Чингисхан. История завоевателя Мира - Джувейни Ата-Мелик. Страница 21

/21/ Один человек рассказывал, как во дни царствования Каана [90] так охотились однажды зимой, и Каан, чтобы лучше видеть сцену охоты, устроился на вершине холма; и тогда звери всех родов повернулись к его трону и от подножия холма подняли вой и издали стенания, словно прося о справедливости. Хан приказал отпустить всех зверей и приказал, чтобы ни одна рука не нанесла им удара.

И он же приказал, чтобы между землей китаев и его зимовьями была построена стена из дерева и земли и в ней сделаны ворота, чтобы собиралось туда множество зверей из дальних мест и чтобы таким путем на них охотиться. И в землях Алмалыка [91] и Куяша [92] Чагатай устроил такое же место для охоты.

Не таковы ли и обычаи войны, когда убивают, считают убитых и даруют пощаду уцелевшим? И правда, они совпадают до мельчайших деталей, ибо после боя поблизости не остается никого, кроме нескольких несчастных.

Что же до устройства их войска, то со времен Адамовых и до сего дня, когда большая часть земли находится под владычеством рода Чингисова, ни в одной истории не прочитано и ни в одной книге не написано, что когда-либо какой-то царь, бывший господином многих народов, имел войско, подобное татарскому, такое же выносливое и непривычное к удобствам, такое же покорное полководцу в благополучии и лишениях, не из-за жалованья и корма и не из-за ожидания повышения и дохода. И это поистине есть наилучший порядок /22/ организации войска; ибо львы, пока не проголодаются, не выходят на охоту и не нападают ни на какого зверя. Есть персидская пословица «От сытой собаки нет охоты», и еще сказано: «Мори голодом свою собаку, чтобы она следовала за тобою».

Какое войско во всем мире может сравниться с татарской армией? В бою они, нападая и атакуя, подобны натасканным диким зверям, а в дни мира и спокойствия они как овцы, дающие молоко, шерсть и многую другую пользу. В дни бедствий и несчастий между ними нет раздора и противостояния. Это войско подобно крестьянству, что выплачивает разные подати (mu’an) и не выказывает недовольства, чего бы от него ни требовали, будь это копчур [93], специальные налоги (ʽavārīzāt), содержание (ikhrājāt) проезжающих, почтовых станций (yam) [94] с предоставлением лошадей (ulagh) [95] и корма для них (ʽulūfāt). Эти крестьяне в образе войска, все как один, от мала до велика, от знатного до низкого, во время сражений рубят саблями, стреляют из луков и колют копьями и способны свершить все, что ни потребуется. Когда бы ни ставилась задача уничтожить неприятеля или усмирить бунтовщиков, они приготовляют все, что потребуется в этом случае, от различного оружия и снаряжения до знамен, иголок, веревок, верховых и вьючных животных, таких как ослы и верблюды; и каждый должен предоставить свою долю сообразно своему десятку или сотне. В день смотра они предъявляют свое снаряжение, и если чего-то не хватает, виновного жестоко наказывают. И даже когда они участвуют в сражениях, они выплачивают столько разных налогов, сколько необходимо, а повинности, которые они выполняли, возлагаются на их жен и тех, кто остался дома. Так что если затеется работа, в которой должен был нести повинность (bīgār) мужчина, а он будет отсутствовать, то его жена пойдет лично и выполнит за него повинность.

Смотр и учет войска [96] ведутся так, что /23/ пропала необходимость записывать результаты проверки (daftar-i-ʽarz) и содержать специальных людей и их помощников. Ибо все разделены на десятки, и из каждого один человек назначен начальником над другими девятью; и из десяти начальников десятков один получает звание «командующего сотней», и вся сотня ему подчинена. И так с каждой тысячей, и точно так же с десятью тысячами человек, над которыми назначен начальник, называемый «командующим тумена» [97]. В соответствии с этим порядком, если возникнет необходимость и понадобится человек или вещь, то дело передают темнику, а тот, соответственно, — тысяцкому, и так далее до десятников. В этом есть истинная справедливость; каждый человек трудится как другой, и между ними не делают разницы, не принимая во внимание ни богатство, ни власть. Если вдруг понадобится войско, издается приказ, что столько-то тысяч людей должны явиться в такое-то место в такое-то время дня или ночи. «Они не замедлят ни на час (назначенное им время) и не ускорят» [98]. И они не опоздают и не придут прежде времени ни на мгновенье ока. Повиновение и послушание их таковы, что если начальник тумена, будь он от хана на расстоянии, отделяющем восход от заката, совершит оплошность, хан шлет одного-единственного всадника, чтобы наказать его, как будет приказано; если требуется голова, он отрубит голову, а если золото, то заберет его у него.

Совсем по-иному обстоит у других царей, которым приходится говорить с опаскою с собственным рабом, купленным за собственные же деньги, как только в конюшне его наберется десяток коней; а уж коль поставят под начало этого раба целое войско и он приобретет богатство и власть, тогда они не могут его сместить, и чаще всего он поднимает мятеж и бунт! Когда бы ни готовились эти цари пойти на врага, либо враг нападал на них, нужны были месяцы и годы, чтобы собрать войско, и наполненная до краев казна, чтобы выплатить жалованье и выделить земельные пожалования. При получении жалованья и содержания число его увеличивается на сотни и тысячи, а когда приходит день сражения, ряды его повсюду пусты, и никто не показывается на поле боя [99]. Однажды пастух был вызван дать отчет о состоянии его стада. Счетчик спросил: «Сколько осталось овец?» «Где?» — уточнил пастух. «В списках». «Потому я и спрашиваю, — отвечает пастух, — /24/ что в стаде их нет». Эту притчу можно применить к их войску, ибо каждый начальник для увеличения жалованья своим людям говорит: «У меня столько-то и столько-то людей», а как дойдет до смотра, то они выдают одного за другого, чтобы набралось нужное число.

А еще есть такая яса, что никто не может перейти в другое место из тысячи, сотни или десятка, к которым он приписан, или искать убежища у других. И если этот порядок будет нарушен, то того, кто перебежал, убивают принародно, а того, кто укрыл, сурово наказывают. Поэтому ни один человек не может дать укрытия другому; и если (к примеру) военачальник-царевич, то и самого низкого звания человека он к себе не пустит и тем самым избежит нарушения ясы. Следовательно, никто не может своевольничать со своим начальником или вождем, и другие начальники не могут никого переманивать.

Ну а если в войске находятся луноликие девы, их собирают и передают из десятков в сотни, и каждый делает свой выбор вплоть до темника. После того девиц ведут к хану или царевичам. Те также делают свой выбор, и над теми, которые окажутся достойны и на вид прекрасны, произносят: «Удержать, согласно обычаю» [100], а над остальными: «Отпустить с благодеянием» [101]. И они поступают в услужение к женам хана или царевичей; пока не захотят хан и царевичи пожаловать их кому-нибудь или сами будут спать с ними [102].

И когда удлинились и расширились их владения и стали происходить важные события, стало необходимо знать, чем занимаются их враги, и также нужно было перевозить товары с Запада на Восток, и с Дальнего Востока на Запад. Поэтому по всей ширине и длине страны были учреждены ямы, и сделаны распоряжения о содержании и расходах по каждому яму, и выделено для них определенное число людей и животных и количество яств, напитков и прочих необходимых вещей. И все они были поделены между туменами, и каждые два тумена должны были содержать один ям. И соответственно переписи они так распределяют их, чтобы гонцам не приходилось подолгу скакать до места, где взять свежих лошадей, и чтобы ни крестьянство, /25/ ни войско не терпели постоянного неудобства. Более того, гонцам дан строгий наказ беречь лошадей и другие наказы — перечисление всего займет слишком много времени. Ежегодно ямы осматриваются, и если случается какой-либо недостаток или пропажа, убыток возмещают крестьяне [103].