Чингисхан. История завоевателя Мира - Джувейни Ата-Мелик. Страница 9

К сыну Мухаммеда, Джелал ад-Дину, Джувейни относится с нескрываемым восхищением. Этот султан предстает перед нами как человек огромного мужества. В столкновении с Джучи, перед началом войны, он спасает своего отца, которому угрожал плен, и Джувейни открыто выражает свои чувства в подходящей к случаю цитате из «Шахнаме» (I, 51-52). Когда он бросается в Инд, совершив последнюю атаку на монголов, слова восхищения слетают с губ самого Чингисхана (I, 107). И вновь Джувейни приводит отрывок из «Шахнаме», сравнивая Джелал ад-Дина с Рустамом, мистическим героем иранцев. Такие — сравнения отнюдь не случайны: так Джувейни получает возможность отождествить хорезмшахов с Ираном, а монголов — с Тураном, его извечным врагом [14].

Не всякое упоминание о монголах имеет неодобрительный оттенок. В некоторых местах Джувейни отзывается о них весьма почтительно; и как правило, нет причин сомневаться в его искренности. Например, совершенно очевидно, что он испытывает искреннее восхищение перед военным гением Чингисхана, у которого, как он пишет, мог бы поучиться сам Александр (I, 16-17). Он с энтузиазмом описывает эффективность монгольской армии, ее выносливость и превосходную дисциплину и сравнивает эти ее качества с качествами исламских войск, причем сравнение оказывается отнюдь не в пользу последних (I, 21-23). Он хвалит монгольских принцев за дух согласия, царящий между ними, и вновь противопоставляет их поведение поведению мусульман (I, 30-32 и III, 68; I, 41-43). Ему нравится их простота в общении и отсутствие церемоний (I, 19). Несмотря на свои магометанские убеждения, он с очевидным одобрением говорит об их терпимости в вопросах религии (I, 18-19). И, наконец, он многое может сказать об их помощи и покровительстве мусульманам.

Несколько случаев [15], приведенных в главе «О делах и поступках Каана», повествуют о доброте, проявленной жизнерадостным и добродушным Угэдэем к магометанам, попавшим в отчаянное положение. О племяннике Угэдэя Мункэ, в правление которого была написана «История Завоевателя Мира», говорится, что «из всех сект и общин он более всего почитал и уважал народ ислама, которому оказывал наибольшие милости и даровал величайшие привилегии» (III, 79). И Джувейни порой высказывается о нем в тоне, почти неотличимом от тона, которым он повествует о мусульманских правителях (I, 85, 195). Он даже наделяет его исключительно магометанским титулом гази, или «победителя неверных», упоминая об уничтожении им группы уйгурской знати, которая замышляла, помимо всего прочего, вырезать мусульманское население Бешбалыка (III, 61). Мать Мункэ, принцесса Соркоктани, также восхваляется не только за ее честность и управленческий талант, но и за покровительство исламу: будучи христианкой, она тем не менее оказывала помощь мусульманским духовным лицам и пожертвовала крупную сумму денег на строительство медресе, или богословской школы, в Бухаре (III, 8-9). —

Однако недостаточно было бы лишь перечислить положительные качества монгольских захватчиков; как чиновник, состоящий у них на службе, Джувейни должен был оправдать само вторжение. Он сделал это, представив монголов как орудие высшей воли.

Он сравнивает нашествие с наказаниями, ниспосланными более ранним народам за их неповиновение Господу, и в поддержку этой аналогии приводит хадис, или изречение Мухаммеда, о том, что гибель мусульман произойдет от меча. В другом хадисе упоминается о всадниках, которых Господь пошлет, чтобы осуществить возмездие нечестивцам, и нет ничего легче, чем отождествить этих всадников с монголами (I, 17). Для пущей убедительности сам Завоеватель в речи, обращенной к жителям Бухары, называет себя бичом Божьим (I, 81).

Эта высшая миссия монголов особенно ярко проявилась в уничтожении врагов ислама. Так, именно Бог направил их против Кучлука, найманского правителя, основавшего свое государство на развалинах государства каракитаев, распявшего мусульманского святого на двери его собственного медресе (I, 55; I, 73); а жители Кашгара, когда монголы изгнали их правителя и восстановили свободу вероисповедания, увидели, что «существование этого народа — одна из милостей Господа и одна из щедрот божественного милосердия» (I, 50). Божественное провидение было усмотрено и в захвате Хулагу исмаилитской цитадели — Аламута, который Джувейни сравнивает с завоеванием Хайбара, т.е. разгромом и истреблением Пророком его врагов — евреев в Хайбаре возле Медины (III, 138).

Их миссия не носила исключительно негативный характер: результатом их завоеваний в действительности стало расширение границ ислама. Перемещение ремесленников, избежавших благодаря своему искусству участи своих земляков, на новое местожительство в Восточную Азию и поток торговцев, хлынувший в новую столицу Каракорум, привели к тому, что мусульманское население проникло в те краях, которых Истинная Вера никогда еще не достигала (I, 9).

Даже избиения были Божьей милостью, ибо смерть, постигшая миллионы людей, дала им статус и привилегии мучеников за веру (I, 10). Но здесь, однако, мы можем усомниться в искренности Джувейни.

Как можно примирить эти кажущиеся очевидными противоречия: с одной стороны, бесстрастное перечисление — зверств, творимых монголами, жалобы по поводу упадка учености, едва завуалированное осуждение завоевателей и открытое восхищение их поверженными противниками, а с другой — восхваление монгольских общественных институтов, монгольских правителей и оправдание вторжения проявлением Божьей милости? Все эти противоречия лишь кажущиеся. В действительности симпатии Джувейни находились на стороне побежденной династии; он был воспитан на традициях персидско-арабской цивилизации, которую монголы почти полностью уничтожили; в таких обстоятельствах он едва ли мог быть искренним сторонником нового режима. Но старый порядок давно ушел в прошлое, и не было никакой надежды на его восстановление, а потому был необходим некий компромисс. Поэтому, не затушевывая темных сторон картины, Джувейни говорит о монголах то хорошее, что он может сказать искренне. Он восхваляет достоинства их военной и социальной структуры и справедливо приписывает поражение мусульман их пренебрежению этими факторами. Он высоко оценивает победу монголов над антиисламскими силами, в частности над исповедующими буддизм каракитаями и еретиками-исмаилитами. Он подчеркивает благосклонное отношение к магометанской религии некоторых монголов (однако необходимо заметить, что в этой связи им названы лишь отдельные личности). И, наконец, он пытается доказать, что монгольское нашествие было предсказано Мухаммедом и является следствием проявления высшей воли. Эти богословские аргументы не всегда кажутся убедительными, но их цель, несомненно, заключается в том, чтобы примирить автора и его читателей с неизбежным. Другими словами, Джувейни — это мусульманин, воспитанный в домонгольских традициях и пытающийся приспособиться к новым условиям, но, тем не менее, на каждом шагу выдающий предубеждения и пристрастия, заложенные его воспитанием.

ПОЯСНЕНИЯ К ТРАНСЛИТЕРАЦИИ И ДРУГИЕ ЗАМЕЧАНИЯ [16]

В этом переводе, рассчитанном на массового читателя, я постарался упростить написание некоторых восточных слов, опустив диакритические знаки, обычно используемые для того, чтобы передать точное написание персидских или арабских слов. По этой же причине я использовал некоторые англизированные формы, такие как vizir, cadi и emir вместо wazīr (vazīr), qāḍī (qāẓī) и amīr. Священная книга ислама названа Koran, а не Qur’ān, пророк же, которому она была открыта, — Muhammed, а не Muhammad, в то время как вторая форма использовалась для остальных лиц, носящих это имя.