Звери малой земли - Ким Чухе. Страница 11

– Постойте! Чуть не забыла, – сказала госпожа Серебро. – Вы упомянули несчастного человека, который не дал осквернить тело достопочтенного Пэка… Если вы будете проезжать через его деревню по дороге в город, то могли бы вы передать ему кое-что от меня?

Госпожа Серебро вновь открыла ящик и начала перебирать оставшиеся безделушки. Свои лучшие украшения она продала и обратила в золото, которое купец уже положил в укромное место внутри сумки. Наконец, она стянула с пальца серебряное колечко и со слабой улыбкой протянула его Чуну.

– Скажите ему, что эта безделушка стоит недорого, но очень дорога моему сердцу. – В ее голосе угадывалось лишь самое легкое колебание. Чун, откланявшись, покинул госпожу Серебро.

Все самые драгоценные побрякушки были в ее глазах ничем в сравнении с серебряным кольцом, от которого она была вынуждена отказаться. Но в жизни всегда важно поддерживать равновесие. Она была обязана пойти на эту жертву. Именно так она воспринимала это. Серебро отдала бы свою жизнь за безопасность людей, которых любила: генерала, Луны и Лилии. Если бы те оказались посреди горящего дома, то она, облившись наскоро из ведра с ног до головы холодной водой, прыгнула бы не раздумывая прямо в пламя, чтобы вызволить их оттуда. Вот цена ее любви, твердила она про себя. Но рука уже тосковала по кольцу, которое на следующее утро покинуло пределы города вместе с Чуном и направилось в дом охотника.

Глава 2

Луна

Самые из ряда вон выходящие вещи начинаются столь же неприметно, как потеря случайно оброненной булавки. Конец заведенному порядку подкрадывается столь же незаметно, как бродячий пес к лакомому куску. Проснулась как-то утром Яшма и обнаружила, что занятия отменены. Девушка выбежала навстречу свежему воздуху, подобно окрылившейся пчелке, покидающей кокон с наступлением теплой погоды. Природа дышала началом лета. Кроны деревьев были покрыты обильными нотами зелени, чья свежесть радовала глаза и почти что явственно отдавалась в ушах неслышимой мелодией. Девочки резвились в саду, как выпущенные на выгул телята. Даже Яшме не было жаль на время отложить книги. Когда она уселась играть в ниточки с Лилией, стало понятно, почему на них снизошла такая милость: госпожа Серебро и Луна, облаченные в свои самые нарядные одеяния, вышли во двор, собираясь покинуть их на целый день. За их шествием с завистью наблюдала толпа девчушек с круглыми мордашками. Каждая девочка мечтала о том дне, когда и у нее появится возможность выйти в свет. Только Яшма стояла в сторонке, не желая докучать госпоже Серебро. А вот Лилия вышла вперед со смелым заявлением:

– Мама, и я хочу с вами. – Она произнесла эти слова печальным тоном избалованного ребенка.

Серебро окинула младшую дочь таким взором, будто бы, разбирая шкатулку с драгоценностями, вдруг обнаружила безделушку неясного происхождения. Изумленным и слегка смущенным, но в конечном счете, скорее, безразличным взглядом. Выждав мгновение, она соблаговолила ответить:

– Луна выезжает только для того, чтобы сфотографироваться. Так заведено. Когда тебе исполнится 15 лет, и ты поедешь в фотоателье со мной.

Встретив удрученный вид Лилии со своей привычной высокомерностью, госпожа Серебро взобралась вслед за Луной в повозку рикши. Пышная шелковая юбка колыхалась волнами роскошной ткани, пока владелица кибана устраивалась на сиденье. Выезд за пределы школы был редким удовольствием даже для Луны. Та от переизбытка чувств опасно высовывала голову далеко за пределы повозки, едва держась за скамью. По мере того, как они отъезжали все дальше от дома, Луна постепенно теряла из виду хорошо знакомые места. Скоро все вокруг нее уже казалось новым и неизведанным. Когда они проезжали мимо какой-то заметной достопримечательности, мать поясняла: «Это новая фабрика, которую в этом году открыл господин Хон, здесь делают обувь на резиновой подошве, он уже продал товара на две тысячи вон», или «это гимназия, позже ты, возможно, увидишь здесь мальчиков, а сейчас они, скорее всего, все на занятиях», и «там, где вздымается острый наконечник, молятся христиане, они тоже поют, только не так, как мы».

– Мама, а ты знакома с кем-нибудь из христиан? Говорят, что они все тайные собратья янки, – уточнила Луна.

– Я точно не знаю ни одного христианина, кто бы покровительствовал или был бы другом нам, куртизанкам. – Госпожа Серебро нахмурилась. – Но как не стать прислужником янки, если веришь в их Бога? Это было бы противоестественно.

Рикша остановился у фотоателье, и мать и дочь сошли с повозки, защищая веерами бледную кожу лиц от лучей солнца. Дверной колокольчик жизнерадостно огласил их прибытие в заведение. Фотограф поприветствовал дам и провел их к отделанным бархатом креслам у скучно-серой стенки, где им предстояло фотографироваться.

Следуя указаниям фотографа, Серебро села в одно из кресел, а Луна встала рядом, положив руки на плечо матери. Фотограф зажег лампу сбоку от аппарата и попросил не моргать. Он сосчитал до трех. У Луны от последовавшей яркой вспышки на краткий миг помутилось в глазах, но вскоре поблекшие кресла в западном стиле и прочие атрибуты фотоателье обрели очертания, снова заполняя своим присутствием окружающий мир. Луну охватило странное ощущение, словно она только что очнулась от затянувшейся дремы, не понимая, что за окном: вечерняя заря или утренние сумерки. Это был будто небольшой провал в ее прежде непрерывно-долгом существовании, не отмеченном какими-либо яркими вспышками событий. Сердце ёкнуло, пропустив один удар, и было пока совсем неясно почему.

Когда они уже собирались покинуть ателье, вновь зазвенел колокольчик, и в заведение зашла пара офицеров в японской форме.

– Приветствую вас, господа, – провозгласил фотограф, переходя на японский. – Ваши фотографии готовы.

Госпожа Серебро поспешила покинуть фотоателье, утаскивая за собой Луну. Офицеры проводили поспешный отъезд дам долгим взглядом.

– А вот и фотокарточки. Все получилось безупречно. Надеюсь, что вы их оцените, майор Хаяси, – сказал фотограф, протягивая конверт офицерам. Владельцу ателье пришлось лично взять на себя съемку японцев. Больше некому было ими заняться. Единственный фотограф-японец их городка неожиданно скончался годом ранее от туберкулеза.

Майор Хаяси едва взглянул на фотографии. Вместо этого он спросил:

– Кто были те две женщины?

– Давняя подруга с дочерью, – нервно ответил фотограф, поглядывая поверх плеча Хаяси на сопровождающего майора человека, который, несмотря на униформу японского офицера, несомненно, был корейцем.

– Ваше благородие, дозвольте доложить: это была известная куртизанка. Ее зовут Серебро. Считается первой красавицей Пхеньяна, – сообщил кореец на безукоризненном японском. И с жаром, который подобные случайные встречи вызывают даже в самых холодных головах, он добавил: – Многие годы не видел ее, но узнал с первого взгляда.

Луна была изрядно раздосадована тем, что госпожа Серебро предпочла отправить за готовыми фотографиями Валуна, а не дозволить дочери вновь выехать за пределы дома. Первая поездка ее весьма приободрила, да и ей всегда нравились новые зрелища. Но превыше всего глубоко в душе Луну взволновал взгляд, которым ее наградили офицеры. От такого взора хотелось нарядиться в лучшие одежды и колесить по городку весь день напролет. Луна хихикнула, представляя себе, как она такими разъездами совсем замучает бедного рикшу. А потом ей подумалось, что она больше не хочет спать в одной комнате с матерью, и от этой мысли она ощутила чувство вины. Ведь она прекрасно знала, как любила ее мать.

Вскоре стало так жарко, что обитательницы усадьбы предпочитали спать на прохладном деревянном полу крытой террасы. Луна ухватилась за эту возможность и, ссылаясь на духоту, присоединилась к остальным. Женщины и девочки сложили постели в один большой настил на полу. Чтобы отвадить от себя комаров, они жгли полынь, дававшую при горении сладковатый аромат. Клубочки дыма тонкой змейкой устремлялись вверх, в непроглядную небесную тьму. Особенно рады смене обстановки были ученицы помладше, которые перешептывались между собой до утра. Они лежали рядком, напоминая нитку неожиданно разболтавшегося жемчуга.