Линкор «Альбион». Часть 2. Правь, Британия - Конофальский Борис. Страница 16

– Одна юная леди благодарит вас за помощь, за спасение, и хочет выразить вам свою благодарность при встрече.

Но Джеймс и в этот раз ничего не сказал ему в ответ, он лишь положил на место осмотренный им крем и взял с лотка ещё один.

То был коричневый с воском.

Конечно, такое поведение не удовлетворило молодого человека, но сдаваться он не собирался:

– Та юная леди, что прислала меня прийти сюда, хотела передать вам, что желает с вами встретиться, и, если вы сочтёте это возможным, о своём согласии вы сможете сообщить на телеграф номер сто, сообщением на имя Смита.

Но и на этот раз старик ничего ему по сути не сказал, а лишь произнёс, задумчиво глядя на баночку с ваксой:

– Пожалуй, я попробую вот эту. Кажется, она подойдёт по тону новым штиблетам господина.

При этом Джеймс достал из жилета одну монету и протянул её Генриху; тот, даже не взглянул на деньги, убрал их в карман и повторил:

– Она будет ждать от вас телеграммы на сотом телеграфе, на имя Смита.

И опять старик ему ничего не ответил; он лишь взглянул в сторону привратника, сидевшего у входной двери, и крикнул:

– Уолли! Проводи этого джентльмена.

– Да, сэр! – сразу вскочил тот.

– И больше не пускай его сюда, – закончил Джеймс и всё с тем же важным видом пошёл из прихожей.

– Мистер, – не очень-то вежливо позвал Генриха молодой привратник, – давайте-ка на выход.

Генрих только поднял свой фирменный картуз в знак признательности, хотя Джеймс, естественно, этого видеть и не мог, а потом, увлекаемый привратником, пошёл к выходу. Шёл и думал:

«Вот и как всё это прикажете понимать? Понял ли старик, о ком я ему толковал, запомнил ли сказанное?». Нет, ничего молодому человеку ясно не было. И уж точно он не знал, что по поводу этой встречи рассказать фройляйн Гертруде.

Он вышел из дома, и Уолли проводил его до самой калитки в красивой кованой ограде дворца.

Оказавшись на улице, Генрих снял картуз и быстро пошёл к своему экипажу, держа под мышкой лоток с образцами.

«Вот и что я скажу Гертруде? – думал он. – То, что он купил у меня один образец?».

Больше ему говорить было особо нечего. А ещё он всё время искал её глазами, но не находил. Так он добрался до экипажа, и когда уже закинул образцы и картуз на сиденье водителя, увидал её. Она словно из-под земли появилась.

– Фройляйн! – удивился Генрих. – Но как вы тут оказались?

Он машинально открыл ей дверцу экипажа и протянул руку, чтобы помочь сесть. И она, садясь в экипаж, не ответила ему на вопрос, а задала свой:

– Кажется, у двери дворца вы встретилась с какой-то дамой; она ничего вам не сказала?

– С дамой? – молодой человек не сразу вспомнил ту встречу. Он захлопнул за девушкой дверцу и произнёс: – А, с той неприятной женщиной… Нет, она мне ничего не сказала. Я с нею поздоровался, но она лишь зло взглянула на меня. И пошла дальше.

– Ясно, – ответила Зоя.

– Но я не могу понять, получилось ли у меня выполнить вашу просьбу. Этот Джеймс, он так мне ничего толком и не ответил. Я не уверен, что он вообще понял меня, – сразу признался Ройке. – Так что…, – он вздохнул, садясь на водительское сидение. – Я не поручусь, что дело вышло успешным.

– Генрих, то, что вы вышли оттуда и за вами следом не вышел «хвост», – это уже можно считать большим вашим успехом, – отвечала ему девушка.

– Хвост? – усмехнулся молодой человек, включая питание своего электрического экипажа. – А «хвостом» вы называете наблюдателя, который должен следить?

– Генрих, прошу вас… Поехали отсюда уже, – ответила ему Зоя, явно желая убраться с набережной побыстрее. Она, сидя в экипаже, продолжала оглядываться по сторонам, внимательно вглядываясь из-под своей вуали в каждого прохожего; было видно, что дева всё ещё настороже. – Я потом вам всё объясню.

Глава 11

Дева чуть успокоилась, она по-настоящему была рада, что всё так закончилось, что Генрих сидит теперь перед нею на водительском диване, а не в клетке, в страшном, грязном зале, заваленном полуживыми, растерзанными телами. Он вертит головой и беспечно болтает. Беспечно… Это потому, что молодой человек так и не понял, где он побывал и что ему угрожало. Ну и хорошо, так даже и лучше. А Ройке, довольный собой, оборачивался к ней при всяком удобном случае, а потом сообщил:

– Сегодня же схожу на сотый телеграф.

«Сегодня же? Куда он так спешит? Что ему неймётся?».

– Думаю, это слишком рано, – отвечала Зоя почти холодно. И причина этой холодности была очевидна. Во-первых, и вправду было рано ожидать каких-то результатов, вряд ли Джеймс кинется прямо сегодня слать сообщения некоему Смиту, а во-вторых… Этот радостный вид Генриха немного её раздражал.

А он снова обернулся и сказал с улыбочкой:

– Но мне же не сложно, могу к вечеру съездить туда; если сообщение от старика будет, я дам вам телеграмму.

Но вместо того, чтобы согласиться или запретить ему это, она вдруг спросила:

– А почему вы так улыбаетесь?

– Как так? – удивился он, снова оборачиваясь к девушке.

– Как-то…, – она не нашла в немецком значения, которое могло ёмко воспроизвести русское слово «ехидно», и поэтому произнесла: – Злорадно.

– Злорадно? – опять удивлялся Ройке. Он снова обернулся к ней. И эти его обороты стали уже опасны.

– Смотрите, пожалуйста, на дорогу! – всё с той же строгостью произнесла дева. – Вы чуть не сбили газетчика.

– Я и не собирался злорадствовать! – уже не оборачиваясь к ней, почти прокричал Генрих. – Просто я рад, что смог добраться до старика, – он немного помолчал и добавил: – Я думал, что и вы будете этому рады.

– Я рада, – сухо произнесла Зоя. Она сама не могла понять, отчего злится на него. И, уже смягчив тон, добавила: – Но на телеграф сегодня не ходите. Это опасно. Завтра сходим вместе.

– Хорошо, фройляйн, – согласился молодой человек. И, кажется, девушке в этом его ответе послышалось некоторое разочарование. Ей стало его немного жалко, и поэтому на ближайшем повороте, прежде чем выпорхнуть из экипажа, она подняла вуаль и наградила его коротким, потому что вокруг были люди, но жарким поцелуем.

***

– Какого чёрта!? – произнёс брат Вадим с досадой. – Они все в партикулярном платье! Англичане, что, мундиры теперь совсем не надевают?

Вооружившись отличным биноклем, он сидел у окна, заклеенного пожелтевшей газетой, и через дырки в листах смотрел на улицу. Разглядывал всяких выходящих из проходной верфей людей, сразу отделяя рабочих и матросов от господ.

– Это недавно они переоделись. Раньше ходили в мундирах и фуражках. Все были при кортиках, – заметил ему брат Аполлинарий. Он находился у соседнего окна, тоже заклеенного газетой, и что-то делал с фотокамерой на ножках, кажется, отлаживал длинный и сложный бронзовый объектив. – Видно, новое распоряжение в целях безопасности.

– Скорее всего, ведьмы приказали, – предположил Варганов.

– Ну а кто же ещё? – соглашался с ним инженер. – Сами моряки до такого не додумались бы. Они тут пьют, по притонам таскаются, с дисциплиной на берегу у них было… не очень…

– И как теперь отличать их от местных инженеров? Наверное, придётся фотографировать всех, кто не похож на рабочего или матроса.

– Ну, значит, будем фотографировать всех, – резюмировал Квашнин, взглянув на высокую стопку новых фотографических пластин, сложенных у стены вдали от излишнего света.

– О, – продолжал Варганов, глядя в бинокль, – у них, кажется, разные перчатки.

– Что? – не понял инженер.

– Бриташки… У них мания к белым перчаткам, все английские офицеры носят белые перчатки, даже унтеры – и те рядятся в белое; а как я понял, – брат Вадим сделал паузу, – точно… немецкие инженеры носят перчатки какие-то… цвета… кофе с молоком.

– Да, – Квашнин поднял глаза от камеры и потянулся, разминая спину. – Французы называют этот цвет «беж». Здесь, в Гамбурге, перчатки этого цвета сейчас самые модные.

– Беж. Конечно же, беж, – задумчиво продолжал Варганов, не отрывая бинокля от глаз. И спросил: – Ну что, камера готова?