht) в сокровищнице, которую называли крепостью, пока в один из дней посланцы не сели на коней и вместе с монголами, под одеждой у которых была надета кольчуга, не пришли к ее воротам. Коргуз приказал закрыть ворота, и под этим предлогом они начали стрелять. «Я не мятежник», — сказал Коргуз, и ворота открыли. Монголы вошли внутрь, схватили Коргуза и Азиля и послали людей к воротам, чтобы задержать всех меликов и [других] лиц. Тем не менее мелику Ихтияр ад-Дину удалось укрыться в Абиварде. Судьбы меликов Хорасана постигло полное крушение, и современник написал такие строки о положении, в котором они находились:
Через несколько дней гонцы уехали, забрав с собой узниками Коргуза и Азиля. Коргуз ничем себя не унизил и не обратил на них никакого внимания. /241/ Прибыв в орду Улуг-Эф [1419], эмиры, участвующие в яргу, уселись и начали яргу. Коргуз сказал им так: «Если вы можете решить мое дело, тогда давайте побеседуем, но если оно останется нерешенным, лучше ничего не говорить».
Суд зашел в тупик, и они сказали, что его следует отправить к Туракине-хатун. Шараф ад-Дин вмешался в яргу и попытался вступить в спор с Коргузом, но последний так отчитал его, что он не знал, что ответить. Один из эмиров орды обратился к Шараф ад-Дину с такими словами: «Его взяли под стражу по другому обвинению, и если он будет оправдан, что останется делать таким, как ты? Лучше бы тебе попросить у него извинения и прощения, чем вести себя столь враждебно».
Покинув Улуг-Эф, они прибыли в орду Туракины-хатун. А в то время Чинкай бежал от гнева Туракины и искал защиты у Гуюка; а министр Ялавачи и Коргуз, оба пользуясь покровительством Чинкая, мало внимания обращали на Туракину. Более того, ее министры были людьми, до этого никогда не занимавшимися государственными делами, и Коргуз в то время не оказывал им никакого уважения, а теперь у него не было денег, чтобы смягчить их и улучшить свое положение. И, опять-таки, именно Фатима-хатун [1420], распоряжавшаяся теперь всеми делами, избрала и научила Шараф ад-Дина, прежде чем послать его в Хорасан и Мазендеран в услужение к эмиру Аргуну [1421].
И был отдан приказ, что поскольку Коргуз был помещен под стражу за слова, которые он произнес в орде Улуг-Эф, /242/ то его следует вернуть туда и пытать на месте. Как обычно, он наговорил резких слов, не подумав о последствиях. Кара-Огул велел своим людям набить его рот камнями и таким образом придать его смерти. К концу своей жизни он принял мусульманство и отказался от религии идолопоклонства [1422].